Роберт Смит - История психологии Страница 105

9.3 Науки о мозге

На пике веры XIX в. в научный прогресс многие люди считали, что самый прямой путь к познанию человека лежит через его тело. Секреты человеческой души, утверждали ученые, заключены в мозге — материальном субстрате психики. К концу XX в. эта мысль стала весьма влиятельной и стимулировала огромные объемы инвестиций в исследования мозга.

Экспериментальные психологи первого поколения чувствовали себя обязанными объяснить, почему их исследования не являются только вспомогательными по отношению к нейрофизиологии — науке о функциях нервов, и почему психология должна быть независимой наукой, а не просто отраслью физиологии. Очевидным ответом было считать областью исключительной компетенции психологии сознание. Как утверждал в 1913 г. Энджелл, «покидая твердыню сознания, где она является единоличной хозяйкой, психология, скорее всего, обнаружит, что как автономное правительство она перестала существовать» [цит. по: 127, с. 204]. Впоследствии психологи использовали такие категории, как поведение, интеллект, научение и познание для описания своего предмета, чтобы сделать его наблюдаемым, как физический объект в естественных науках, но все же отличным от предмета физиологии. После того как психология стала самостоятельной наукой (наиболее ярко это проявилось в США), психологам все же пришлось объяснять, каким образом то, что они изучают (например, зрительные образы или поведение), соотносится с мозгом, изучаемым физиологами. На практике, поскольку и психология, и физиология стали обширными и высокоспециализированными дисциплинами с большим количеством отраслей, ученые могли с легкостью игнорировать подобные проблемы — тем более, что у них было предостаточно материала для исследовательской работы. Однако некоторые исследователи все же сожалели о подобном разделении в науке, которая, как они утверждали, должна была бы быть единой наукой о животном под названием «человек». В некоторых областях предпринимались попытки достичь такого единства. Гештальтпсихологи, например, выдвинули гипотезу о так называемом изоморфизме, т. е. параллелизме между психической формой в сознании и физической формой в мозге. Существовала и долгая традиция исследований в психофизике — области психологии, занимавшейся поиском количественного соотношения психологических и физиологических сенсорных процессов. Английский физиолог из Кембриджа Эдгар Эдриен (Edgar D.Adrian, 1889–1977) в своих исследованиях пытался соотнести свойства нервов с особенностями зрительного восприятия; обращаясь к темам, представляющим интерес для психологов, он при этом выдерживал четкость экспериментальной физиологии.

В XX в. по вопросу о соотношении психики и мозга не было достигнуто ни ясности, ни согласия. Большая часть представителей естественных наук считали эту проблему не научной, а философской, оставляя ее на откуп тем, кто любит заниматься подобными вещами. В силу своей профессиональной подготовки и склонностей, ученые-естественники искали эмпирические ответы на вопросы о функционировании мозга как материальной основы психики. Это заставляло их локализовать психические функции, устанавливать соотношение между психическими процессами и определенными зонами мозга — например, зрительного восприятия и верхними буграми четверохолмия (зрительным отделом среднего мозга). Но такая работа не давала понимания того, как именно психика соотносится с мозгом. Вообще, многие ученые и философы утверждали, что это вопрос скорее концептуальный, а не эмпирический: дело не в фактах, а в том, как мы используем язык, чтобы формулировать утверждения о мире. Однако начиная с 1975 г. ситуация сильно изменилась. В настоящее время проблема соотношения психики и мозга является одной из главных тем в психологии, над которой совместно работают философы и ученые. Она вызывает оживленные споры, и загадка сознания снова оказалась в центре внимания психологов.

Чтобы понять современный интерес к этой проблематике, обратимся к истории исследований мозга с середины XX в. После 1940 г. эта область быстро развивалась и стала одной из самых крупных в естественных науках.

Исследования Карла Лешли (Karl S.Lashley, 1890–1958) стали важным связующим звеном между более ранним периодом — временами Павлова и Уотсона — и современной нейронаукой. Изначально Лешли работал с Уотсоном и Майером в Университете Джонса Хопкинса, занимаясь поиском нервных путей условных рефлексов. Хирургическим приемам, необходимым для проведения экспериментов, Лешли научился у Шеперда И.Франца (Shepherd I.Franz, 1874–1933) — физиолога и психолога, пытавшегося локализовать приобретенные навыки в областях мозга. Считая его проект неосуществимым практически и запутанным теоретически, Лешли вместо этого принялся за изучение активности головного мозга (что говорит о том, насколько сложно было перевести исследования обусловливания, как того хотел Павлов, в теорию высшей нервной деятельности). Лешли подверг сомнению господствовавшее убеждение в локализации функций и выдвинул альтернативную теорию действия массы: мозг функционирует как целое, и для тяжести нарушения имеет значение только объем поврежденных отделов мозга. В этой теории функции — такие как приобретение навыков — соотносились со всем мозгом. Лешли был потрясен сложностью и скоординированностью работы мозга — тем, что нейрофизиолог старшего поколения Шеррингтон назвал интегративной деятельностью нервной системы: «единицы мозговой деятельности — не просто реакции или условные рефлексы… а способы организации» [цит. по: 106, с. 305]. Эмпирические доказательства были получены в экспериментах по формированию навыка у крыс, у которых последовательно разрушали зоны мозга: изучалось, как это влияет на способность крысы найти дорогу в лабиринте. Поскольку Лешли сменил несколько кафедр — в Миннесоте, Чикаго и Гарварде (он также работал в Лаборатории биологии приматов Йеркса), у него было много студентов, воспринявших его экспериментальный подход к психологическим вопросам. Исследования Лешли сделали явными многолетние расхождения между учеными, одни из которых стремились разделить мозговую деятельность на элементарные единицы, а другие выступали за молярный (в противоположность молекулярному), или холистический, подход к функционированию мозга. Павлов придерживался второй точки зрения, которая на тот момент на Западе считалась устаревшей, и это еще больше разделяло русскую школу и западную нейрофизиологию. Бросив вызов основному направлению западных исследований, Лешли поднял важные вопросы о целостности мозга и психики.

К 1940-м гг. несколько обстоятельств дали возможность почувствовать, насколько увлекательными могут быть исследования мозга. Честолюбивые ученые, щедрые фонды и институциональная поддержка видоизменили масштаб и темп исследований. Появились новые методы, сделавшие мозг доступным для изучения в такой степени, в какой это было невозможно раньше. Нейрофизиологи, многие из которых ранее работали с Шеррингтоном, достигли детализированного знания о нервном импульсе и механизмах химической связи — синаптической трансмиссии — между нервными клетками. Это поставило перед исследователями мозга сложную задачу найти микроуровневые способы организации, лежащие в основе жизненных функций животного. Появление новых технологий, включая микроэлектроды, микрохирургию и электронный микроскоп (в 1930-е гг.) и нейрофармакологию (в 1950-е гг.), сулили новый уровень точности экспериментальной работы. Пятьдесят лет прогресса в медицине, клинической неврологии и нейрохирургии создали впечатление, что эти области обладают огромным потенциалом. В 1929 г. заведующий отделением неврологии в госпитале Йены Ганс Бергер (Hans Berger, 1873–1941) изобрел электроэнцефалограмму (ЭЭГ), тем самым введя важный аналитический метод экспериментальной работы и клинической диагностики. ЭЭГ — это паттерн электрической активности мозга, который можно увидеть в виде волн на экране осциллоскопа или, позднее, с помощью записывающих устройств. Это было захватывающим: казалось, что происходящее в мозге — например психические состояния — становится видимым. Другие исследования регуляции телесных процессов, соединившие новые данные о гормональной системе с нейрофизиологией, указывали на значение среднего мозга — сложной области, прежде практически недоступной для исследований. Гораций Магоун (Horace W.Magoun, род. в 1907 г.) в 1944 г. сообщил о найденном им экспериментальном подтверждении того, что в среднем мозге существует особый центр торможения. Такие работы, как проведенная Лешли на крысах и исследователем из Йеля Джоном Фултоном (John Fulton, 1899–1960) на обезьянах, принесли фундаментальное знание по физиологии испытуемых экспериментальных исследований.

В годы Второй мировой войны, во время которой врачам приходилось иметь дело с многочисленными случаями мозговых ранений, экспериментальные исследования мозга получили дополнительное финансирование; возросла и вера в то, что они приносят пользу человечеству. В 1940-е гг. и позднее эта область рассматривалась как последний великий рубеж в естественных науках, что пошло ей на пользу. Быстрое развитие атомной физики в 1930-е гг. привело к созданию атомного оружия; казалось, что завершилась целая эпоха в науке. В поиске новых интеллектуальных задач ученые обратились как к генетике, где физики помогали в разработке молекулярной биологии, так и к наукам о мозге. Наряду с космическими исследованиями изучение мозга представало единственным оставшимся приключением на пути осмысления места человека во вселенной. Существовало также неоднозначное, хотя и довольно распространенное, о чем свидетельствует процветание научной фантастики, мнение о том, что мозг — ключ к тайне человеческого бытия. Некоторые исследователи были даже убеждены, что, кроме мозга, изучать больше нечего, следовательно, с покорением в 1960-х гг. космоса мозг стал последним вызовом для науки.