Коллектив авторов - Гражданское общество. Истоки и современность Страница 17

Поэтому область плебисцитарной демократии ограничена. Референдум нужен для законодательного закрепления решения, ясного для значительного большинства граждан, либо в случаях торможения принятия важных для общества решений при расхождении в законопроектах (но вероятно, с возможным подтверждением этого решения через некоторое время).

Уже в Конституции штата Джорджия в 1777 г. (т. е. до принятия Конституции США) гражданам предоставлялось право, получив большинство подписей, собрать конституционный конвент штата для пересмотра законодательства. Впоследствии этот механизм волеизъявления граждан совершенствовался, обретая, правда, специфические черты в разных штатах. Как показала практика применения этих инициатив, предпочтение отдается штатным или локальным косвенным предложениям по изменению законодательств в противовес возможным прямым инициативам, в том числе по изменению конституции. Прямые инициативы, не прошедшие экспертизы – обсуждения в законодательном органе, обычно хуже сформулированы или вообще противоречат конституции.

Наконец, одной из форм гражданских инициатив, известных в США почти с периода возникновения государства, является возможность отзыва чиновников и депутатов представительного органа. Хотя механизм отзыва и не прост, но он дешевле, чем новые выборы, и эффективнее, поскольку сразу указывает на «обидчика» общества, и даже если отзыв не осуществится по каким-либо причинам, вряд ли все сохранится в прежнем виде.

В XVIII–XIX вв. в Европе не было ничего похожего на гражданское общество США, обладавшее широкими возможностями, несколько сниженными к концу XIX в. и в первой половине XX в. классовым противостоянием. Если в европейской модернизации XIX в. мы можем видеть экономические и социальные гражданские ассоциации, то в условиях монархии не допускалось создание негосударственных политических организаций, а одно порождало другое – замедлялся рост неполитических объединений граждан. Только с развитием электорального процесса, исследованного еще в конце ХГХ в. М. Острогорским[44], правителям пришлось смириться с «вторжением» граждан в политику, последнюю «запретную зону» для гражданского общества. В Америке раньше, чем в Европе, осознали значение независимой прессы как составляющей гражданского общества и свободы. А. де Токвиль указывал на то, что эта пресса, будучи созданной независимыми гражданскими объединениями, подталкивала к созданию новых ассоциаций, являлась средством повышения политической культуры, плюралистического гражданского самосознания.[45]

К концу XX в. развитие гражданского общества в Европе приблизилось к американскому уровню, но заимствовались только внешние признаки, а они известны из философско-правового идеала гражданского общества. Условия и пути осуществления идеи были различны. Формирование гражданского общества в европейских демократических странах не прекращалось, но в ряде стран (Германия, Италия, Испания, Португалия и др.) прерывалось диктатурами разного рода и требовало новых усилий по «лечению» гражданского сознания наряду с созданием объективных условий его становления.

Еще в большей степени задержалось развитие гражданского общества (идея и практика) в Восточной Европе, России, странах СНГ. Для нас, естественно, наибольший интерес представляет отечественная история гражданского общества. На этот счет существуют различные точки зрения. Одни видят основания российского гражданского общества в крестьянской общине, православной идеологии и, соответственно, требуют восстановления соборности, общинности дооктябрьского прошлого. Другие считают, что гражданского общества в пространствах Российской империи и СССР не существовало и его нужно (или не нужно, если стоять на классовых позициях) создавать впервые. Правда, здесь нет единства. То ли нужно опираться на опыт Запада, воспринимая «готовые» идеи и институты, или отказаться от этого, демонстрируя самобытность и опираясь на традиции с учетом российских условий. Возвращаясь к высказанному предположению, что идеал гражданского общества в различных пластах истории имел свои особенности, рассмотрим эти особенности применительно к России.

Так, к 70-м годам ХГХ в., когда в пореформенной России стали складываться условия для зарождения гражданского общества, на Западе (Северная и Западная Европа, США) уже имелись определенные представления о гражданском обществе (вовсе не присущие всему обществу, например, идеал гражданского общества не соответствовал целям последователей К. Маркса). Эти представления базировались на условиях и тенденциях эволюции западного общества и включали развитие различных форм частной собственности, договорные отношения, влиятельное общественное мнение, дальнейшее развитие автономий и свободы личности, возможность свободных ассоциаций людей.

Даже если представить, что либеральные взгляды в будущее векторно совпадали в России и Европе (хотя это далеко не так – в российской общественной мысли либералы-«почвенники» дистанцировались от либералов-западников), то условия зарождения гражданского общества были явно различными. Во-первых, протяженность территории России. Особенностью США также была огромная территория, но ее завоевание проводилось свободными людьми, еще более укреплявшими менталитет свободы, индивидуализма, культа оружия. На ее территории устанавливалось федеративное штатное устройство с развитыми элементами самодеятельности. Во-вторых, в России существовало государственное централизованное начало, усиливавшееся от центра к периферии, где губернатор «больше, чем государь». Так, петровская модернизация России, как и любая «догоняющая» модернизация, отличалась усилением государственного начала, и не только в политической (централизация власти, усиление унитарности государства, губернское деление, замена патриаршества Синодом, «закрепощение» привилегированных сословий обязательной службой), но и в экономической жизни – государственные мануфактуры и казенные добывающие и обрабатывающие предприятия, сохранение крепостной зависимости крестьян. В-третьих, неразвитость рынка в условиях господства крестьянской общины и подавляющей доли крестьян в составе населения и, соответственно, недостаточное развитие частной собственности, стимулов сельскохозяйственного труда, предпринимательства. Даже с отменой крепостного права при несомненном оживлении хозяйственной жизни община продолжала сковывать инициативу подавляющего большинства населения. В-четвертых, общиннность и реформы, задумывавшиеся сверху, укрепляли многовековую традицию россиян (вероятно, идущую от татаро-монгольского периода) склоняться перед властью, с большей готовностью исполнять приказы, чем проявлять инициативу. Бунты, как справедливо отмечает Б. Н. Миронов, были не против верховной власти, а против ее агентов[46].

Эти российские особенности следует, видимо, сопоставлять с цивилизованными и упущенными альтернативами, в том числе с возможностями формирования гражданского общества. На наш взгляд, эти возможности относились в большей степени к XX в., чем веку XIX, в котором был проделан путь, вполне адекватный ситуации пореформенной России – об этом чуть ниже. А уже с 17 октября 1905 г. появилась принципиальная возможность для России стать конституционной монархией – в ряду десятка европейских монархий, но эта альтернатива не реализовалась. Реформы П. А. Столыпина заложили возможность «размывания» общины, препятствовавшей становлению гражданского общества, но и им не суждено было быть доведенными до конца, несмотря на всплеск общественной активности и плюрализм политики. Уже с января – марта 1918 г. одним из результатов Октябрьского переворота стала фактическая монополия большевистской партии в политической жизни, а затем и советского государства во всех сферах общественного бытия. Этатизм и идея классового противоборства полностью вытеснили идею гражданского общества, а формализация общественной жизни (ассоциаций граждан) и отсутствие гарантий личных прав и свобод привели к уничтожению не только элементов гражданского общества, но и почвы их возможного зарождения. Только церковь, и то с многочисленными оговорками, могла считаться реальным осколком гражданского общества.

В XVIII–XIX вв. в России сложились две альтернативы: предсказанная Ж.-Ж. Руссо этатизация общества, господство общей воли над частным интересом[47] и развитие гражданского общества через экономические формы, которому противостояли крепостное право и разложение дворянства. Дворянство в условиях огосударствления общественной жизни николаевской России, по мнению Б. Н. Чичерина, могло занять пустующее место организованной буржуазии, ставшей на Западе основой гражданского общества. В противном случае ее место заняла бы бюрократия, усиливавшая давление правительства на общество.[48] Прогноз выдающегося русского юриста в значительной мере оправдался – дворянство оказалось не способным исполнить нетрадиционную для себя роль.