Сальвадор Минухин - Техники семейной терапии Страница 2

Однако, когда терапевт рассматривает человека в его социальном контексте, отдавая себе отчет в постоянном взаимодействии между личностью и контекстом, слово "спонтанность" приобретает более глубокий смысл. В этом случае оно оказывается ближе к первоначальному значению латинского корня sponte — "по собственной воле (например, о реке, текущей своим путем)". В этом смысле терапевт, овладевший спонтанностью, — это терапевт, который обучен использовать различные аспекты собственного "я" в различных социальных контекстах. Точно так же, как слово "зависимость", которое в XIX веке имело уничижительный оттенок, а в XX стало означать признание экологического факта, — слово "спонтанность" приобретает в связи с контекстом более глубокий смысл.

Попробуйте внимательно разглядеть вблизи картину Де Куунинга[1]. Отдельные мазки выглядят никак не связанными друг с другом, они пересекаются и сочетаются случайным образом. Но отступите назад и взгляните на них с некоторого расстояния. Теперь на полотне появились женщины из Акабонига или Сэг-Харбора. Вот эта волнистая линия, которая, казалось, не имела отношения к остальным, — часть женской груди. Даже на самых абстрактных его картинах линии через некоторое время начинают взаимодействовать между собой. Каждая из них откликается на другие, каждая организована относительно других. Картина, ограниченная рамой, — это гармоническая система, и каждая ее линия связана с целым.

Свободу живописца ограничивает первая же линия, проведенная на полотне. Писатели тоже знают, что их персонажи начинают жить собственной жизнью, обретают самостоятельность, требующую конкретного проявления. "Шесть персонажей в поисках автора" Пиранделло — это метафора, характеризующая требования, которые произведение предъявляет к своему автору. Спонтанность, даже спонтанность духа, всегда ограничена контекстом.

Спонтанность терапевта ограничена контекстом терапии. Терапевт — тот, кто влияет на людей и изменяет их, — находится внутри поля, которое он исследует и на которое влияет. Его действия, хотя и определяются целями терапии, представляют собой результат его взаимодействия с семьей-клиентом. Терапевт подобен музыканту, исполняющему continuo[2] в барочной сюите: он волен играть так, как ему хочется, но при условии, что не нарушает гармоническую структуру.

Однако посмотрите, как полезны для терапии ограничения, налагаемые контекстом. Благодаря тому, что терапевт сам переживает реальность семьи и законы семьи структурируют его поведение изнутри этого поля, его вмешательства не выходят за рамки приемлемого. Вмешательства, не приводящие к ожидаемому эффекту, не вносят хаоса и не становятся деструктивными, они просто ассимилируются семьей, не вызывая изменений. В каком-то смысле именно ограничения, налагаемые ситуацией, делают терапевта свободным. Благодаря тому, что он зависит от поля, в котором находится сам, его спонтанные действия определяются этим полем. Поэтому он может быть спокоен, зная, что не обязан всегда действовать правильно. В такой ситуации его действия всегда окажутся как минимум неким приближением к правильным. Он может позволить себе продвигаться на- ощупь, зная, что в самом худшем случае его реакции принесут полезную информацию. Если он перейдет грань приемлемого, система сама внесет поправки. Он может действовать спонтанно именно потому, что находится в определенном контексте.

Обучение семейных терапевтов имеет нечто общее с обучением древних воинов-самураев. Миамото Мусаши, наставник-самурай XV века, описал приемы выживания в бою, часть которых удивительно схожа с приемами семейной терапии. Он писал о "погружении": "Когда ты схватился с противником врукопашную и понял, что не можешь продолжать атаку, ты должен "погрузиться" в противника и слиться с ним… Ты можешь одержать решительную победу благодаря своему умению "погружаться" в противника, но стоит тебе отстраниться от него, и ты потеряешь шансы победить". Когда самурай не видит позы противника, он должен "подставить свою тень": "Сделай вид, будто ты намерен решительно атаковать, чтобы он обнаружил свои ресурсы. Увидев его ресурсы, ты сможешь легко победить его с помощью другого приема"1. Сравнение этих методов с терапевтическим включением показывает, что, хотя терапия и не относится к числу боевых искусств, терапевт, как и самурай, должен позволить системе воздействовать на него, чтобы прочувствовать ее особенности.

Обучение самурая тоже было обучением спонтанности. Самурай мог выжить лишь в том случае, если меч становился продолжением его руки. Самым главным для достижения спонтанности самурай считал особое внимание к мельчайшим деталям. Чтобы стать мастером, он должен был обучаться воинскому ремеслу от трех до пяти лет. Затем, освоив это ремесло, он должен был оставить его и посвятить несколько лет учебе в совершенно других областях: живописи, поэзии или каллиграфии. Только достигнув мастерства и в этих интеллектуальных занятиях, воин мог снова вернуться к мечу, ибо лишь тогда меч мог стать продолжением его руки. Он становился самураем потому, что забыл технические приемы. Очевидно, именно такой смысл нужно вкладывать в понятие спонтанности терапевта.

Техническое мастерство не допускает неуверенности; искусный ремесленник в совершенстве владеет своим ремеслом. Поэтому терапевт, овладевший техническим мастерством, должен остерегаться, чтобы не стать слишком искусным ремесленником, который может чересчур увлечься своим умением соединять два куска красивого дерева и не понять, что они не созданы для того, чтобы быть соединенными. К счастью, сама терапевтическая система ставит ограничения для мастерства, заставляя терапевта воспринимать ее и реагировать на нее изнутри. Терапевт может видеть реальность лишь под тем углом зрения, под каким она видна изнутри системы. В результате реальность всегда неполна, а всякая истина — лишь наполовину истина. Поэтому для того, чтобы в конце концов стать исцелителем, терапевт должен забыть те методы и технические приемы, которым так старательно учился.

Методы обучения

Терапевт должен иметь представление о свойствах семей как системах, о процессе их трансформации и роли терапевта в этом процессе. Эти теоретические представления усваиваются дедуктивным путем. В отличие от них, конкретные навыки терапии передаются индуктивным путем, в ходе ученичества. Терапевт обучается конкретным приемам терапии и использует их как отдельные кирпичики в ходе многократных сеансов под руководством супервизора. Со временем он приобретает способность к обобщению.

Таким образом терапевт оказывается обладателем двух комплексов информации. Один — это динамика состояний человека, другой — конкретные шаги во время терапевтического взаимодействия. Это подобно тому, как если бы у него был, с одной стороны, список слов, а с другой — эпическая поэма. Процесс обучения должен соединить оба этих уровня. Теоретические конструкции должны подсказать цели и стратегии терапии, которые, в свою очередь, определяют частные вмешательства терапевта. Методика обучения трудному искусству семейной терапии должна гармонировать как с этими понятиями, так и с приемами, которым обучается терапевт.

Выработка у терапевта спонтанности исключает некоторые распространенные методы обучения и контроля. Например, бессмысленно контролировать терапевта, предлагая ему описать сеанс, если он не осознает, что включен в семейную систему. По-видимому, бесполезно обучать терапевта, заставляя его разыгрывать в лицах свою роль в собственной семье на различных этапах жизни, если он нуждается в другом — в расширении диапазона своей манеры общения и вмешательства, что позволит ему иметь дело с самыми разнообразными семьями. И, видимо, в ходе обучения не стоит требовать от терапевта, чтобы он изменил свою роль в собственной семье, если его цель — овладеть умением бросать вызов самым различным системам. Все эти приемы могут оказаться полезными терапевту как личности, чтобы осознать свою роль в собственной семейной системе и достичь понимания того, как функционирует он сам и его семья; но они не являются ни необходимыми, ни достаточными, чтобы научиться терапевтической спонтанности. Для этого более эффективными являются индуктивные методы обучения и работы с семьями с самого начала учебы.

В идеале небольшая группа из пяти-восьми обучаемых работает под руководством преподавателя-супервизора. Они должны иметь возможность работать с достаточным числом семей, чтобы накопить разнообразный терапевтический опыт, кроме того, необходимы занятия с другими преподавателями — для подготовки на более общем, теоретическом уровне. Для обучения требуется также видеотека с записями работы опытных терапевтов, комната с односторонним зеркалом для живого наблюдения и видеосистема для записи работы обучаемых и последующего ее анализа.