Александр Лоуэн - Терапия, которая работает с телом Страница 2

Я снова лег и возобновил дыхание, в этот раз моя грудь двигалась наружу при вдохе и внутрь при выдохе. Ничего не происходило. Мое дыхание совершалось легко и глубоко. Спустя некоторое время Райх сказал: «Лоуэн, откинь голову назад и открой широко глаза». Я сделал как он предложил, и… пронзительный крик вырвался из моего горла.

Был прекрасный весенний день, и окна в комнате были открыты на улицу. Чтобы предотвратить возможные затруднения со своими соседями, доктор Райх попросил меня выпрямить голову, что остановило крик. Я возобновил мое глубокое дыхание. Как ни странно, крик не помешал мне. Я не был связан с ним эмоционально. Я не почувствовал никакого страха. После того как я снова подышал некоторое время, доктор Райх попросил меня повторить процедуру: запрокинуть голову назад и широко открыть глаза. И снова вырвался крик. Я не могу сказать что я кричал, потому что мне казалось, что я не делал этого. Крик вырывался из меня. Снова меня избавили от него, но я покидал сеанс с чувством, что не все было так хорошо, как я думал. Были некоторые «вещи» (образы, эмоции) в моей личности, которые были спрятаны от сознания, и теперь я знал, что они должны выйти наружу.

В то время Райх называл свою терапию «Характерной аналитической вегетотерапией». Характерный анализ был его большим вкладом в психоаналитическую теорию, за что он высоко ценился среди аналитиков. Вегетотерапия была направлена на мобилизацию чувств через дыхание и другие телесные техники, которые активизировали вегетативные центры (ганглии автономной нервной системы) и высвобождали «вегетативную» энергию.

Вегетотерапия представляла собой прорыв от чисто вербального анализа к прямой работе с телом. Это случилось девятью годами раньше в ходе одного из аналитических сеансов. Райх описывает это следующим образом:

«В Копенгагене в 1933 г. я лечил мужчину который особенно сильно сопротивлялся обнаружению его пассивных гомосексуальных фантазий. Это сопротивление выражалось в чрезмерно жесткой позе шеи («поза упрямства»). После энергичной работы с этим сопротивлением у него появилась пугающая симптоматика. Цвет его лица быстро менялся от белого до желтого или синего, кожа была покрыта пятнами различных оттенков, он испытывал боль в шее и затылке, у него развился понос и такое чувство, что пришел конец, и, казалось, он потерял самообладание» /1/.

«Энергичная атака» была только словесной, но она была направлена на «упрямую позу» пациента. «Соматические аффекты проявились после того, как пациент прекратил психологическую защиту своей позы». Райх понял тогда, что «энергия может быть ограничена хроническим мышечным напряжением» /2/. С тех пор Райх изучал осанку своих пациентов. Он говорил: «Не существует невротика, который бы не обнаруживал бы напряжение в животе» /3/. Он заметил общую тенденцию пациентов сдерживать дыхание и замедлять выдох, что означает контролирование своих чувств. Он пришел к заключению, что сдерживание дыхания служит уменьшению энергии организма посредством снижения метаболической активности в клетках, что в свою очередь снижает чувство беспокойства.

Таким образом, для Райха первым шагом в терапевтической процедуре было заставить пациента дышать легко и глубоко, вторым — мобилизовать то эмоциональное выражение, которое было наиболее очевидным для поведения или лица пациента. В моем случае этим выражением было чувство страха. Мы увидели, какой мощный эффект дала для меня эта процедура.

Успешные сеансы проводились таким же образом. Я должен был лежать на кровати и дышать так свободно и глубоко, как только мог. Я должен был отдаться своему телу и не контролировать любое выражение или импульс, которые появлялись неожиданно. Произошел ряд вещей, которые постепенно вернули меня к моим ранним воспоминаниям и переживаниям. Вначале более глубокое дыхание, к которому я не привык, вызывало резкое ощущение зуда и дрожи в моих руках которое в двух случаях развилось в карпопедальный спазм, сильно сводящий руки тоническими судорогами. Эта реакция исчезла, когда мое тело приспособилось к возрастающей энергии, которую порождало более глубокое дыхание. Появилась дрожь в ногах когда я мягко сводил и разводил колени и в губах, когда импульс достигал их.

Последовало несколько всплесков чувств и ассоциированных воспоминаний. В одном случае когда я лежал на кровати и дышал, мое тело начало непроизвольно качаться. Раскачивание усиливалось, пока я не сел. Затем, помимо моей воли я встал с кровати, повернулся к ней лицом и начал колотить ее двумя кулаками. Когда я делал это на простыне появилось лицо моего отца и я вдруг понял, что я бил его за то, что он шлепал меня когда я был ребенком. Несколько лет спустя я спросил отца об этом эпизоде. Он сказал, что это была единственная порка, которую он задал мне. Он объяснил, что я пришел очень поздно и моя мать была расстроена и обеспокоена. Он поколотил меня, чтобы я никогда не делал этого. Интересная часть этого переживания, так же как и крика заключалась в том, что это было полностью спонтанно и непроизвольно. Меня что-то заставляло колотить кровать с криком, так как это была неосознанная мысль, а какая-то сила извне, овладевшая мной.

В другой раз, когда я лежал на кровати и дышал, у меня появилась эрекция. У меня было желание дотронуться до моего пениса, но я сдержался. Затем я вспомнил интересный эпизод из моего детства Я увидел себя ребенком лет пяти, идущим по квартире где я жил, и писающим на пол. Моих родителей не было дома. Я знал, что делал это, чтобы отомстить своему отцу, который отругал меня днем раньше за то, что я держался за свой пенис.

Мне потребовалось около девяти месяцев терапии, чтобы объяснить причину крика на самой первой сессии. С того раза я не кричал. Но со временем у меня сложилось четкое впечатление, что там был образ, который я боялся увидеть. Рассматривая потолок с моего положения на кровати, я чувствовал, что однажды он должен появиться. Так и случилось, и это было лицо моей матери, смотрящей вниз на меня с выражением сильного гнева в глазах. Я сразу же понял, что это было лицо, которое напугало меня. Я оживил переживания, как будто они происходили в настоящем. Я был младенцем девяти месяцев от роду и лежал в коляске на улице рядом с домом. Я громко кричал, зовя свою мать. Она, очевидно, была занята дома, и мой настойчивый крик раздражал ее. Она вышла, злая на меня. Сейчас, лежа на кушетке в кабинете Райха, в возрасте 33 лет я смотрел на ее образ, и используя слова, которых я не мог знать в младенчестве, я сказал: «Почему ты так зла на меня? Я плачу только потому, что нуждаюсь в тебе».

В то время Райх также использовал и другую технику для проведения терапии. В начале каждой сессии он просил своих пациентов сказать все негативное, что они думают о нем. Он верил, что у всех пациентов возник как негативный, так и позитивный перенос на него, и он не верил в позитивный перенос до тех пор, пока пациенты не выражали свои негативные мысли и соображения. Мне казалось очень сложным сделать это. Связав себя обязательствами с Райхом и его терапией, я выбросил все отрицательные мысли из головы. Я чувствовал, что мне не на что жаловаться. Райх был очень великодушен со мной, и я не сомневался в его искренности или обоснованности его концепций. Характерно, что я решил, что эта терапия будет успешной, но она не была таковой до тех пор, пока все мои убеждения не рухнули, и я не открыл свои чувства Райху.

После переживания страха, когда я увидел лицо матери, я проделал путь сквозь долгие несколько месяцев, в течение которых у меня не было прогресса. Тогда я встречался с Райхом 3 раза в неделю, но был зажат, потому что не мог сказать Райху о своих чувствах к нему. Я хотел, чтобы он принял во мне отцовское участие не только как терапевт, но, зная, что это неразумное требование, я не мог выразить это. Борясь внутри с этой проблемой, я зашел в тупик. Райх, казалось, не замечал моего конфликта. Я старался как только мог сделать свое дыхание более глубоким и полным, но это не работало.

Я проходил терапию уже около года, когда развилось это безвыходное положение. Когда оно, казалось, достигло бесконечных размеров, Райх предложил мне успокоиться. «Лоуэн, — сказал он, — ты не способен признать свои чувства. Почему ты не сделаешь этого?» Его слова были роковыми. Сдаться, уступить означало провал всех моих мечтаний. Я расстроился и сильно заплакал. Я рыдал в первый раз с тех пор, когда был ребенком. Я не мог больше сдерживать свои чувства. Я рассказал Райху, что я ждал от него, и он выслушал меня сочувственно.

Я не знаю, намеревался ли Райх завершить терапию или его предложение закончить лечение было маневром, чтобы преодолеть мое сопротивление, но я был почти уверен, что он имел в виду последнее. В любом случае, его действие принесло желаемый результат. Мои дела снова пошли успешно.