Р Лэнг - Расколотое Я Страница 23

послушания.

Таким образом, ненависть к другой личности сосредотачивается на ее чертах, которые индивидуум выстроил в собственном бытии, и в то же самое время, однако, временное или длительное принятие личности другого является способом не быть самим собой, который, как кажется, предлагает безопасность. Под мантией личности кого-то другого человек может действовать гораздо более умело, гладко, "надежно" -используя выражение г-жи Д.,-и индивидуум может предпочесть скорее заплатить цену подверженности преследующему ощущению тщетности, обязательно сопутствующему небытию самим собой, чем рисковать откровенным переживанием беспомощного испуга и смущения, что станут неизбежным началом бытия самим собой. Система ложного "я" стремится стать все более и более мертвой. Некоторые люди ощущают себя так, будто они превратили свою жизнь в робота, который сделал себя (явно) необходимым.

Кроме более или менее постоянной "личности", показываемой системой ложного "я", возможна, как уже упоминалось, жертва бесконечным временным отождествлениям меньшего размера. Индивидуум внезапно обнаруживает, что приобрел манеры, жесты, обороты речи, интонацию голоса, которые не являются "его", но принадлежат кому-то другому. Зачастую это манеры, которые он, в частности, сознательно не любит. Временное использование небольших фрагментов поведения других людей не является исключительно шизоидной проблемой, но это происходит с характерной настойчивостью и принудительностью на основе шизоидной системы ложного "я". Все поведение некоторых шизофреников едва ли является чем-то иным, как не мешаниной странностей других людей, сделанных еще более странными несоответствием обстановки, в которой они воспроизводятся. Следующий пример рассказывает о совершенно "нормальной" личности.

Одна студентка по фамилии Макаллум развила весьма двусмысленные чувства к преподавателю по фамилии Адаме. Однажды она, к своему ужасу, обнаружила, что подписалась фамилией "Макадаме". "От отвращения я могла бы отрубить себе руку".

Подобные осколки других, по-видимому, внедряются в поведение индивидуума, как куски шрапнели -в тело. Устанавливая явно удачные и гладкие взаимоотношения с внешним миром, индивидуум вечно перебирает эти инородные обломки, которые (как он это переживает) необъяснимым образом вытеснены из него. Такие поведенческие осколки очень часто наполняют субъекта отвращением и ужасом, как и в случае этой студентки, они ненавистны и подвергаются нападениям. "Я могла бы отрубить себе руку". Но конечно же, такой разрушительный импульс, в сущности, направлен против ее собственной руки. Такой небольшой "интроецированный" осколок действия или его час-типу нельзя атаковать без насилия над собственным бытием субъекта. (Джин стерла собственные черты лица, нападая на свою мать-в-ее-лице.)

Если все поведение индивидуума начинает принудительно отчуждаться от тайного "я" так, что полностью отдается принудительной мимикрии, олицетворению, пародированию и подобньм временным инородньм организациям поведения, то он может попытаться лишить себя всего своего поведения. Такова одна из форм кататонического ухода. Происходит так, будто человек пытается вылечить общее заражение кожи, сбрасывая собственную кожу. Поскольку это невозможно, шизофреник может взять и сорвать, если можно так выразиться, свою поведенческую кожу.

7. САМОСОЗНАНИЕ*

Самосознание, как обычно употребляется этот термин, подразумевает две вещи: осознание себя самим собой и осознание себя как объекта наблюдения кого-то другого.

Две эти формы осознания "я" -как объекта в собственных глазах и как объекта в глазах другого -тесно связаны друг с другом. У шизоидного индивидуума обе они преувеличены и обе предполагают в чем-то принудительную природу. Шизоидный индивидуум часто мучим принудительной природой своего осознания собственных процессов и к тому же в равной мере принудительной природой ощущения своего тела как объекта в мире других. Повышенное ощущение того, что ты всегда видим, или, во всяком случае, всегда потенциально видим, можно в принципе отнести к телу, но озабоченность тем, что тебя могут видеть, может слиться с идеей проницаемости ментального "я" и его ранимости, когда индивидуум чувствует, что можно заглянуть сквозь него в его "разум" или "душу". О подобных чувствах "зеркального стекла" обычно говорится с точки зрения метафоры или сравнения, но при психотических условиях пристальный взгляд другого может переживаться как действительное проникновение в сердцевину внутреннего "я".

*См. прим. к с. 71.

Повышение, или усиление, осознания собственного бытия -как объекта собственного знания, так и знания других -практически универсально для подростков и сопровождается робостью, покраснением и общим смущением. Легко привлечь какой-нибудь вариант "чувства вины", ответственный за подобную неловкость. Но предположение, скажем, что индивидуум застенчив, "потому что" у него есть тайны, в которых нужно повиниться (например, мастурбация), не уведет нас далеко. Большинство подростков мастурбируют и обычно боятся, что это как-то проявится на их лицах. Но почему, если "вина" является ключом к данному феномену, она обладает такими особыми последствиями, а не другими, поскольку существует множество способов ощутить вину, и повышенное ощущение себя как смущенного или смехотворного объекта в глазах других - не единственный способ. "Вина" сама по себе помочь нам здесь не способна. Множество людей с глубоким и сокрушающим чувством вины не ощущают себя ненадлежаще застенчивыми. Более того, например, можно соврать и почувствовать вину за это, не будучи напуганным, что эта ложь проявится на лице или ты ослепнешь. На самом деле, для ребенка важное достижение -обрести уверенность в том, что у взрослых нет способов узнать, что он делает, если они его не видят; что они могут не более чем догадываться, о чем он думает, если он им этого не говорит;

что поступки, которых никто не видит, и мысли, которые он "держал при себе", никоим образом недоступны другим, если только он сам "не выдаст секрет". Ребенок, который не может хранить тайну или не может врать из-за сохранения подобных примитивных, магических страхов, не установил еще в полной мере автономию и индивидуальность. Без сомнения, в большинстве случаев можно найти множество доводов против вранья, но неспособность сделать это не является самым лучшим.

Застенчивый человек чувствует, что он является предметом интереса других людей больше, чем он, в сущности, заслуживает. Подобный человек, идя по улице, приближается к очереди в кинотеатр. Ему придется "собрать всю волю в кулак", чтобы пройти мимо; предпочтительно же он перейдет на другую сторону улицы. Тяжелое испытание -зайти в ресторан и самому сесть за столик. Во время танцев он подождет, пока не затанцуют две или три пары, а уж потом осмелится выйти сам и т. д.

Достаточно любопытно, что люди, страдающие от сильной тревоги во время выступлений перед публикой, в основном не обязательно "застенчивы", а люди, которые обычно крайне застенчивы, могут оставить свою вынужденную озабоченность, когда выступают перед другими,- можно было бы предположить, при первом рассмотрении, что саму эту проблему им было бы весьма трудно разрешить.

Дополнительные черты подобной застенчивости могут, по-видимому, вновь указать на чувство вины как ключ к пониманию этого затруднения. Взгляд, который, по ожиданиям индивидуума, другие люди направляют на него, практически всегда воображается как критически неблагоприятный. Он боится, что будет выглядеть дураком, или он боится, что другие люди подумают, что он выставляется. Когда пациент высказывает подобные фантазии, легко предположить, что у него есть тайное, непризнаваемое желание выставиться, стать центром внимания, превзойти остальных, заставить других выглядеть рядом с собой дураками, и что такое желание наполнено чувством вины и тревогой и поэтому не может испытываться как таковое. Так что ситуации, вызывающие фантазии об этом желании как удовлетворенном, теряют всю привлекательность. Индивидуум тогда станет скрытым эксгибиционистом, тело которого бессознательно приравнивается к его пенису. Поэтому всякий раз, когда его тело на виду, невротическая вина, связанная с потенциальным средством получения удовлетворения, подвергает его своего рода страху кастрации, который "представляется" феноменологически как "застенчивость".

Рассматривая застенчивость с подобных точек зрения, мы уклоняемся от главного вопроса, встающего перед индивидуумом, чье основополагающее экзистенциальное положение соответствует онтологической неуверенности и чья шизоидная природа есть отчасти прямое выражение -и причина - онтологической неуверенности, а отчасти попытка ее преодолеть; или, выражая последнее замечание со слегка иной точки зрения, отчасти попытка защитить себя от угроз своему бытию, являющихся следствиями его неудачи при достижении надежного ощущения собственной индивидуальности.