Борис Поломошнов - Химера воспитания Страница 28

Например, можно поместить в СМИ сообщение о вполне достоверном факте.

Но – преподнеся его потребителю информационного продукта таким образом, что – «оказывается!» – это именно садисты-враги коварно вели изуверский огонь.

По добросовестно исполнявшим свой воинский долг и полетное задание нашим мирным бомбардировщикам.

Именно этот, отнюдь не джентльменский набор изощренных и не очень средств воздействия на человека применяется каждой Идеологией.

И всем этим, в свою очередь, диктуются нормы и правила Химере Воспитания.

Например, одной Идеологией диктуется, что каждый пионер-всем-ребятам-пример (см. фото ниже) должен быть «Всегда готов!» повторить подвиг мальчика-стукача Павлика Морозова, настучавшего Куда Надо на своего отца – «пособника раскулаченного куркуля».

Иначе ты – изгой, отщепенец и малолетний «враг народа».

Другой Системой Идеологии предписывается, предначертывается и императивно диктуется (см. фото ниже):

Признаешь и принимаешь к безоговорочному исполнению «с младых ногтей» все вдалбливаемое в твою голову системами нацистской Идеологии и соответствующего ей Воспитания, и ты – свой.

Идейно-родственный.

Не признаешь вдалбливаемого – и ты становишься – ächten, boykottieren.

В общем – отщепенцем.

«Белой вороной».

То есть, такой, каких агрессивно настроенная стая ворон – будь то черных или серых – не потерпит.

И – в конце концов – заклюет.

До смерти.

Так, как это произошло с Августом Ландмессером, рабочим судоверфи «Blohm + Voss» в Гамбурге, где была сделана фотография, на которой все (!?) присутствовавшие вскинули руку в нацистском приветствии, салютуя Фюреру в честь спуска на воду военно-морского судна «Horst Wessel».

Все, кроме одного.

На фото видно, что только один человек стоит в толпе со скрещёнными на груди руками и презрительной усмешкой.

Адресованной кому?

Сами понимаете.

Таких «вольностей» по отношению к себе ни одна тоталитарная политико-идеолого-воспитательная Система не прощает.

За такие «вольности» Система наказывает.

Беспощадно.

Сразу же после своей «возмутительной выходки» недовоспитанный политико-идеологическо-воспитательной Системой Третьего Рейха Август Ландмессер был отправлен в штрафной батальон XIX/999, где в одночасье и исчез.

Бесследно.

Первое: Химера Воспитания не извечна и не присуща ни имманентно, ни изначально человеческому сообществу.

Второе: Химера Воспитания возникает лишь там, тогда и постольку, где, когда и поскольку возникают исторически первые государства – все без исключения рабовладельческие.

Третье: Химера Воспитания с самого момента своего появления становится, и по сей день остается служанкой Гарпии Идеологии.

Отсюда – вопрос: а если нам все же собраться с духом и решиться-таки отказаться от Воспитания, то что в таком случае мы с Вами потеряем?

Разберемся.

Глава VIII

«Nec de amissione dolendum» – «Утрата без скорби»

«Исцелившийся да не возжалеет об утрате костылей своих».

Первое, что теряется (потеря № 1) в системе взаимодействия между воспитующими и воспитуемыми, а фактически – в конгломерате воздействий первых на последних – при гипотетическом, зато – категорическом отказе от Воспитания, называется: «Запрет».

Без Запрета нет, да и не может быть Воспитания.

Никакого.

Как такового.

Но так ли необходим Запрет в системе человеческих отношений между людьми?

По своему существу Запрет есть самая неэффективная изо всех возможных форм противодействия.

Главным образом потому что «запретный плод», как известно, сладок.

По словам Овидия, сказанным им в его «Любовных элегиях», «nitirum vetitut simper cupimusque negata» – «мы всегда стремимся к запретному и желаем непозволительного».

Ведь человек – существо не только любознательное, но и любопытное.

Особенно – в юном возрасте.

Как только ему что-то запрещают, у него сразу же возникает масса вопросов: «А почему это мне запрещают?»; «А что будет, если этот запрет я все-таки нарушу?»; «А если это сделать так, чтобы взрослые не узнали, тогда что?».

В этих вопросах интерес – почти исключительно исследовательский.

При этом ребенком здесь наблюдается и изучается не только и не столько объект запрета, то есть, то, на совершение чего налагается запрет, сколько субъект запрета.

То есть, исследуется тот, кто этот запрет налагает: его степень компетентности («насколько он разбирается в том, что он запрещает?»); границы его возможностей («узнáет или не узнáет о нарушении запрета?»); мера его решительности в осуществлении им санкций по отношению к нарушителю запрета («а что будет, если все-таки узнáет?»).

В двух последних из данного ряда вопросах содержится чрезвычайно интригующий для ребенка игровой момент столкновения двух мощнейших чувств (см. по этому поводу совсем небольшую по объему, но грандиозную по смыслу работу Георга Вильгельма Фридриха Гегеля: «О карточной игре»): страха как «ожидания зла» (см.: Аристотель, «Политика») и надежды как «стремления души убедить саму себя в том, что желаемое сбудется» (см.: Рене Декарт, «Размышления о методе).

Иными словами, Запрет есть форма провокации.

Реакция же человека на провокацию непредсказуема по своим последствиям.

Особенно – человека юного по своему возрасту и неискушенного по своему жизненному опыту.

Эфемерная потеря № 2 при отказе от Воспитания есть утрата такой «вещи», как Наказание воспитуемого.

Наказания, безусловно, должны быть.

За преступления.

Совершаемые преступником.

Преступником же человека может квалифицировать только суд.

При соблюдении всех необходимых и предусмотренных законом юридических процедур.

Включая защиту интересов подозреваемого (обвиняемого) адвокатом на всех этапах досудебного расследования и в самóм суде.

При наказании же взрослыми (родителями ли, опекунами ли, приемными ли родителями) ребенка все происходит, мягко говоря, несколько иначе.

По известному от гоголевского Тараса Бульбы принципу: «Я тебя породил, я тебя и убью».

Ну, не «породил», так «кормлю, пою, воспитываю».

Не убью, так измордую.

«Для твоей же пользы: чтобы впредь неповадно было».

И откуда потом у ребенка в глазах появляется неизбывная тоска безысходности?

Оттуда, что некому жаловаться.

Как рабам Древнем Риме: только статуям богов.

Синяков-побоев-свидетелей нет?

Нет.

В таком случае – до свидания.

А еще лучше – прощайте.

Навсегда.

Возможно – до последующего за сим суицида и благополучного закрытия этого заурядного бытового дéла («А мы-то тут причем? Может это из-за неразделенной любви? Бывает. Дело-то – житейское»).

Да, да, именно из-за любви.

Неразделенной.

К людям.

А еще – оскорбленной.

Ими же.

Тысячи раз был прав Фридрих Вильгельм Йозеф фон Шеллинг, написав в своей «Философии откровения»: «Ненависть есть бунт оскорбленной любви».

Забыв, по-видимому, при этом добавить: «Оскорбленная любовь порождает не только ненависть, но и отчаяние».

Резюме: в двустороннем – по определению – процессе взаимодействия между людьми Воспитание-через-наказание означает вырождение двусторонности не просто в односторонность, но в односторонность репрессивную, поскольку по сути своей оно есть узурпация всех прав, – включая право безапелляционно карать, – одной стороной.

Узурпация единоликая в трех лицах: обвинителя; судьи и исполнителя наказаний.

Доводящая воспитуемого до отчаяния.

И, естественно, до ненависти к своим воспитателям.

Ненависти – как меры протеста, бунта и мести.

Как ответной реакции на несправедливость предвзятого суда.

Такой суд по своей сути – это судилище.

Или – самосуд.

Как «суд Линча».

Не обязательно над телом.

Но непременно – над душой.