Вильям Гирш - Гениальность и вырождение Страница 3

До сих пор мы видели, как всякое представление обусловливалось внешним или внутренним возбуждением и таким образом составляло звено в непрерывной цепи представлений; теперь же мы познакомимся с одним видом представлений, возникающих иным образом.

Большинство людей на самих себе могли сделать наблюдение, что в то время как их мыслительный процесс совершался вышеописанным образом, в их голове вдруг возникала мелодия, которую они, быть может, особенно часто слышали в последнее время, и что существование этого акустического представления дошло до их сознания лишь а posteriori. При частом повторении этого процесса его обыкновенно выражают словами: «Мелодия не идёт у меня из головы».

Подобные явления должно толковать таким образом, что известные области мозговой корки, претерпевшие сильное раздражение, могут самопроизвольно проявить деятельность без участия нового внешнего раздражения.

Таким же путем могут самопроизвольно возникнуть самые сложные представления и прервать нормальный процесс мышления. Если таким образом то или иное представление образует продолжительное препятствие для нормального мышления, то мы имеем дело с болезненным процессом и называем такие представления навязчивыми. На больных они действуют самым мучительным образом; обыкновенно они служат также причиной дальнейших осложнений.

Как сказано, каждое раз воспринятое представление может быть воссоздано без повторения внешнего раздражения.

Если это самопроизвольное внутреннее воспоминание, возникающее независимо от ассоциативного процесса, происходит от раздражения необычайной силы, то ясность представления может до того увеличиться, что принимает, наконец, отпечаток действительности.

Если при этом вышеупомянутый путь, идущий от места первичного чувствительного ощущения (субкортикальный центр) к мозговой коре, кортикальному центру восприятия; если этот путь приводиться в состояние деятельности центробежным раздражением, или же если раздражение возникает в этом месте и передается центру восприятия в центростремительном направлении, – мы по привычке переводим источник раздражения во внешний мир. Мы полагаем тогда, что в действительности видим тот или иной предмет или слышим действительно произнесённые слова; другими словами, мы имеем дело с иллюзией, с обманом чувств.

Сила способности воссоздавания представлений у одного и того же индивидуума зависит от силы первоначального раздражения и от внимания, приложенного при его восприятии. Она бывает весьма различной у разных индивидуумов. Одни в ничтожной мере обладают этой способностью, у других же, особливо у художников, она в высокой степени развита. Способность интенсивного воспроизведения оптических представлений связана с талантом к рисованию, акустических – с музыкальным дарованием.

Все наши мышечные движения можно разделить на три различные категории. Мы различаем автоматические, рефлекторные и произвольные движения.

Автоматические движения, например, движение сердечного мускула, органов дыхания и т.д. находятся в зависимости от собственных центров, которые хоть и могут быть подвержены влиянию рефлекторных, а отчасти и произвольных процессов, но которые всё–таки остаются самостоятельными в своей деятельности.

Рефлекторные движения исходят из центров, которые не производят своего раздражения самостоятельно, подобно автоматическим центрам, а получают его через посредство чувствительных нервных путей. Примером рефлекторного движения могут служить сужение зрачка при световом раздражении или замыкание век при внешних раздражениях.

Под произвольными движениями в физиологическом смысле мы понимаем все те движения, которые вызываются раздражениями психомоторных центров.

Хотя для выполнения произвольного движения при обыкновенных условиях, необходим центральный импульс, который бы произвёл раздражение соответственного психомоторного центра, но, как мы это выше констатировали относительно представлений, раздражение аналогичным образом может произойти самопроизвольно в самих психомоторных центрах.

Эти раздражения могут распространиться и на более сложные движения, для выполнения которых при нормальных условиях необходимо содействие сознательной воли.

Существуют, например, люди, которые не могут спокойно сидеть в течение известного времени, не ощутив непреодолимого желания побегать. Работая, они вдруг вскакивают со стула, бегают несколько раз взад и вперед по комнате, затем снова усаживаются и продолжают работу.

Подобные раздражения также могут дойти до болезненных, и вызываемые ими движения, которые более не могут быть подавлены волей, мы называем насильственными. При буйном умопомешательстве они достигают апогея; больные кричат, ругаются, дерутся, разрушают всё, попадающееся под руку, не сознавая своих поступков.

К наиболее важным, но нередко и труднее всего распознаваемым симптомам душевного расстройства относятся так наз. idees fixes.

Столь распространённое в публике мнение, будто превратное и нелепое именно и составляют сущность навязчивых идей, совершенно ложно. Безумная идея может быть совершенно правильной по содержанию, между тем как самая ужасная нелепость не обязательно должна быть следствием такой идеи.

Человек может быть одержим мыслью, что в его теле находится животное. Хотя он, быть может, действительно страдает солитером, его мысль всё–таки может оказаться несомненно безумной.

Возьмем трёх людей, верящих в так наз. спиритические явления. В первом мы, положим, имеем глупца, соображения которого вовсе не доходят до логического вывода и который из легковерия увлекается спиритическими явлениями. Второй, допустим, обманутый учёный, старающийся найти для спиритических фактов научное объяснение, а у третьего, наконец, вера в спиритизм обусловливается безумными мыслями.

Мы видим, стало быть, что одного содержания недостаточно, чтобы сделать заключение об idee fixe, а что происхождение, отношение идеи к остальным умственным отправлениями и способностям, форма проявления идеи, отношение к интересам лица, одержимого идеей, – что всё это моменты, которые психиатр должен принять в соображение, чтобы поставить диагноз idee fixe.

Выдающуюся роль в психиатрии играют аномалии в области влечений.

Подобно остальным симптомам душевных болезней, ненормальные влечения также образуют лишь количественные или качественные изменения физиологических процессов. Психиатрия не знает новых влечений. Сила влечений весьма различна у различных индивидуумов и, как везде, так и здесь, мы должны предоставить физиологической области значительный простор.

Чувство голода, влечение к еде могут, при различных душевных заболеваниях быть чрезвычайно усиленными (Hyperorexie). Это усиление может дойти до того, что больные пытаются проглотить всё, что ни попадётся им под руку (Sitiomanie). С другой стороны, влечение к еде может быть значительно ослаблено; его даже может совсем не быть (Anorexie). Разумеется, мы не говорим здесь о тех случаях, где чувство голода изменяется под влиянием заболевания органов пищеварения. Наконец, влечение к еде может быть направлено на ненормальные вещи, как это нередко в слабой степени наблюдается у беременных женщин. Это состояние, которое мы называем извращением влечения, может у помешанных дойти до того, что они чувствуют потребность есть всё: солому, землю, червей, даже собственные испражнения.

Точно также и остальные влечения могут претерпеть болезненные изменения. Так, например, половое влечение может достигнуть высшей степени и дойти в этом до болезненного (бешеная похоть), или же оно может быть совершенно ослаблено (половое бессилие). Если половое влечение направлено на собственный пол или на ненормальные вещи, то мы говорим о превратном половом влечении.

Прошу у благосклонного читателя извинения за это краткое отступление от своей настоящей темы. Я желал прежде всего доказать, что для суждения о состоянии умственного здоровья недостаточно указать на тот или иной необыкновенный или, по–видимому, нелепый поступок или качество; что мы должны подвергнуть точному испытанию не столько сами поступки, сколько лежащие в их основе мотивы; что мы, наконец, должны не только испытать часть умственной деятельности данного лица, что мы обязаны составить себе возможно более ясное представление обо всех психических процессах, чтобы добиться правильного суждения. Я далее пытался доказать, что в пределах отдельных симптомов нельзя провести резкой границы между умственным здоровьем и умственной болезнью. Подобно тому, как существуют люди сильные и слабые, высокого и малого роста, не выходящие за границу физиологической области. Подобно тому, как не существует двух людей, физически вполне похожих друг на друга, так не существует на свете двух одинаковых характеров. Точно также как имеются физически здоровые люди с необыкновенными чертами лица или другими странными особенностями, так и в умственной области имеются особенности и странности, точное наблюдение которых с психологической точки зрения очень интересно и основательно, но которые не имеют ничего непосредственно общего с психической патологией, с психиатрией.