Эрих Фромм - Человек для себя Страница 41

История науки полна примеров веры в разум и истину. Коперника, Кеплера, Галилея и Ньютона — всех их вдохновляла непоколебимая вера в разум. Ради нее Бруно сгорел на костре, а Спиноза подвергся отлучению. На каждом шагу в продвижении от рационального образа концепции к формулированию теории необходима вера; вера в образ как рационально обоснованную цель, которой надо добиться, вера в гипотезу как правдоподобное и вероятное предположение, и вера в окончательную теорию, по крайней мере до тех пор, пока не достигнуто общее согласие относительно ее правильности. Такая вера коренится в собственном опыте человека, в доверии к собственной мыслительной силе, наблюдению и суждению. Если иррациональная вера признает нечто истинным, потому что так велит авторитет или большинство, то рациональная вера коренится в независимом убеждении, основанном на собственном плодотворном наблюдении и размышлении человека.

Мысль и суждение не единственная сфера опыта, где проявляет себя рациональная вера. В сфере человеческих отношений вера — необходимое условие всякой настоящей дружбы и любви. "Верить" в другого человека — значит быть уверенным в надежности и неизменности его основных установок, в сути его личности. Под этим я имею в виду не то, что человек не может изменять свои мнения, но что его основные мотивации остаются теми же; например, его уважение к человеческому достоинству является частью его Я и не подлежит изменению.

Так же мы верим и в самих себя. Мы осознаем наличие некоего Я, некоего стержня нашей личности, неизменного и постоянного на протяжении всей нашей жизни вопреки изменяющимся обстоятельствам, и несмотря на определенные изменения в наших мыслях и чувствах. Это та самая суть, которая составляет реальность, определяемую словом Я, и на которой основывается наша убежденность в собственной идентичности. Если у нас нет веры в постоянство нашего Я, наше чувство идентичности оказывается под угрозой и мы становимся зависимыми от других людей, чье одобрение тогда становится основой нашего чувства идентичности с самими собой. Только человек, верящий в себя, способен быть верным другим людям, потому что только он может быть уверен, что будет и в будущем таким, каков он сейчас, и, значит, будет чувствовать и действовать так, как и сейчас. Вера в самих себя является условием нашей способности что-то обещать, и поскольку, как указывал Ницше, человека можно определить по его способности обещать, постольку вера является одним из условий человеческого существования.

Другое значение веры в человека касается имеющейся у нас веры в возможности других людей, в наши собственные возможности и в возможности человечества. Наиболее элементарной формой этой веры является вера матери в свое новорожденное дитя: что оно будет жить, расти, ходить и говорить. Однако физическое развитие ребенка происходит с такой последовательностью, что, кажется, тут и не требуется веры. Другое дело — те способности ребенка, которые могут не получить развития: способность любить, быть счастливым, разумным и такие особые способности, как художественный талант. Это семена, которые прорастают и дают плоды, если для их развития созданы надлежащие условия, но они могут и зачахнуть, если такие условия отсутствуют. Одним из самых важных условий является вера в возможности ребенка людей, особенно значимых в его жизни. Наличие этой веры отличает воспитание от манипуляции. Воспитание тождественно помощи ребенку в реализации его возможностей [126]. Противоположностью воспитанию является манипуляция, которая основывается на отсутствии веры в развитие возможностей и на убежденности, что с ребенком будет все в порядке, только если взрослые вложат в него то, что желательно, и устранят то, что кажется нежелательным. Нет необходимости верить в робота, поскольку в нем нет жизни.

Кульминацией веры в других людей является вера в человечество. В западном мире эта вера была выражена на религиозном языке в иудео-христианской религии, а на светском языке она нашла свое наиболее сильное выражение в прогрессивных политических и социальных идеях последних ста пятидесяти лет. Как и вера в ребенка, она основывается на той идее, что человек обладает такими возможностями, которые при надлежащих условиях позволят ему построить социальную жизнь на принципах равенства, справедливости и любви. Человек еще не сумел построить такую жизнь, и потому убежденность, что он может это сделать, требует веры. Но, как и всякая рациональная вера, эта также не принимает желаемое за действительное, а основывается на очевидности предшествующих достижений человеческого рода и на внутреннем опыте каждого индивида, на его собственном опыте разума и любви.

В то время как иррациональная вера коренится в подчиненности силе, воспринимаемой как всесильная, всезнающая, всемогущая, рациональная вера основывается на противоположном опыте. Мы верим в мысль, потому что она есть результат нашего собственного наблюдения и размышления. Мы верим в возможности других людей, в свои собственные и в возможности человечества потому и только в той степени, в какой мы сами имели опыт развития наших собственных возможностей, ощущали реальность этого развития в себе, силу нашего разума и любви. Основой рациональной веры является плодотворность; жить по своей вере значит жить плодотворно и иметь ту единственную уверенность, которая существенна: уверенность, вырастающую из плодотворной деятельности и из опыта, свидетельствующего, что каждый из нас является активным обладателем дара деятельной жизни. Из этого следует, что полагаться на силу (в смысле господства) и применять силу — это обратная сторона веры. Вера в существующую силу тождественна неверию в развитие пока еще нереализованных возможностей. Такое предвидение будущего основывается исключительно на проявленном настоящем; но оно оборачивается серьезным просчетом и глубоко иррационально в своей неспособности учитывать человеческие возможности и человеческое развитие. Вера в силу не рациональна. Это подчинение силе или со стороны тех, кто располагает силой, — желание удержать ее. Хотя многим сила кажется самой реальной из всех вещей, история человечества доказала, что сила — это самое неустойчивое из всех человеческих завоеваний. Из-за того, что вера и сила взаимно исключают друг друга, все религии и политические системы, первоначально строившиеся на рациональной вере, подверглись распаду и, в конце концов, утратили свою мощь, когда стали опираться на силу и даже вступили в союз с ней.

Здесь следует кратко упомянуть одно недоразумение относительно веры. Часто полагают, что вера представляет собой состояние, в котором человек пассивно ожидает, когда его надежды сбудутся. Хотя это характерно для иррациональной веры, из нашего рассмотрения следует, что в отношении рациональной веры это совершенно не так. Поскольку рациональная вера коренится в опыте собственной плодотворности человека, она не может быть пассивной и должна быть выражением подлинной внутренней активности. Эта мысль живо представлена в старинной еврейской легенде. Когда Моисей бросил посох в Красное море, оно, вопреки ожиданию чуда, не расступилось, чтобы дать евреям перейти море посуху. И пока первый человек не прыгнул в море, обещанное чудо не свершилось, и волны не утихали.

Завершая это рассмотрение, я предлагаю различать веру как установку, как черту характера, — и веру в определенные идеи или в людей. До сих пор мы касались только веры в первом из указанных значений, а теперь возникает вопрос, существует ли какая-то связь между верой, как чертой характера, и предметами, в которые верит человек. Из нашего анализа как рациональной, так и иррациональной веры следует, что такая связь существует. Поскольку рациональная вера основывается на нашем собственном опыте плодотворности, ее предметом не может быть нечто, выходящее за пределы человеческого опыта. Более того, из анализа следует, что мы не можем считать это рациональной верой, когда человек верит в идеи любви, разума и справедливости не потому, что он пришел к этим идеям путем собственного опыта, а лишь потому, что его научили такой вере. Религиозная вера может быть рациональной и иррациональной. Некоторые секты, не признававшие власти церкви, и некоторые мистические течения в религии, подчеркивавшие способность человека к любви, его сходство с Богом, сохраняли и поощряли в религиозных символах установку на рациональную веру. Что истинно для религии, то истинно и для веры в ее светской форме, в частности, для веры в политические и социальные идеи. Идеи свободы и демократии вырождаются именно в иррациональную веру, когда основываются не на опыте плодотворности каждого индивида, а навязываются партиями или государством, заставляющими человека верить в эти идеи. Между мистической верой в Бога и рациональной верой атеистов в человечество меньше различия, чем между верой мистиков и верой кальвинистов, чья вера в Бога коренится в их убежденности в собственном бессилии и в страхе перед Божьей силой.