Эпидемии безумия. Классика социальной психологии - Поль Реньяр Страница 41

Если внимательно посчитать, то окажется, что число пристрастившихся к опиуму среди мусульманского населения скорее сокращается, чем увеличивается. Замбако, долго живший на востоке, указывает на причины этого явления. Турок искал в опиуме род опьянения и очаровательного небытия, которое он теперь с большей легкостью находит в шампанском или красном вине. Последнее средство доставляет ему, кроме того, вкусовое наслаждение, отсутствующее при потреблении опиума. Это зависит от ослабления религиозного чувства как там, так и здесь, причем повсеместно люди, не желающие открыто порывать связь с Кораном, стараются идти с ним на компромисс. Во времена Магомета ни ром, ни коньяк не были еще изобретены, следовательно, он не мог запретить их употребление. А что не запрещено, то разрешено, поэтому иной мусульманин, считающий вино до того нечистым, что даже не решится прикоснуться к нему рукой, до беспамятства напивается водкой, не опасаясь потерять свою долю в царстве небесном.

Но люди религиозные, особенно улемы, рассуждают иначе: они все еще придерживаются опиума, принимая его в шариках от 0,05 грамма до 0,10 грамма, которые держат при себе в золотых коробочках, откуда и извлекают их время от времени. Они потребляют опиум в основном после обеда, во время начала пищеварительного процесса, подобно тому, как мы в это время пьем кофе или чай.

Первым результатом является далеко не сон, как можно было бы подумать, а своего рода умственное и физическое возбуждение, превращающее восточного человека, от природы грустного, в шумного, болтливого и раздражительного субъекта, любящего поспорить.

Баралье рассказывает об одном черноморском шкиgере-териаке, который каждый раз перед утомительным переездом должен был проглатывать несколько опийных пилюль. После этого он приобретал необыкновенную ловкость, а если оставался без своего обычного возбуждающего средства, то делал тысячу промахов и становился очень опасным кормчим.

Турки не довольствуются тем, что сами едят опиум, – они даже дают его лошадям.

Берне рассказывает, что ему всю ночь пришлось путешествовать верхом с одним туземцем:

«После утомительного перехода в 30 миль я был вынужден принять сделанное им предложение – остановиться на несколько минут. Он использовал это время, чтобы поделиться со своей лошадью дозой опиума, равнявшейся 2 граммам. Результаты этого приема не замедлили проявиться у обоих: конь свободно прошел за день 40 миль, а всадник стал деятельнее и живее».

К сожалению, чтобы поддерживать это искусственное состояние, необходимо постоянно увеличивать дозы. Тогда начинается второй период опиофагии – период отупения.

Чтобы предаваться своему пороку, териаки объединяются в собрания: представители высших классов собираются в своих домах, а народ – в специальных кабаках.

«Двенадцать турок, – говорит Лангиори, – сидели на диване. После обеда подали кофе, а затем перешли к опиуму. Вскоре проявилось действие этого вещества: некоторые из молодых турок стали живее и веселее обычного, они пели и смеялись, другие же в бешенстве вскакивали со своих мест, выхватывали сабли и принимали оборонительные позы, не нанося, однако, никому ни ударов, ни вреда. Явилась полиция, и они позволили себя обезоружить, продолжая, тем не менее, кричать. Некоторые, более старые, впали в отупевшее состояние и стали дремать. Один из них, семидесятилетний посланник, остался совершенно безучастен к крикам и сабельным ударам. Его глаза оставались открытыми – он видел, чувствовал, но был неспособен произвести какое либо движение.»

Очень редко удается быть свидетелем подобной сцены, так как люди среднею класса обычно скрываются от иностранцев, предаваясь своей страсти; напротив, гораздо легче наблюдать низшие классы в опийных кабаках.

«В Константинополе, – пишет Замбако, – находится кофейня, специально предназначенная для опиофагов низших классов. В полутьме, сидя на скамьях, прикрепленных к трем стенам лавки, они тихо и угрюмо предаются своим мечтаниям. Если бы наблюдатель мельком заглянул в это логово лени, то ему удалось бы присутствовать при зрелище, которое полностью правдиво может воспроизвести лишь фотография. Он увидел бы лица всевозможных типов, украшенные чалмами бесконечно разнообразных форм, глаза с более или менее опущенными веками, в зависимости от степени наркотизации и отупения, головы с различными выражениями, закинутые назад и опирающиеся то на стену, то на плечо соседа или тяжело опрокинутые на грудь и ритмически покачивающиеся в ту или другую сторону. Он увидел бы людей с локтями, опирающимися на колени, раскрытые рты, из которых течет слюна, или же губы, издающие при каждом вдохе шум, как из клапана, причем тишину этого замогильного собрания, напоминающего по своему мрачному виду массовую агонию, иногда нарушает гортанный храп.»

Вот неполная картина этого эльдорадо опиофагов.

Приблизительно такое же зрелище представляют знаменитые курительные комнаты Дальнего Востока. В Китае не едят опиума, а курят его. Это факт общеизвестный и я не остановился бы на нем, если бы не считал интересным показать, чем угрожает подобное несчастье нам самим, если только морфиномания будет распространяться среди нас с такой же интенсивностью.

Несколько веков тому назад опиум был в Срединном Царстве предметом большой роскоши, предоставленным мандаринам, которые пользовались им открыто, но запрещали употреблять его низшим и средним классам. Исключение делалось только для гостей и иностранцев. С тех пор опиумом стали мало-помалу злоупотреблять, а с 1840 года это злоупотребление достигло небывалых размеров.

Этот факт, как всем известно, был вызван экономической причиной, которую я смело назову отвратительной. Китайцы в уплату за свои продукты принимали только золото и серебро в виде монет или слитков. Таким образом, деньги, однажды попавшие в страну, больше ее не покидают, вследствие чего Европа и Америка подвергались со стороны Китая своего рода золотому дренированию.

Англия, индийские владения которой производят баснословные количества опиума, вынудила Китай знаменитым трактатом 1840 года согласиться на ввоз опиума в эту страну и на уплату за него золотыми слитками, а не товарами. Китаю приходится, таким образом, отдавать обратно большую часть денег, которые он удерживал про запас. Эта торговля приняла огромный размах. Я позаимствую из одного английского издания виды, сделанные на одной индийской фабрике.

Громадные палаты предназначены для обработки маковою сока, другие – для его сушки в глиняных горшках. Здесь изготавливают не один миллион пудов яда.

Вы получите полное представление о значительности этой операции, когда узнаете что даже в настоящее время в Китай ввозится 70 000 ящиков индийского опиума, стоимость которых достигает,