Эпидемии безумия. Классика социальной психологии - Поль Реньяр Страница 55

Во время общей беседы за столом один из врачей спросил его:

– Расскажите нам, пожалуйста, почему во время своей болезни вы так интересовались судьбой Дюмоляра. Поясните нам смысл ответа, данного вами в столь трагичной форме: «Я ищу своего последнего врага». Наконец, поведайте нам, если вам это известно, что происходило тогда в вашем уме?

Я буквально привожу ответ, записанный Сенту со слов больного: – В начале болезни мне дали шляпу, которая поразила меня своей странной формой. Все тогда вызывало у меня сомнение. Мне представилось, что эта шляпа служит признаком проституции. Вот почему я стал топтать ее ногами, и, когда моя мать пыталась собственноручно надеть мне ее на голову, я был так этим возмущен, что готов был убить ее на месте. Потом, во время обеда, мне послышалось, что на улице арестовывают людей и говорят обо мне. Чтобы избежать этого позора, я бросился из квартиры и во время бегства попал в каморку, где застал раздевающуюся перед сном служанку. Крайне изумленный такой встречей, я невольно спросил себя, что же мне здесь было нужно. Вид прислуги навел меня на мысль о Дюмоляре и затем без всяких переходов привел меня к убеждению, что я сам не кто иной, как Дюмоляр, а Дюмоляр должен изнасиловать и задушить горничную. Меня арестовали и привели сюда. В кабинете врача я увидел не портрет императора, а его самого. Он сделал мне несколько горьких упреков за мои преступные действия и объявил об ожидающей меня ужасной каре. Войдя в отведенную мне палату, я вообразил, что нахожусь в тюрьме со всякого рода преступниками. Когда же мне поставили клистир, я подумал, что он был отравлен и что в этом заключалось возмездие за мои гнусные злодеяния, так как, по всей вероятности, моя голова осквернила бы даже нож гильотины. Вскоре я ощутил последствия принятого мной яда: все мое тело покрылось червями, я был изъеден ими, а куски сгнившего мяса отваливались от меня. Когда я говорил, что «ищу последнего своего врага», то пытался схватить живым одного из мучивших меня червей, но все они раздавливались в моих пальцах. Чувствуя приближение смерти, я хотел явиться перед лицом Всевышнего с одним из червей в руках, чтоб иметь право сказать Ему: «Я действительно был ужасным негодяем, но понесенное мною наказание превышало всякую меру. Взгляни, Господи, на этого гнусного и отвратительного червя – я был заживо им съеден. Да снизойдет на меня Твоя святая милость и всеблагое прощение!» Когда вечером мне принесли какое-то питье, я с жадностью проглотил его, полагая, что ему предназначено ускорить мой конец. Это питье усыпило меня, и я проснулся крайне удивленный, что еще не умер и что избавился от червей. «Вероятно, – подумалось мне, – хотят продлить мои мучения». Тогда я вспомнил о своих детях, увидел их беспризорными нищими, от которых все отворачиваются из-за позорного имени, завещанного им отцом, и решился перед смертью поручить их заботливости Императора. Чтоб вернее тронуть его, я решился напомнить ему в письме о сиротском приюте, основанном в честь императорского принца. Меня вдохновляла при этом надежда, что, быть может, император велит принять туда моих детей. Окончив послание, я стал ожидать смерти более спокойно. Мне поставили пиявки, и тогда мои мысли стали менее сбивчивыми. Я стал сознательнее относиться к происшедшему и по странностям окружавших меня лиц скоро догадался, что это были не преступники, а помешанные. Это послужило лучом света, который начал озарять меня и освещать мое положение. После приведенной беседы, один из присутствующих пошел за письмом, адресованным несчастным императору. Оно было в стихах. Привожу его целиком:

1.

Горе уличным детям… о, горе! Они

Не родимые груди сосут,

Не рожек с молоком – больше слезы одни.

Злой мороз щиплет плечи им ночи и дни;

Непосильные скорби и труд

Гонят краску и жизнь с миловидных их лбов…

И растут так, растут день за днем

Эти дети греха, без молитв и крестов,

Без любви, без утех, без участливых слов,

Без вождя, что мы честью зовем!

И растут так, растут… словно черви в тени!

И, что змей в ясный солнечный день,

К ним отовсюду