Абрахам Маслоу - Новые рубежи человеческой природы Страница 65

В связи с этим необходимо подчеркнуть разницу между сущностью (а) людей, редуцировавшихся к конкретному, в том числе пациентов с повреждениями головного мозга; (б) конкретного восприятия ребенка, еще не доросшего до абстракции; (в) конкретного восприятия здорового взрослого, восприятия, вполне совместимого со способностью к абстракции.

Такое возражение распространяется также и на натур-мистицизм в духе У. Вордсворта. Ребенок далеко не лучшая модель самоактуализации, он не лучшая модель бытийного познания, не лучшая модель конкретного восприятия, или соно-мама, или восприятия сущности. Ведь он не трансцендирует абстрактное, он еще даже до него не дошел.

Также стоит указать в связи с высказываниями М. Экхарта, Д. Судзуки и многих других религиозных мыслителей на то, что их определение объединяющего сознания как слияния вечного с временным основывается на полном отрицании временного. (Например, вспомним слова М. Экхарта о "настоящем моменте".) Эти люди балансируют на грани отрицания реальности мира ради того, чтобы считать реальным только священное, вечное или Божественное. Но все это следует видеть во временном, священное можно и нужно видеть через мирское. Бытийный мир нужно видеть через дефицитарный мир. Я также добавлю, что только так и можно его увидеть, поскольку нет никакого бытийного мира в топографическом смысле как некой области на противоположном берегу или как чего-то кардинально отличного от мира реального, лежащего в какой-то другой плоскости, как чего-то неземного в аристотелевском смысле. Есть только один мир, только один, и задача слияния бытийного и дефицитарного миров состоит на самом деле в способности сохранения одновременно и бытийного и дефицитарного отношений к одному миру. Признать что-то иное означает попасть в западню потусторонности, которая рано или поздно порождает мифы о рае над облаками, о каком-то месте, подобном другому дому или другому пространству, которое мы можем видеть, ощущать и чувствовать и в котором религия становится потусторонней и сверхъестественной, а не земной, человечной и естественной.

Поскольку разговор о бытийном мире и дефицитарном мире может быть неправильно истолкован как разговор о двух различных мирах, существующих в физическом пространстве и физическом времени и являющихся отделенными и оторванными друг от друга, мне стоит подчеркнуть, что когда я говорю о бытийном и дефицитарном мирах, я на самом деле имею в виду два типа восприятия, два типа познания, два отношения к одному миру. Возможно, лучше говорить об объединяющем отношении, а не объединяющем сознании. Примером ошибки, которую можно избежать, рассматривая бытийное и дефицитарное познание просто как два отношения или типа восприятия, является место в книге Д. Судзуки, где он говорит о переселении душ, воплощении, реинкарнации и других подобных вещах. Это результат рассмотрения этих двух типов отношения как реальных объективных вещей. Если говорить об этих двух типах познания как об отношениях, тогда все переселения душ и т. п. становятся просто неуместными, как были бы они неуместны при объяснении возникновения нового восприятия симфонии Бетховена у человека, прошедшего курс теории и структуры музыки. Это также означает, что структура и смысл симфонии Бетховена существовали до того, как был прослушан этот курс, — просто с глаз человека сняли определенные шоры. Теперь, когда он обрел новое отношение, узнал, что ему следует искать и как это найти, он может воспринимать и понимать структуру музыки, ее смысл и то, что Бетховен хотел ею выразить, о чем он хотел поведать людям.

20. Новые заметки о познании.

Характеристики бытийного познания (Б-познания) и дефицитарного познания (Д-познания) мир.

Невинное познание (как аспект Б-познания).

В невинности, то есть для невинного, все идет к тому, чтобы стать в равной степени вероятным, все одинаково важно, все одинаково интересно. Лучше всего это можно понять, взглянув на мир глазами ребенка. Например, вначале понятие важности для ребенка не имеет никакого значения. То, что привлечет глаз, все, что блестит или на что случайно упал взгляд, так же важно, как и все остальное. Есть как будто лишь одно рудиментарное структурирование и дифференциация среды (одно выступает вперед как фигура, а другое остается сзади как фон).

Если человек ничего не ожидает, если он ничего не предвидит и не предвосхищает, если, в определенном смысле, никакого будущего нет (как в случае ребенка, существующего исключительно "здесь-и-теперь"), то не может быть и никаких неожиданностей, никаких разочарований. Может произойти одно, но с таким же успехом может произойти и другое. Это "идеальное ожидание", наблюдение без каких-либо требований по отношению к тому, что произойдет. Прогнозирование отсутствует. А отсутствие предсказаний означает отсутствие беспокойства, тревоги, опасений или дурных предчувствий. Каждый ребенок реагирует, к примеру, на боль всем своим существом, не сдерживаясь, без какого-либо контроля. Весь организм включается в крик и протест. Отчасти это можно рассматривать как конкретную реакцию на конкретное "здесь-и-теперь" событие. Это возможно, поскольку не существует никаких ожиданий в отношении будущего, а значит, и какой-либо подготовки к будущему, никаких репетиций, никакого предвосхищения. Когда будущее неизвестно, исключена и нетерпеливость ("Скорее бы... ").

Ребенок полностью и безусловно принимает все, что происходит. Поскольку память его незначительна и опыт скуден, слаба и тенденция переносить прошлое на настоящее или на будущее. Это приводит к тому, что ребенок существует исключительно "здесь-и-теперь", или, можно сказать, в абсолютной невинности, без прошлого и без будущего. Все это определяет дальнейшее конкретное восприятие, Б-познание (ребенка), а равно и возникающее время от времени Б-познание взрослого, достигшего "второй наивности".

Вышесказанное согласуется с моим пониманием творческой личности как существующей исключительно "здесь-и-теперь", живущей без прошлого и будущего. Другими словами это можно передать так: "Творческий человек — это человек невинный". Невинным является тот взрослый человек, кто все еще сохраняет способность воспринимать, мыслить или вести себя как ребенок. Именно такая невинность достигается во "второй наивности", и ее можно охарактеризовать как "вторую невинность" мудреца, сумевшего вновь обрести способность быть ребенком.

Невинность может также рассматриваться как непосредственное восприятие Б-ценностей, наподобие того, как в сказке Андерсена ребенок увидел, что король голый, в то время как взрослые были введены в заблуждение (очень похоже на эксперимент С. Аша — Asch, 1952).

Невинность в поведенческом аспекте проявляется как спонтанность при увлеченности или очарованности, то есть как отсутствие самосознания, что означает потерю Я или его трансценденцию. Организующим началом поведения тогда становится очарованность интереснейшим миром, лежащим вне Я, что подразумевает "отсутствие какого-либо желания произвести впечатление на внешнего наблюдателя", непосредственность и бесхитростность, отсутствие осознания того факта, что ты являешься объектом наблюдения. Поведение выступает как чистый опыт, а не как средство какого-либо межличностного воздействия.

Часть VII. Трансценденция и психология бытия ЗДЕСЬ.

21. Различные смыслы трансценденции.

1. Трансценденция в смысле утраты самоосознания, самонаблюдения, как при подростковой деперсонализации. Это тот же вид самозабвения, как и то, что приходит при поглощенности чем-то, очарованности, сосредоточенности. Медитация или сосредоточение на чем-либо вне собственной психики может порождать самозабвение и, следовательно, утрату самоосознания и в этом конкретном смысле — (трансцендирование) сознательного Я.

2. Трансценденция в метапсихологическом смысле преодоления своей телесности, в частности, при идентификации с бытийными ценностями, так что они становятся внутренними по отношению к Я.

3. Трансценденция времени. Например, мне наскучила академическая церемония, в которой я участвую, и я чувствую себя несколько смешным в шляпе и мантии. Но внезапно я начинаю ощущать себя не утомленным и раздраженным человеком, находящимся в данный момент в определенном месте, а неким символом, действующим под знаком вечности. В моем воображении возникает академическая процессия, протянувшаяся из прошлого в будущее далеко-далеко, гораздо дальше, чем я могу видеть. Во главе ее находится Сократ, и многие люди предшествовавших поколений участвуют в ней, а я — последователь и продолжатель всех великих академиков, профессоров и интеллектуалов. И я вижу также процессию, продолжающуюся за мной в неясную, туманную бесконечность, где места в процессии займут еще не родившиеся пока люди, которые станут интеллектуалами, учеными и философами. И я ощущаю приятную дрожь, испытываю большую гордость, что участвую в этой процессии, горжусь своим одеянием и собой как человеком, причастным к великому делу. То есть я стал символом; я нечто вне своей телесности. Я стал не просто индивидом, но "ролью" вечного учителя, платоновской идеей учителя.