Роберт Смит - История психологии Страница 71

У этого направления существовала философская подоплека. Такие разные философы, как Гельмгольц, Джон Стюарт Милль, Вундт и Мах, разделяли мнение о том, что психологический анализ, строгость которого определяется тщательностью наблюдений, предоставляет данные для философии познания. Готтлоб Фреге (Gottlob Frege, 1848–1925) подверг эту точку зрения уничтожающей логической критике в 1890-х гг. (хотя его работа привлекла внимание позднее), атакуя ее за психологизм — ошибочное толкование логических проблем как психологических явлений. Влиятельная группа немецких неокантианцев была также против обоснования философских утверждений эмпирическими данными психологии; их беспокоил и тот факт, что психологи занимают все больше академических постов в философии. И наконец, Эдмунд Гуссерль (Edmund Husserl, 1859–1938) опубликовал свои «Логические исследования» (Logische Untersuchungen, 1900–1901) — книгу, несомненно, предназначенную для психологов, поскольку в ней содержалось посвящение Штумпфу. Все это привело к пересмотру фундаментальной философии с далеко идущими последствиями для психологии.

Философия Гуссерля, которую он называл феноменологией, была одной из реакций на ощущение интеллектуального и культурного кризиса, как и гештальтпсихология. Гуссерль анализировал процедуры изучения мира сознания, или феноменального мира, с помощью адекватных ему понятий, а не исходя из того, что эти феноменальные качества отражают что-то еще (неважно, будет ли это «что-то еще» психикой или физической реальностью). Он хотел избежать разграничения между субъектом и объектом, отделения познающего от познаваемого; важно понять, что он не стремился к большей объективности в интроспекции, при которой познающий разглядывает свою психику. Гуссерль подтолкнул других — например Мартина Хайдеггера (Martin Heidegger, 1889–1976), а через него и Сартра, к тому, чтобы считать феноменальное сознание самостоятельным объектом, о котором мы можем делать объективные высказывания. Работа Гуссерля лежала в области логики, но имела значительный резонанс и в гуманитарных науках: она сделала качественные содержания осознанного восприятия — переживаемые как нравственные, эстетические или духовные чувства, чувства, которые многие люди считали сутью природы человека — фундаментальными для теории познания. Мы обнаруживаем этот интерес к человеческим ценностям в языке описания, который избрал Гуссерль. Характеризуя ощущение, он, например, пишет: «переживаемое ощущение одухотворяется определенным действием — актом понимания, или осмысления» [цит. по: 37, с. 301]. Такое выражение, как «одухотворенное восприятие», привлекало к феноменологии тех, кто опасался, что естественные науки исключают из познания человеческие ценности. Однако сущность феноменологии как философии состояла не в этом, а в попытке дать новые основания познанию, избегая разделения на познающий субъект (или сознание) и познаваемый объект (или предмет), и устремляясь прямо к феномену Бытия (заглавная буква служила для того, чтобы подчеркнуть значительность понятия).

Интерес к описанию феноменального, или осознаваемого, мира в Гуссерле заронили лекции, которые философ Брентано читал в Вене. Брентано определил психологию как эмпирическую науку о психических явлениях, веря, что «психическое» как предмет исследования делает ее по существу отличной от естественных наук. Отвергнув понимание «психического» по Брентано, Гуссерль, тем не менее, продолжил начатый им поиск языка описания качественных актов осознания, включающих и осознаваемый (интен- циональный) объект, и отношение к нему или его оценку. Брентано также повлиял и на Штумпфа, который, хотя никогда сам не преподавал абстрактную теорию, предоставлял мощную институциональную поддержку феноменологической психологии. Контраст между этой последней и дифференциальной и бихевиористской психологией, господствующими в англоязычном мире, был очень велик. Среди англоязычных ученых только Джеймс с его образным языком создавал некоторое представление о пропасти, разделявшей богатство непосредственного переживания мира и выхолощенность терминологии, посредством которой бихевио- ристы и авторы тестов превращали этот опыт в науку.

Вклад Гуссерля был специфическим: он разработал метод, который, с его точки зрения, делал феноменологическое описание объективным. Он считал возможным с помощью этого метода описать сознание, не делая никаких психологических допущений и не думая о проверке того, что мы осознаем, на достоверность. Он хотел, по его выражению, «вынести за скобки» общепринятое отнесение осознанного восприятия к области психического — и здесь он резко критиковал картезианский дуализм души и тела, — чтобы описать осознанное восприятие само по себе. Феноменология также стремилась освободить осознаваемые качества от их условной принадлежности внешним предметам (например, цвет — это цвет физического объекта) и описывать их с точки зрения внутреннего значения и ценности (цвет как состояние бытия). Она давала надежду на знание, в котором получила бы отражение значимость непосредственно переживаемого мира. Если ученые-есте- ственники строили объективное знание на разделении фактов и их оценок, то феноменологи пытались добиться объективности в описании оценок или ценностей как неотъемлемой части знания о людях. Гуссерль высказал надежду, что подобный подход поможет преодолеть кризис духовности, к которому привело развитие естественных наук XIX в.

Гуссерль развивал свою работу в философском ключе, формулируя условия, необходимые для того, чтобы осознанное восприятие обладало теми качествами, которые у него есть. Он также утверждал, что непосредственная интуиция требует от нас считать Я, или самость, агентом рационального познания. Однако прочих ученых феноменология привлекала другим, а именно обещанием создать такую науку, предмет которой включал бы человеческие ценности. Эти ученые и внесли основной вклад в создание феноменологической психологии. Развитие ее шло двумя путями: через усовершенствование качественных описаний в экспериментальной психологии и — в психиатрии, особенно немецкоязычной — через экзистенциальное толкование душевных болезней как вызванных условиями человеческого существования — например тревогой. Позднее, в 1950—1960-х гг., феноменология стала важным источником гуманистической критики бихевиоризма и естественно-научной модели человека.

Работа Гуссерля была философской и неэмпирической, но немецких психологов, в отличие от их англоговорящих коллег, это не пугало, поскольку все они изучали философию. В десятилетие, предшествовавшее Первой мировой войне, многие ученые в своих экспериментальных исследованиях — таких как анализ сложного мышления, выполненный К. Бюлером в Вюрцбурге, или исследование воли Нарциссом Ахом (Narziss Ach, 1871–1946), — отказывались от установления корреляций между элементарными состояниями сознания и простыми внешними переменными. Вместо этого экспериментаторы пытались описать сознание так, чтобы отразить его качественную активность. Они также использовали слово «феноменологический» для обозначения своего интереса к качественным структурам, всегда присущим осознанию чего- либо. Их позиция противопоставлялась феноменализму Маха — позиции, сводившей познание к сумме ощущений.

Философия феноменологии развивалась параллельно с экспериментальными исследованиями восприятия в гештальтпсихологии. Иногда они прямо пересекались, как, например, в случае Давида Катца (David Katz, 1884–1953) — гештальтпсихолога, учившегося в Гёттингене, где преподавал Гуссерль. Катц преподавал в Ростоке, потом в Стокгольме, и долго с успехом занимался восприятием цвета и осязанием. Оригинальность его экспериментальной программы состояла в том, что в ней нашлось место для описания всего богатства и многообразия восприятия. По названиям его основных публикаций, вышедших в период между двумя войнами, можно судить, что именно он называл феноменологическим методом: «Формы проявления цветов и их изменения в индивидуальном опыте» (Die Erscheinungsweisen der Farben und ihre Beeinflussung durch die individuelle Erfahrung, 1911, переведено на английский как «Мир цвета», 1935), и второе издание — «Структура мира цвета» (Der Aufbau der Farbwelt, 1930), а также книга «Структура мира осязания» (Der Aufbau der Tastwelt, 1925). В его описании цвета, например, различаются цвет-оболочка и цвет-поверхность; последний соотносится в сознании с поверхностью, а первый нет. В представлении Катца, речь идет не о двух модальностях или проявлениях одного и того же цвета, а о разных цветах: какой цвет мы видим, зависит от контекста, от того, что изучается в эксперименте. Его язык описания цветов открыл ряд качественных различий блеска, сияния, яркости и прочего, что было хорошо знакомо художникам, но оставалось за пределами объективного исследования. В своей книге об осязании Катц указывает на «почти неистощимое богатство осязаемого мира» [цит. по: 151, с. 47]. Этот язык, в котором сознание рассматривается как «мир», царство осмысленно структурированных отношений, был характерным языком феноменологии.