Роберт Смит - История психологии Страница 72

В 1920-е гг. слово «феноменология» использовалось часто, но неточно. Ключевой фигурой в популяризации этого слова был мюнхенский философ Макс Шелер (Max Scheler, 1874–1928), так как у его работ была широкая интеллектуальная аудитория. Он прямо соединял описание сознания со значениями и ценностями, что обещало избавить науку от материализма и удовлетворить человеческую потребность в смысле. Интересы Шелера лежали в области философской антропологии — философии человеческой природы, которая исходит из необходимой и неотъемлемой ценности каждого человека, а это предполагает, что познание человека должно отталкиваться от осознаваемых ценностей каждого индивида. Его основные феноменологические исследования касались эмоций. Он выделял эмоции из субъективного мира и описывал их как структуры объективного сознания, осмысленно связанные с определенными ценностями. Отсюда следует, доказывал он, что нравственность — не вопрос нашей симпатии к другим людям, не субъективное чувство, которое мы можем испытывать или не испытывать; это объективная ориентация сознания, отражающая нашу сущность.

Многие мыслящие люди и до, и после духовной и материальной катастрофы 1914–1918 гг. обращались к таким авторам, как Шелер, за новой надеждой. Он был философом, который, казалось, узаконил обращение к подлинным эмоциям и ценностям как к предпосылке познания человеческого бытия. Шелер хотел сделать феноменологию основой нового, спасительного мировоззрения, даже если при этом пострадает точность терминологии и рассуждений. Он внес также и более специфический вклад в психологию: его описания самообмана и рессентимента (ressentiment — чувство зависти, обиды и озлобленности, приводящее человека к отчужденности от других людей) повлияли на психиатров, работавших в Мюнхене. Так, Карл Ясперс (Karl Jaspers, 1883–1969) в своей «Общей психопатологии» (Allgemeine Psychopathologie, 1913) показал, что психиатрия должна прежде всего изучать осознанную ориентацию пациента по отношению к миру. В период между войнами феноменологическая психиатрия переживала бурный рост, хотя и ограниченный зоной влияния немецкой культуры.

Возникшая из немецкоязычной философии, феноменология, тем не менее, принесла плоды и на французской, бельгийской и датской почве. Значительную роль сыграли работы франкоговорящего бельгийца Альбера Мишотта (Albert Michotte, 1881–1965), который связывал свои занятия экспериментальной психологией с феноменологией. Мишотт обучался экспериментальным методам в Германии, главным образом в Вюрцбурге, где в 1907–1908 гг. провел исследование, направленное против представления об элементарных ощущениях. Затем, вплоть до 1946 г., он руководил влиятельной научной школой в Католическом университете в Лувене. Его более поздние экспериментальные работы были посвящены природе конкретного переживания и увенчались созданием широко известной книги «Восприятие причинности» (La perception de la causalite, 1937). Он пришел к выводу, что у нас есть прямой и не сводимый ни к чему другому опыт причинной обусловленности, восприятия того, как одна вещь воздействует на другую. Хотя Мишотт не претендовал на разрешение философских вопросов, результаты его экспериментов по восприятию причинности противоречили классическому анализу этой проблемы, проведенному Дэвидом Юмом (David Hume, 1711–1776) в середине XVIII в. Юм, анализировавший разум в терминах идей, описывал то, что называют причинностью, как привычку мышления: одни определенные идеи фактически всегда следуют за другими определенными идеями. Подход Юма является примером атомистического понимания сознания, усиленно критикуемого немецкими психологами. Мишотт предоставил эмпирические данные для этой критики и предположил, что так называемая причинность — это структурная единица осознанного восприятия. Как и работы гештальтпсихологов, исследования Мишотта были нацелены против теорий научения, доминировавших в то время в американских исследованиях.

Влияние феноменологии на датскую психологию хорошо прослеживается в работах Фредерика Бойтендайка (Frederick J. Buytendijk, 1887–1974), после 1946 г. занимавшего должность профессора в крупном институте психологии в Утрехте. Бойтендайка, физиолога и физика, в равной степени интересовали и жизнь животных, и идеи Шелера по поводу философской антропологии, т. е. изучение человека. Бойтендайк хотел наблюдать за характерным поведением животных. Точно так же он хотел понять человека в том, что является характерным для него, что он называл его «внутренней сущностью». Невозможно, считал он, понять эти качественные реалии жизни человека или животного в механистических терминах. Если мы хотим понять животных во всей выразительности их существования, мы должны изучать их не в лаборатории, а в естественной среде обитания. Другие исследователи 1920-х гг. — такие, как английский натуралист Джулиан

Гекели (Хаксли; см. главу 9), — разделяли этот взгляд, что привело к возникновению дисциплины этологии, изучающей естественное поведение животного. Более того, Бойтендайк верил, что знание о животных невозможно без нашего собственного опыта человеческого бытия. Исследование животных должно опираться на общую психологию, а последняя должна обращаться к экзистенциальной ситуации человека, то есть к тому смыслу, которым обладает для нас наше бытие в мире.

Реальное знание о других людях — их «внутренней сущности» — мы получаем через «встречу», которая в описании Бойтендайка включает «бескорыстное и беспристрастное, но все же лично заинтересованное участие друг в друге» [цит. по: 62, с. 69]. Вот пример, помогающий уяснить, что, по его мнению, важно для понимания другого. Обращаясь к модному американизму «ОК!», он писал: «мода — это не привычка, а значимое поведение, выражение ценностных проектов человеческого бытия как бытия-в-ми- ре… Мы можем только гадать о том влиянии, какое модное выражение “ОК” окажет на европейское общество» [52, с. 353]. С помощью феноменологического метода он пытался дать описание тому живому опыту, который вытесняется выражениями вроде «ОК!». Бойтендайк мечтал о «восстановлении великой немецкой традиции антропологических размышлений, которая все еще обнаруживается в преклонении перед человеческим во всех его проявлениях и безусловной любви ко всему, что отражает лицо человека» [цит. по: 151, с. 285]. Следуя своим ценностям, он создал широкий набор детализированных описаний человеческих движений и боли, отмечая, к примеру, особое значение произвольного действия или разницу между собственным прикосновением к другому и тем, когда прикасаются к тебе. Тот смысл, который он вкладывал в слово «встреча», показывал, что даже базовые процессы восприятия он считал частью отношения или установки. Под влиянием Бойтендайка датские психологи начали уделять внимание таким повседневным психологическим событиям, как рукопожатие или вождение машины. Их описание повседневных ситуаций с точки зрения их значения, структурированного личностными ценностями, привело в 1950-е гг. к созданию психологии, очень отличающейся от той, что господствовала в англоговорящем мире. При этом Бойтендайк и другие считали феноменологическую психологию объективной, поскольку она исходит из объективной данности ценностей в человеческом существовании. Более того, психологи из Утрехта считали свою психологию более объективной, чем любую другую, основанную на естественных науках и отрицающую духовную природу человека. Однако в конце 1950-х гг. в Нидерландах это видение объективной психологии отступило на задний план.

Феноменология привлекала интеллектуалов, стремившихся объединить поиск знаний с поиском ценностей. Именно с ее помощью современная психология и экзистенциализм достигли Испании. До того, как в 1938 г. там установился режим Франко, философ «жизненного разума» Хосе Ортега-и-Гассет (Jose Ortega у Gasset, 1883–1965) посвящал себя тому, чтобы открыть для своих современников широкую европейскую и особенно немецкую культуру. Группа, сформировавшаяся вокруг Ортеги, — так называемая Мадридская школа — связывала себя с Гуссерлем, но, в отличие от него, характеризовала бытие не через радикальную редукцию сознания к его базовым сущностям, а в терминах жизненных актов. Этот психологический анализ условий человеческого существования, хотя и был нечетким и идеалистическим, ставил на ключевую позицию индивидуальное осознание действия, несущего в себе ценность.

Во Франции влияние феноменологии было значительным, хотя и не коснулось непосредственно тех, кто был психологом по образованию и роду занятий. В конце 1930-х гг. Морис Мерло-Понти (Maurice Merleau-Ponty, 1908–1961) и Сартр писали об эмоциях и воображении скорее с абстрактной, чем с экспериментальнопсихологической точки зрения, характеризуя универсальные свойства осознания человеком условий своего существования. Это направление было близко к художественной литературе, о чем говорит и деятельность Сартра как писателя. Работа Мерло-Понти была более строгой и формальной, и он обстоятельно реагировал на текущие психологические исследования восприятия и поведения. Его интересовали не личностные особенности, а безличная универсальная структура сознания: «в той мере, в какой нечто имеет смысл для меня, я не есть ни здесь и ни там, ни Пьер, ни Поль, я ничем не отличаюсь от какого-то “другого” сознания» [16, с. 10]. Подобные доводы повлияли на становление в 1950-х гг. французского структурализма, который также был способом описания предположительно универсальных формальных свойств разума, мышления и языка. Несмотря на свой объем, труды Сартра и Мерло-Понти не получили продолжения и отдельная школа феноменологической психологии здесь не сложилась.