Евгений Мансуров - Психология творчества. Вневременная родословная таланта Страница 71

• «Имя Филиппа Пинеля (1745–1826), основоположника общественной клинической и научной психиатрии во Франции, широко известно главным образом благодаря его усилиям, изменившим содержание умалишенных и саму ситуацию с домами для душевнобольных… Он превратил психиатрические заведения из мест тюремного заключения в лечебные учреждения… Сам Пинель не был ни честолюбив, ни тщеславен, лишен был всякого корыстолюбия…он не придавал какого-то особого значения тому великому делу, которое он совершил…» (из сборника М. Шойфета «100 великих врачей», Россия, 2006 г.).

• «Во время вторжения французов в пределы Германии (1809 г.) Наполеону были известны заслуги, оказанные астрономии Карлом Гауссом (1777–1855). И мы видим, что Наполеон, взяв огромную контрибуцию с обнищавшей Германии, намеревался пожаловать Гауссу 2 000 франков. Гаусс в то время был только что назначен директором обсерватории в Геттингене, но жалованья своего еще не получал. Несмотря на это, он, ни на минуту не задумываясь, отказался от подарка врага своего Отечества, не желая пользоваться награбленным имуществом своих же сограждан. Узнав об этом, П. Лаплас (он принимал живейшее участие в мельчайших подробностях жизни Гаусса и заботился о его материальном положении, которое нередко бывало очень плохим) написал Гауссу письмо, в котором старался доказать, что деньги, посланные ему Наполеоном, чисто французского происхождения. Может быть, всякого другого Лаплас убедил бы в этом, только не Гаусса, провести которого было невозможно; Гаусс остался при своем… Нам приятно видеть, что патриотизм не помешал Лапласу заботиться о Гауссе, и еще приятнее сознавать, что патриотизм воспрепятствовал Гауссу воспользоваться этой заботливостью…» (из очерка Е. Литвиновой «П. Лаплас и Л. Эйлер, их жизнь и научная деятельность», Россия, 1892 г.).

• «В 1835 году тогдашний первый министр Англии Роберт Пиль, умевший ценить людей науки и знавший скромность материальных средств Майкла Фарадея (1791–1867), предложил ему государственную пенсию как слабое вознаграждение за его великие открытия. Фарадей ответил письмом, в котором он выражает свое мнение, что «правительство поступает совершенно справедливо, награждая и поддерживая науку», но вместе с тем категорически отказывается от пенсии, находя, что он «сам еще в состоянии заработать себе средства к жизни». Пиль, однако, настаивал на своем предложении; друзья и родные убеждали Фарадея принять пенсию, и он, наконец, согласился. В это время произошла перемена министерства, и новый министр лорд Мельбурн оказался, как это часто бывает, не имеющим даже понятия о величайшем ученом своей страны. Просматривая списки недавно назначенных пенсионеров, он с удивлением остановился на имени «какого-то Фарадея» и пожелал лично посмотреть на него. Фарадея пригласили в министерство. Фарадей, ничего не подозревая, явился к министру и должен был выслушать от него целый трактат о странности награждать пенсиями ученых и писателей, словно они могут и вправду оказать такие же бесценные услуги Отечеству, как бравые генералы или секретари и архивариусы государственных учреждений. Фарадей, конечно, тотчас же отказался от назначенной ему пенсии. Лорд Мельбурн был очень удивлен, что «какой-то химик» также имеет чувство собственного достоинства и почувствовал к Фарадею глубокое уважение. Он написал Фарадею письмо, в котором извинялся за свои слова и просил его не отказываться от пенсии; но Фарадей остался непреклонен в своем решении «самому зарабатывать свой кусок хлеба». Так как единственным ресурсом Фарадея было скромное содержание, получаемое им в качестве директора Физической и химической лаборатории Королевского института, то он вынужден был продолжать свои занятия, несмотря на то, что здоровье его к концу-30-х годов сильно пошатнулось и требовало продолжительного отдыха…» (из очерка Я. Абрамова «М. Фарадей, его жизнь и научная деятельность, Россия, 1892 г.).

• «Желая сосредоточить свои силы на любимой науке, английский естествоиспытатель Чарльз Лайель (1797–1875) по возможности сторонился общественной и педагогической деятельности, однако не всегда мог отвертеться от них. Иногда ему приходилось исполнять официальные поручения oт правительства: так, в 1853 году он ездил в качестве комиссара на международную выставку в Нью-Йорк. Предлагали ему и более важные места и должности, но тут уж он решительно становился на дыбы и отбивался руками и ногами: не захотел принять даже депутатского звания, презрев завидное право приписывать к своей фамилии буквы «М.Р.» /Мember of Рarlament – член парламента/, чем, собственно, и исчерпывается деятельность многих депутатов. Он не хотел изменять науке, и потому чурался политики. «Слава Богу, кажется нам не придется иметь дела с политикой!» – восклицает он в одном письме. – «Если хотите долго прожить и много наработать… пуще всего избегайте политической суеты»… «Я давно уже перестал заниматься общественными делами; нам, поставившим своей задачей разработку науки, незачем в них путаться»…» (из очерка М. Энгельгардта «Ч. Лайель, его жизнь и научная деятельность», Poccия, 1893 г.).

• «Воспользовавшись тем, что имя Дмитрия Менделеева (1834–1907) было у всех на устах (после забаллотирования в Академию наук России, 1880 г. – Е.М.), газета «Голос» (Россия) открыла подписку на премию имени Менделеева. Подписка прошла успешно, и уже в феврале 1881 года редакция передала химическому обществу 3 565 рублей. Но Дмитрий Иванович просил при его жизни премий его имени не присуждать, поэтому пожертвованный капитал приращивался процентами и к 1907 году составил около 15 тысяч рублей. Премии имени Д. И. Менделеева начали присуждаться с 1910 года, и в числе ученых, награжденных ею, мы встречаем имена Д. Коновалова, Н. Курнакова, А. Думанского, В. Хлопина и других…» (из книги Г. Смирнова «Менделеев», СССР, 1974 г.).

• «Скромному, застенчивому Вильгельму Рентгену (1845–1923) глубоко претила сама мысль о том, что его персона может привлекать всеобщее внимание… Ученый не стал брать патент на свое открытие («рентгеновские лучи». – Е.М.), отказался от почетной высокооплачиваемой должности члена академии наук, от кафедры физики в Берлинском университете, от дворянского звания. Вдобавок ко всему он умудрился восстановить против себя самого кайзера Германии Вильгельма II… Рентген был вполне удовлетворен сознанием и того, что его открытие имеет столь большое значение для медицины…» (из сборника Д. Самина «100 великих ученых», Россия, 2004 г.).

• «Успехи химика Эмиля Фишера (1852–1919) постепенно стали известны и получили признание за пределами Германии. В 1883 году ему предложили возглавить исследовательскую лабораторию в компании «Баденские анилиновые и содовые фабрики» с фантастическим годовым жалованием в 100 000 марок. Однако Фишер отклонил это предложение, так как для него «…была привлекательнее… академическая деятельность, предоставляющая полную свободу для научной работы»…» (из сборника С. Мусского «100 великих нобелевских лауреатов» Россия, 2008 г.).

• «Петр Лебедев (1866–1912) отклонил все предложения оставить Москву. Одно, весьма лестное, было от директора Физико-химической лаборатории Нобелевского института Сванте Аррениуса, который настойчиво звал Лебедева в Стокгольм (1911 г.). «Естественно, что для Нобелевского института было болышой честью, если бы Вы пожелали там устроиться работать, и мы, без сомнения, предоставили бы Вам все необходимые стредства, чтобы Вы имели возможность дальше работать. Вы, разумеется, получили бы совершенно свободное положение, как это соответствует Вашему рангу в науке». Петр Николаевич поблагодарил и отказался. Это было понятно. Конечно, лучших условий, чем ожидали его в Нобелевском институте, ученый и желать не мог. Он часто жил за границей, и обстановка многих западных лабораторий и институтов была ему хорошо знакома. Он учился в Страсбурге и Берлине и понимал, что там и надо было ему учиться. И после, выезжая за границу на лечение, он всегда общался с западными физиками. Но одно дело – учиться или общаться, а другое – уже зрелым, сложившимся ученым покинуть свою страну. На это Лебедев никогда бы не пошел…» (из книги А. Ливановой «Физики о физиках», СССР, 1968 г.).

• «В декабре 1903 года Шведская королевская академия наук присудила Нобелевскую премию по физике А.Беккерелю и супругам Пьеру Кюри (1859–1906) и Марии Склодовской-Кюри (1867–1934). Мария и Пьер Кюри получили половину награды «в знак признания… их совместных исследований явлений радиации, открытых профессором Анри Беккерелем»… Супруги Кюри отметили действие радия на человеческий организм (как и Анри Беккерель, они получили ожоги, прежде чем поняли опасность обращения с радиоактивными веществами) и высказали предположение, что радий может быть использован для лечения опухолей. Терапевтическое значение радия было признано почти сразу и цены на радиевые источники резко поднялись. Однако Кюри отказались патентовать экстракционный процесс и использовать результаты своих исследований в любых коммерческих целях. По их мнению, извлечение коммерческих выгод не соответствовало духу науки, идее свободного доступа к знанию…» (из сборника Д. Самина «100 великих ученых», Россия, 2004 г.).