Роберт Смит - История психологии Страница 77

После возвращения из Парижа Фрейд открыл частную практику и стал развивать свои идеи. Позже он нанес визит Бернгейму в Нанси и выказал согласие с его представлениями о том, что восприимчивость к гипнозу — не патологическая черта, а вообще свойственна психике. Фрейд также был готов согласиться с тем, что раппорт — так он называл эмоциональные отношения между пациентом и врачом, как показал опыт Брейера с Анной О., играют важнейшую роль в лечении. В то же время Фрейд думал о том, что идея Жане о расщеплении личности позволяет интерпретировать симптомы как выражение скрытых воспоминаний. Гипноз как метод его не удовлетворял, и для того чтобы получить доступ к скрытой памяти, он изобрел вместо него метод свободных ассоциаций, а затем и анализ сновидений. Это привело к появлению в его приемном кабинете кушетки и к требованию от каждого пациента «сообщать все, что проходит у него через мозг, и не пытаться подавлять мысли, которые могут показаться ему несущественными, абсурдными или не относящимися к теме» [31, с. 122]. На этой основе в 1890-е гг. Фрейд разработал оригинальную концепцию — психоанализ. Она включала метод, дающий доступ к бессознательному, теорию того, что движет бессознательным, — «защитного механизма», и терапевтическую тех- нику — «перенос», который канализирует эмоциональную энергию бессознательного через психологические отношения между аналитиком и пациентом.

Хотя позже, говоря об этом творческом десятилетии, Фрейд любил представлять себя в виде героя-одиночки, его находкам способствовало многое. Это и его иудейская культура, и знание эволюционной биологии, и физиологическое образование, и близкая дружба с берлинским отоларингологом Вильгельмом Флисом (Wilhelm Fliess, 1858–1928), поддержавшим его в период изоляции. Это и кокаин, и литературные источники разговорных практик, и брожение идей fin de siecle, диссидентствующие настроения венских интеллектуалов и, не в последнюю очередь, его пациенты, среди которых было много хорошо образованных и чувствительных женщин. Начиная с 1894 г., затем подстегнутый смертью своего отца, Фрейд занимался самоанализом — процедурой, в ходе которой он продуцировал свободные ассоциации на материале собственных сновидений. Это прояснило его представления о том, что движет бессознательным и как эти энергии влияют на повседневную жизнь и на образование патологических симптомов. Фрейд подчеркивал, что цель его исследования патологии состояла не в том, чтобы наклеить на некоторых людей ярлык «иных», как это делали те, кто писал о вырождении, или дегенерации, человечества. Напротив, утверждал он, изучение патологии помогает понять так называемую норму, поскольку нормальное и аномальное имеет общие психические механизмы. В интерпретации сновидений Фрейд увидел воспроизводимый метод анализа и назвал его «via regia [царской дорогой] к познанию бессознательного в душевной жизни» [31, с. 420]. Анализ сновидений также помог Фрейду выработать ключевое понятие сопротивления — процесса, в котором психика идет на все, чтобы не допустить проникновения бессознательного в мир сознательного. Когда мы видим сны, утверждал Фрейд, мы проделываем значимую работу. Однако цензура видоизменяет и фильтрует содержание бессознательного еще до того, как эта работа станет доступна сознанию, что приводит к кажущейся бессмысленности снов. Анализ сновидений разоблачает деятельность цензуры и возвращает содержательность снам. Фрейд поэтому сравнивал анализ сновидений с процессом перевода.

После публикации книги по истерии (в которой Брейер согласился быть соавтором) Фрейд выпустил собственные крупные работы: «Толкование сновидений» (Die Traumdeutung, 1900), включавшую в себя важнейшую в теоретическом отношении седьмую главу под названием «Психопатология обыденной жизни» (Zur Psychopathologie des Alltagslebens, 1901), и «Три очерка по теории сексуальности» (Drei Abhandlungen zur Sexualtheorie, 1905). Эти работы вывели психоанализ на широкую сцену. Образовалось Венское психоаналитическое общество, начинавшееся как еженедельные (по средам) собрания небольшой группы в квартире Фрейда на Берггассе (Berggasse), дом 19 (которая в 1980-е гг. стала домом- музеем Фрейда). Работа Фрейда хотя и не игнорировалась, как это иногда изображал он сам и его первые коллеги, любившие представлять себя в виде одиноких исследователей, но и не получила признания как новая наука, чего, по мнению Фрейда, она заслуживала. «Толкование сновидений» вдохновляло нескольких интеллектуалов, вошедших в Венскую группу, которые в большинстве своем не были врачами, но все, как и Фрейд, были евреями. За пределами Вены его работой восторгались швейцарский психиатр Юнг и его младший коллега Людвиг Бинсвангер (Ludwig Binswanger, 1881–1966), и их визит к Фрейду в 1907 г. привел к организации психоаналитической группы на медицинском факультете университета в Цюрихе. Это знаменовало разрыв обособленности еврейского сообщества Вены и выход психоаналитического движения на международную арену. После визита Фрейда и Юнга в США в 1909 г. и после основания Международной психоаналитической ассоциации в 1911 г. это движение становилось все более заметным в среде медиков и обществе в целом.

Психоанализ зародился вне академических кругов, и контраст между ним и современной ему академической психологией является важной частью истории психологии. Этот контраст также многое объясняет во влиянии Фрейда на культуру XX в. На него же самого, бесспорно, повлияли механистическое мировоззрение и научная физиология: Фрейд принял как аксиому, что любое действие — даже самое незначительное, такое как оговорка, — имеет свою причину, а знание причин делает возможным выведение общих законов. Он со всей серьезностью полагал, что детерминизм приложим к повседневной жизни и, не в последнюю очередь, к юмору. Тем не менее были моменты, когда Фрейд, казалось, допускал, что за человеческими переживаниями кроется тайна, и, обсуждая сновидения и шутки, упивался далекой от научности игрой с венским лексиконом.

Изначально Фрейд объяснял деятельность бессознательного, приводящую к формированию симптома, как установление энергетического баланса между структурами мозга. В 1895 г. он провел напряженные шесть недель за написанием статьи, описывавшей физическую модель психики и позднее получившей известность как «Проект научной психологии». Показательно, что он внезапно забросил этот проект и впоследствии использовал не физиологический, а психологический язык, более подходящий для имевшихся у него клинических наблюдений и материала сновидений. Как он объяснял в письме своему другу Флису: «Однако помимо этой убежденности [в физиологической основе] я не знаю, как идти дальше, ни в теоретическом, ни в терапевтическом смысле, и, следовательно, должен поступать так, будто речь идет только о психологическом» [74, с. 326]. Он все еще сохранял элементы физиологии в своей теории: во-первых, детерминизм, во-вторых, метафоры экономии энергии, законов динамики и даже гидравлики в описании взаимодействия психических структур. Фрейд рассматривал бессознательное как конфигурацию сил, формируемую либидо (этот термин он использовал для обозначения сексуальных энергий) и видоизменяемую при столкновении либидо с обстоятельствами жизни (вытеснение). Он объяснял вытеснение как защиту, механизм избегания боли от внутреннего конфликта. С одной стороны, дав новую жизнь принципам ассоциации идей и соотношения удовольствия и боли, Фрейд увековечил психологию XVIII в. и рационализм эпохи Просвещения. С другой стороны, он описывал ассоциацию и мотивацию как бессознательные вытесненные процессы, как скрытую причину патологических симптомов (скажем, головокружения: о расстроенном человеке говорят, что тот «потерял равновесие»), сновидений и других повседневных явлений, таким образом подчеркивая иррациональную составляющую человеческой жизни, которую приверженцы рационализма привыкли игнорировать. Он пришел к выводу, что, хотя у нас нет непосредственного знания о бессознательном, оно всегда и везде является реальной силой, стоящей за троном рассудка. Психоанализ, считал Фрейд, — это ключ к его секретам.

Отложив исследования мозга на будущее и перейдя на психологический язык, Фрейд поставил себя в один ряд с поэтами, философами и духовными целителями. Это сделало его научную работу двусмысленной. Фрейд чувствовал, что направление, которое приобрела его работа, начинало отделять его от медицинского сообщества, несмотря на то, что он имел вполне достойную, хотя и не блестящую, репутацию эксперта по истерии и нервным заболеваниям. Однако с выходом в свет «Толкования сновидений» и других книг он приобрел другую, немедицинскую аудиторию, оценившую остроумие, стиль и проницательность, с которыми он писал об обыденной жизни, а некоторые читатели восприняли его книгу как откровение. Фрейд показал такую психологию человеческой природы, которая не была беспомощной перед лицом эмоциональных нужд, как экспериментальная психология, или неправдоподобной, как теология. Он писал рассказы об индивидуальных случаях, как романист, раскрывая значение того, что говорили его пациенты, и обучая читателей языку описания и объяснения их собственной жизни. Вот два примера для контраста. Эббингауз в 1880-е гг. проводил экспериментальное изучение памяти, в котором испытуемому (сначала это был он сам) предъявлялся бессмысленный набор слогов. Эмиль Крепе- лин (Emil Kraepelin, 1856–1926), автор учебника по психиатрии, которым пользовалось все поколение Фрейда, записывал высказывания своих пациентов, но рассматривал их как симптомы дезорганизации, а не как осмысленную коммуникацию. Фрейд, напротив, считал, что любая речь имеет значение: мы никогда не запоминаем то, что не имеет смысла, и не высказываем вслух того, что не является сообщением. О том же свидетельствовал и выбор слова «толкование» в названии книги о работе сновидений. Книга была полна предположений о причинных механизмах, объясняющих форму и содержание снов; в то же время она истолковывала тот смысл, который сновидения имеют для отдельных людей в частности и для человеческого бытия вообще. Фрейд в одно и то же время давал объяснение снам и указывал на психические глубины, перед которыми бессилен язык причинно-следственных связей: «При толковании мы замечаем, что там имеется клубок мыслей, который не внес никаких новых элементов в содержание сновидения. Это пуповина сновидения, то место, в котором оно соприкасается с непознанным» [31, с. 369].