Евгений Мансуров - Психология творчества. Вневременная родословная таланта Страница 89

Мария черпала силы в признании ее научных достижений, любимой работе, любви и поддержке Пьера. Как она сама признавалась: «я обрела в браке все, о чем могла мечтать в момент заключения нашего союза, и даже больше того». Но в апреле 1906 года Пьер погиб в уличной катастрофе. Лишившись ближайшего друга и товарища по работе, Мария ушла в себя. Однако она нашла в себе силы продолжать работу…» (из сборника С. Мусского «100 великих нобелевских лауреатов», Россия, 2008 г.). «В эту печальную пору своей жизни Мария, неведомо для самой себя, достигла совершенства во внешнем облике. Говорят, что люди приобретают с возрастом достойное их выражение лица. Как это верно в отношении мадам Кюри!.. После 40 лет выражение печального мужества и все более и более обозначающаяся хрупкость становятся благородными особенностями ее красоты. Мария разработала программу новых исследований. И она выполняет ее с успехом несмотря на какое-то общее недомогание… В декабре 1911 года Академия наук в Стокгольме, желая отметить блестящие работы, выполненные мадам Кюри после смерти мужа, присуждает ей Нобелевскую премию по химии. Никогда никто ни тогда, ни в последующие годы не был дважды удостоен такой награды…» (из книги Е. Кюри «Мария Кюри», Франция, 1937 г.).

• «В январе 1942 года Александр Чижевский (1897–1964) был арестован по нелепому доносу и провел 10 лет в местах заключения. Но и там ему удалось продолжить научные поиски, и им были предложены способы управления химическими реакциями веществ в дисперсном состоянии и сделаны новые открытия в «электричестве жизни», прежде всего, установлена электрически обусловленная структурно-системная организованность движущейся крови и обнаружены электрические особенности реакции оседания эритроцитов…» (из статьи А. Голованова «Общность дум и стремлений», Россия, 2007 г.).

• «Николай Лобачевский (1792–1856) не был ни королем математиков, ни даже признанным авторитетом… Но ему и в голову не пришло прятать идеи «до лучших времен», дожидаясь, пока общество не дорастет до их уразумения…» (из книги С. Иванова «Формула открытия», СССР, 1976 г.). «Глядя на Лобачевского, проницательный наблюдатель отгадал бы сразу, что звания, положение, ордена, деньги – все это для него лишь зыбкие постройки на не понятой другими тверди принятых им истин» (из книги Я. Голованова «Этюды об ученых»«СССР, 1976 г.). «В связи с этим современный американский математик П. Рашевский справедливо подчеркивает, что приоритет в открытии неэвклидовой геометрии по праву принадлежит Н. Лобачевскому. Ибо именно он публично, предполагая ожидавшуюся реакцию, первым вступил в борьбу за новое…» (из книги А. Сухотина «Парадоксы науки», СССР, 1978 г.). «Создание неэвклидовой геометрии требовало, сверх гениальности, – времени, риска и боевой отваги. Все это нашлось у нашего знаменитого соотечественника. Лобачевский не задумался отдать всю свою жизнь научному труду, который, как он сам хорошо знал, не мог быть понят и оценен его современниками… После того, что мы здесь сказали, нетрудно решить вопрос, был ли Лобачевский мечтателем в науке? Дальнейшие научные исследования доказали реальность его геометрии двух измерений и показали вообще возможность аналитического изучения пространств, отличающихся от нашего эвклидовского. И, можно сказать, самые сильные умы нашего времени работают в духе Лобачевского, и то, что считали мечтою современники Лобачевского, в настоящее время признается глубоким, истинно научным исследованием…» (из очерка Е. Литвиновой «Н.И. Лобачевский, его жизнь и научная деятельность», Россия, 1895 г.).

• «Эварист Галуа (1811–1832) с грустью жаловался, что его не может никто поддержать и в удел ему достаются безразличие, пустота, молчание. Однако молодой ученый не отступает. Осознавая важность полученных результатов для будущего математики, он упорно борется со стеной непонимания. «Мне помощи не надо, – заявляет Э. Галуа. – Мне нужны враги. Пусть возражают, спорят, пытаются опровергнуть». Таков этот мужественный исследователь. Видимо, справедливо сказано, что цена человека измеряется калибром его врагов. А он искал их, он жаждал борьбы. Это было бы для него лучше, чем равнодушие…» (из книги А. Сухотина «Парадоксы науки», СССР, 1978 г.). «Только почти через 40 лет после смерти Эвариста Галуа – в 1870 году – К. Жордан написал толстую книгу (667 стр.) о теории подстановок. Это – по мнению самого автора – лишь комментарий к работе Галуа… В конце 19-го века идеи Галуа стали общеизвестными среди математиков, значение их неизменно возрастало… В своем очерке «Влияние Галуа на развитие математики» норвежский ученый Софус Ли называет имена четырех крупнейших математиков 19-го века – Гаусс, Коши, Абель и Галуа… В 1906–1907 годах Ж. Таннери опубликовал большую часть из оставшихся посмертных рукописей Галуа – «дань его славе, сияющей все ярче и ярче». Сейчас рукописи Галуа хранятся во Французской Академии наук, в той самой академии, которая в свое время столь высокомерно обошлась с одним из величайших математиков мира…» (из очерка А. Глухова «Величие и трагедия Эвариста Галуа», СССР, 1972 г.).

• «Математик Я. Трахтенберг (1888–1953), уроженец Одессы, побывал во многих гитлеровских концентрационных лагерях и в условиях каторжных работ изобрел и усовершенствовал метод устных арифметических действий с многозначными числами, принесший ему мировую известность» (из книги Г. Воробьева «Человек – человек», СССР, 1979 г.).

• «Под тяжелым гнетом нищеты, обремененный семейством, простой горшечник Бернар Палисси (ок.1510–1589/90) осваивал гончарное производство и пытался раскрыть неизвестный во Франции секрет изготовления фаянса и эмали, впоследствии обессмертивший его имя… Первые опыты были безуспешны. «Несмотря на постоянные издержки и значительную потерю труда, – писал Палисси, – я тем не менее ежедневно занимался толчением и растиранием новых веществ и строил новые печи, беспрестанно расходуя многo денег и убивая материал и время». Он был принужден сам таскать и класть кирпич, обжигать известь, носить из колодца воду. Наконец печь его была готова, оставалось только приготовить и сплавить эмаль. Палисси простоял однажды 6 дней и 6 ночей перед огнем, не переставая подкладывать дрова. Успех был рядом, но топлива не хватало. Палисси пошвырял в огонь все подпорки плодовых деревьев своего сада, сжег мебель, стал выламывать и подбрасывать в топку доски из пола. Соседи окружили его, потешаясь над тем, как сумасшедший жжет свой дом. Усомнившись в его рассудке, лавочники лишили бедняка кредита. Он очутился на улице с двумя грудными детьми без средств, по уши в долгах… «Но надежда не покидала меня, – писал Палисси, – и я принялся снова работать, силясь сохранить веселый вид, хотя на душе было далеко не весело». Успех брезжил рядом, но к нему вела дорога страданий… Он открыл, наконец, секрет фаянса и эмали, сделался выдающимся мыслителем и ученым своего времени… Выходец из народа, Палисси стал изобретателем, художником, физиком, химиком, астрономом, одним из основателей современной геологии и палеонтологии… французы почитают его так же, как мы своего Ломоносова…» (из книги В. Орлова «Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения», СССР, 1964 г.).

• «Приспособили дугу для освещения все-таки в России… В 1856 году электрические дуги загорелись на празднествах в Москве. Их зажег русский изобретатель Александр Шпаковский (1823–1881). В программе празднеств они назывались «электрическими солнцами». Приспособить дугу для освещения было трудной задачей… Жизнь Шпаковского была геройством. Взрывом опытной морской мины ему повредило позвоночник. И все-таки Шпаковский до конца своих дней трудился у стола лаборатории. Когда он работал стоя, его поддерживали два матроса…» (из книги В. Орлова «Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения», СССР, 1964 г.).

• «Одержимость идеями заставляет совершать поступки, которые не всегда понимают окружающие. Морской офицер Александр Можайский (1825–1890), получив патент на самолет, в 1882 году построил и испытал первый в мире аппарат тяжелее воздуха с человеком на борту. При взлете произошла авария – поломка крыла, для доводки самолета Можайский заказал более мощные двигатели, а для этого пришлось продать принадлежавших ему два имения и даже личные вещи – часы и обручальные кольца… (из книги Н. Петровича и В. Цурикова «Путь к изобретению», СССР, 1986 г.).

• Восьмилетний мальчик, начитавшись сочинений Гомера и приняв его рассказы за сущую правду, поклялся: «Я раскопаю Трою». То был Генрих Шлиман (1822–1890), впоследствии известный немецкий исследователь. Сын бедного пастора, он ценою неслыханных лишений и упорства получил образование, освоил около двух десятков языков, углубился в науки. Так, сжав все силы, готовил себя к выполнению поставленной программы. Конечно, в успех никто не верил, считая поэмы Гомера не более чем занимательным вымыслом. Мало ли чего говорится в сказках. Но Г. Шлиман не тот человек, чтобы сдаться. Он добывает деньги (тоже интересная линия в его бурной жизни)…» (из книги А. Сухотина «Ритмы и алгоритмы», СССР, 1988 г.). «…Мало поверить Гомеру, нужны немалые средства. Г. Шлиман становится русским заводчиком, миллионером. Потом все продает и…откапывает свою детскую мечту» (из книги Н. Петровича и В. Цурикова «Путь к изобретению», СССР, 1986 г.). «…Шлиман снаряжает экспедиции, проводит раскопки. В конце концов к нему приходит удача. Под слоем тысячелетий открылся старый город. Значит, Гомер ничего не придумал, а лишь точно воспроизвел народную легенду, бережно хранившую настоящую истину…» (из книги А. Сухотина «Ритмы и алгоритмы», СССР, 1988 г.). «Когда Генрих Шлиман говорит: «Я открыл для археологии совершенно новый мир, о котором никто даже не подозревал», – это не бахвальство, это правда. Трижды он заставил людей рукоплескать ему: нашел Трою, откопал сокровища микенских гробниц и гигантский дворец в Тиринфе, в котором жили герои Гомера. Никогда ни у одного археолога (если не считать Картера и Карнарвона, открывших гробницу Тутанхамона) не было столько золота и славы. Никогда ни один из них не был столь многократно высмеян, так унижен недоверием, оскорблен намеками на мистификацию…» (из книги Я. Голованова «Этюды об ученых», СССР, 1976 г.).