Евгений Мансуров - Психология творчества. Вневременная родословная таланта Страница 90

• Восьмилетний мальчик, начитавшись сочинений Гомера и приняв его рассказы за сущую правду, поклялся: «Я раскопаю Трою». То был Генрих Шлиман (1822–1890), впоследствии известный немецкий исследователь. Сын бедного пастора, он ценою неслыханных лишений и упорства получил образование, освоил около двух десятков языков, углубился в науки. Так, сжав все силы, готовил себя к выполнению поставленной программы. Конечно, в успех никто не верил, считая поэмы Гомера не более чем занимательным вымыслом. Мало ли чего говорится в сказках. Но Г. Шлиман не тот человек, чтобы сдаться. Он добывает деньги (тоже интересная линия в его бурной жизни)…» (из книги А. Сухотина «Ритмы и алгоритмы», СССР, 1988 г.). «…Мало поверить Гомеру, нужны немалые средства. Г. Шлиман становится русским заводчиком, миллионером. Потом все продает и…откапывает свою детскую мечту» (из книги Н. Петровича и В. Цурикова «Путь к изобретению», СССР, 1986 г.). «…Шлиман снаряжает экспедиции, проводит раскопки. В конце концов к нему приходит удача. Под слоем тысячелетий открылся старый город. Значит, Гомер ничего не придумал, а лишь точно воспроизвел народную легенду, бережно хранившую настоящую истину…» (из книги А. Сухотина «Ритмы и алгоритмы», СССР, 1988 г.). «Когда Генрих Шлиман говорит: «Я открыл для археологии совершенно новый мир, о котором никто даже не подозревал», – это не бахвальство, это правда. Трижды он заставил людей рукоплескать ему: нашел Трою, откопал сокровища микенских гробниц и гигантский дворец в Тиринфе, в котором жили герои Гомера. Никогда ни у одного археолога (если не считать Картера и Карнарвона, открывших гробницу Тутанхамона) не было столько золота и славы. Никогда ни один из них не был столь многократно высмеян, так унижен недоверием, оскорблен намеками на мистификацию…» (из книги Я. Голованова «Этюды об ученых», СССР, 1976 г.).

«Ян Гус стоял уже посреди костра, когда от него, перед тем как зажечь солому, в последний раз потребовали отречения, пообещав сохранить жизнь. Он ответил: «Нет!». «Нет», – ответил и Томас Мор. И Джордано Бруно, и тысячи безвестных бунтарей, мятежников и еретиков отвечали «нет» инквизиторам, королям, палачам. «Нет» – не миру, а бесчеловечным силам мира. Это «нет», быть может, самое великое в «феномене человека». С жизнью расстаться легче, чем с совестью. Потому что совесть – человечество в тебе. Отрекаясь от нее, отрекаешься от бессмертия…» (Е. Богат «Вечный человек», СССР, 1970 г.).

• «Чтобы никто из братьев не имел с ним словесного общения и не читал его трудов», Роджера Бэкона (ок.1214–1292) приговорили к заточению в одиночный склеп… Смерть не страшила Р. Бэкона, страшили бесплодно прожитые годы… и снова каждый день был похож на вечность…Он боялся потерять рассудок и стал призывать на помощь память: она не умерла и заменила ему не только книги, но и чистый пергамент. И он записал в памяти: «Добро само по себе благо, зло само по себе наказание. Это едва ли справедливо, но все-таки утешительно»…Заточение длилось 14 лет, и в 1292 году Р. Бэкон вернулся в Оксфорд дряхлым стариком: поникла его голова, опустились плечи, угасло и подернулось усталостью лицо. Только глаза оставались теми же – блестящими и прозрачными, как вода. Немели руки, все чаще ему не хватало воздуха, боль в груди неделями не давала вставать с постели. Но когда боль стихала, он садился за новую работу – «Руководство к изучению богословия»…» (из сборника Н. Иониной «100 великих узников», Россия, 2004 г.).

• «Много лет Уриель Акоста (ок. 1585–1640) прожил мрачным и подавленным, неравная борьба с еврейской общиной подтачивала его силы и здоровье, и в 1640 году, измученный одиночеством и раздавленный нуждой, 57-летний философ вновь пришел в синагогу Бет-Иаков… В ней собралось много людей… ввели Акосту – спокойного, с кротким и бледным лицом… «Я обнажил тело до пояса, повязал голову платком, разулся и, вытянув руки, обнял ими нечто вроде колонны. Подошел привратник и привязал мои руки к этой колонне. Затем подошел ко мне кантор и, взяв бич, нанес мне 39 ударов… Во время бичевания пели псалом. После этого я сел на пол. Ко мне подошел проповедник… и разрешил меня от отлучения… Затем я оделся, подошел к порогу синагоги и простерся на нем, причем привратник придерживал мою голову. И вот все выходящие из синагоги стали переступать через меня…».

После этого Уриель один-одинешенек вернулся домой. В еврейской общине опять наступили мир и порядок: блудный сын вернулся, раскаялся и обещал никогда больше не смущать умы верующих. А Уриель в это время писал свои последние строки, в которых изливал на своих мучителей весь гнев наболевшей души. В страстных словах, полных горечи и негодования, он клеймил «преступнейших из смертных и отцов всяческой лжи» за то, что они лишают людей возможности рассуждать и мыслить и стремятся погасить в них свет разума. Торжествующим победу раввинам он бросал слова о правоте своего дела, ибо верил в него. А когда была дописана последняя страничка этого письма-исповеди, Уриель Акоста ушел из жизни, оставив последнее слово за собой…» (из сборника Н. Иониной «100 великих узников», Россия, 2004 г.).

• «В Ветхом завете Бенедикт Спиноза (1632–1677) не нашел никаких указаний на бессмертие души, и вообще этот вопрос для него был совершенно ясен: «Душа никогда не была без тела, а тело – без души»… Опасаясь вредного влияния Спинозы на молодежь, совет раввинов обратился к нему со строгим внушением, но, увидев его упорство, стал грозить отлучением, на что он ответил насмешкой. Тогда судьи подвергли его малому отлучению: в течение месяца всем евреям запрещалось вступать с ним в какие-либо отношения… Чтобы предупредить грозившее ему окончательное отлучение, Спиноза первым порвал все связи с синагогой, чем привел в страшный гнев своих преследователей. Опасаясь силы его примера, совет раввинов попытался подкупить Спинозу, предложив ему ежегодную пенсию в 1 000 гульденов при условии, что он останется членом еврейской общины, откажется от нападок на религию и будет время от времени присутствовать на религиозных церемониях. Возмущенный Спиноза отверг это предложение… Тогда совет раввинов решил применить к нему высшую меру наказания, имевшуюся в его власти – отлучение и проклятие, с запрещением всем членам общины иметь с вольнодумцем какие-либо отношения…. Спинозе была вручена копия приговора, так как самого его на церемонии отлучения в синагоге не было: он просто не придал значения брошенному ему вызову и не откликнулся на требование раввинов явиться. Более того, он написал им письмо, в котором благодарил за их решение отлучить его от еврейской общины, так как сам давно желал этого: «То, что со мной намерены сделать, вполне совпадает с моими намерениями… Я с радостью вступаю на открывшийся предо мной путь… Не знаю, чем буду снискивать себе пропитание… и какие бы небывальщины на меня не возводили, я хочу похвастать, что мне не в чем упрекнуть себя…» После отлучения Спиноза порвал со всеми своими родственниками, даже с родителями, и занялся наряду с науками ремеслом. Он остался без всяких средств к существованию и жил у ван ден Эндена, помогая ему в преподавательской работе. Потом стал зарабатывать на жизнь изготовлением оптических стекол для очков, телескопов и микроскопов… Философ Лейбниц даже писал ему: «Я узнал с немалым интересом, что, обладая многими почтенными качествами, с которыми познакомила меня молва, вы вместе с тем и превосходный оптик»… У Спинозы был ясный ум и сильный характер, не поддававшийся влиянию никаких аффектов… Следуя примеру французского философа Рене Декарта, он решил освободиться от предубеждений и усомниться во всем, чтобы найти основу для собственных взглядов и не признавать ничего, что не будет ему представляться ясно и отчетливо… В Рейнсбурге Спиноза продиктовал И. Козеариусу вторую часть своих «Принципов философии Декарта, изложенных и доказанных геометрическим способом». Это было первое произведение Б. Спинозы, увидевшее свет: оно имело успех и сразу создало ему и имя, и поклонников… Отлученный, изгнанный и проклятый, он не был обязан никому, кроме Бога, одарившего его способностями и энергией применить их к делу и не дать им погибнуть в праздности. Только в личной энергии человека видел Спиноза его достоинство и величие» (из сборника Н. Иониной «100 великих узников, Россия, 2004 г.).

• «Бедный до того, что он не мог быть уверенным в куске хлеба назавтра, занимая самое ничтожное общественное положение, непрактичный до того, что многие современники серьезно считали его безумным, мечтатель и фантазер, бесхарактерный Иоганн Генрих Песталоцци (1746–1827) сумел не только всю жизнь прослужить любимому делу (педагог-демократ, он был одним из основоположников дидактики начального обучения. – Е.М.), не только никогда не отступал ни на шаг от своих убеждений и правил, но и заставил весь мир признать справедливым и разумным то, что первоначально казалось всем окружающим его проявлением безумия» (из очерка Я. Абрамова «И.Г. Песталоцци, его жизнь и педагогическая деятельность», Россия, 1893 г.).