Евгений Мансуров - Психология творчества. Вневременная родословная таланта Страница 94

• «Александр Иванов (1806–1858) не обижался, слыша иногда довольно бесцеремонные суждения о своей картине (картина «Явление Христа народу» выставлялась в Петербурге, Россия, в мае-июне I858 г. – Е.М.); они, казалось, даже занимали его вначале, и он потом рассказывал своим близким то, что слышал. А таких суждений было немало… Слишком сильно было у Иванова сознание своей «значительности», как он выражался, чтобы эти и подобные им отзывы могли глубоко задеть его и поколебать в нем уверенность в достоинствах его работы… «Я за картину свою, – говорил он, – крепко стоял в свое время и выдерживал все бури, работал посреди их и сделал все, что требовала школа… Если я получу какое-нибудь влияние на искусство в России, я прежде всего буду хлопотать об устройстве такой школы живописи, где молодые люди, готовившиеся быть художниками, получили бы основательное общее образование. Руководителем в живописи молодых художников я желал бы быть… Буду трудиться, мало-помалу научусь яснее понимать условия искусства, а потом выйдут из нового поколения люди, которые совершат начатое мною»…» (из очерка А. Цомакион «А.А. Иванов, его жизнь и художественная деятельность», Россия, 1894 г.). «20 лет художник посвятит работе над грандиозным полотном («Явление Христа народу», 1836–1858 гг.). Он не мог не сознавать, что обрекает себя более чем на бедственную жизнь – на творческое одиночество. Но всякий раз он терпеливо объяснял и растолковывал значение предпринятого им труда…» (из сборника Д. Самина «100 великих художников», Россия, 2004 г.).

• «И. Репин характеризовал Ивана Крамского (1837–1887) как «могучего русского человека, выбившегося из ничтожества и грязи захолустья». В прощальном слове о своем старшем товарище (Петербург, Россия, апрель 1887 г.) он говорил: «Сначала мальчик у живописца на побегушках, потом волостной писарь, далее ретушер у фотографа, в 19 лет ты попал наконец на свет божий, в столицу. Без гроша и без посторонней помощи, с одними идеальными стремлениями ты быстро становишься предводителем самой даровитой, самой образованной молодежи в Академии художеств. Мещанин, ты входишь в Совет Академии как равноправный гражданин и настойчиво требуешь законных национальных прав художника. Тебя высокомерно изгоняют, но ты с гигантской энергией создаешь одну за другой две художественные ассоциации, опрокидываешь навсегда отжившие классические авторитеты и заставляешь уважать и признать национальное русское творчество!..» (из воспоминаний И. Репина «Далекое близкое», изд.1937 г.). «В 1863 году произошел так называемый «бунт 14», когда по инициативе Крамского лучшие ученики академии – конкуренты на Большую золотую медаль – отказались от исполнения предложенной им прогpaммы на заданную тему «Пир в Валгалле». Они требовали предоставить право свободного сюжета. Совет отказался выполнить это требование, молодые художники демонстративно покинули академию. В 1865 году была учреждена Артель художников. По примеру героев Н.Г. Чернышевского члены артели живут и работают коммуной. Душой дела был Крамской – староста артели… В 1870 году был подписан Устав и началась деятельность Товарищества художников, организации, которая несколько десятилетий объединяла передовых художников России. Видная роль в работе Товарищества принадлежала Крамскому…» (из сборника Д. Самина «100 великих художников», Россия, 2004 г.). «Художник-мыслитель, художник-психолог, подаривший русскому искусству «Христа в пустыне» и «Неутешное горе», честный боец за идею свободного национального искусства Иван Крамской написал на своем знамени многозначительные слова: «Вперед без оглядки!»… Не в характере Крамского было складывать оружие ввиду каких бы то ни было неудач… Несмотря на болезнь, характер его оставался деятельным и общественным по-прежнему; интерес к окружающему сохранял прежнюю силу. «Сознание близости кончины, – говорит Репин, – еще более усилило в нем всегда свойственную ему любовь к людям»…» (из очерка А. Цомакион «И. Крамской, его жизнь и художественная деятельность», Россия, 1891 г.).

• «На выставке 1874 года было представлено пять пейзажей Альфреда Сислея (1839–1899). Сегодня, стоя перед ними, трудно представить, что они могут вызывать у кого-то возмущение. Но в то время рецензии, появившиеся в печати в связи с выставкой импрессионистов, были не просто недоброжелательными, но враждебными и даже оскорбительными. Официальная критика негодовала… На эти картины показывали пальцами, над ними смеялись. Таким же веселым развлечением для буржуазной публики стала и распродажа картин, которую устроил Сислей вместе с Монэ, Ренуаром и Бертой Моризо. Во время распродажи публика так бушевала, что для наведения порядка пришлось прибегнуть к помощи полиции. Отрицательное или безразличное отношение публики влияло и на материальное положение художника. Никто не хотел покупать его картин… Но он боролся, не теряя веры в успех. «…Нужно добиться, – пишет он критику Т. Доре, – чтобы я имел возможность работать и в особенности показывать свои картины в достойных условиях». В этот тяжелый для художника период он пишет жизнерадостный пейзаж – «Берег Сены в Сен-Мамме» (1881 г.)… Умение целиком отдаться творчеству всегда было самой большой радостью для Сислея…» (из сборника Д. Самина «100 великих художников», Россия, 2004 г.).

• «Наряду с приступами мучительного неверия в свое дарование, наряду с упорной и раз навсегда усвоенной скромностью было в Илье Репине (1844–1930) где-то под спудом иное – глубоко затаенное гордое чувство, ибо не мог же он – наедине с собой, так сказать, в тайнике души – не сознавать всей огромности той исторической роли, которая сыграна им в русском национальном искусстве. Сознание это очень редко пробивалось наружу (словно на мгновение спадала завеса!), и лишь тогда мы могли убедиться, как несокрушима его безграничная вера в себя и в победительную силу своего дарования… С юности ему была присуща «тайная титаническая гордость духа» (так в мемуарах И. Репина «Далекое – близкое», изд. 1937 г. – Е.М.). Без этой гордости, без веры в себя, в свое призвание, в свой творческий путь Репин не стал бы тем Репиным, какого мы привыкли любить как бойца и новатора. Несмотря на мучительные – и такие частные – приступы, жгучего недовольства собой, на вечные свои «сокрушения» о мнимых неудачах и провалах, он в тайниках своей личности хранил незыблемую веру в cебя, и всякий раз, когда враждебные «веяния» подвергали его веру испытаниям, она обнаруживалась во всей своей силе. Этих испытаний выпало на его долю немало, но не было случая, чтобы он поддался их воздействию.

Когда, например, ему стало известно, что В. Стасов резко осудил его картину «Царевна Софья» (Россия, 1879 г.) и что критик считает ошибочным путь, приведший Репина к созданию этой картины, Репин с гневом восстал против его приговора и, обычно такой мягкий, уступчивый, здесь не сделал ни малейшей уступки и не выразил никаких «сокрушений». Стасов обрушился на картину в печати. Но и это не повлияло на Репина, и, хотя он очень любил переделывать свои композиции, дополнять их, исправлять, «кочевряжить», в этой картине он не изменил ни единой черты, потому что и здесь, как везде, следовал собственному своему убеждению, даже наперекор самым авторитетным ценителям… «Собственное свое влияние» он ставил превышe всего. Вспомним хотя бы историю с его «Запорожцами» (Россия, 1878–1891). Когда картина вполне определилась и считалась законченной, он неожиданно для всех уничтожил в ней одну из наиболее выразительных и ярких фигур и заменил ее безликой фигурой, которая отвернулась от зрителя и стоит к нему спиной, накинув на плечи самую, казалось бы, неживописную свитку (кире’ю) или, как выражались возмущенные критики, «серый больничный халат». Поднялись крики, что он испортил картину, погубил ее, разрушил ее красоту. Особенно громко кричали об этом такие влиятельные в ту пору ценители, как известный беллетрист Григорович и редактор-издатель распространеннейшего «Нового времени» Суворин. Репин ответил им непреклонно и твердо: «Я знаю, что я в продолжении многих лет, и прилежных, довел наконец свою картину до полной гармонии в самой себе, что редко бывает, – и совершенно спокоен. Как бы она кому казалась – мне все равно… И теперь хотя бы 1 000 000 корреспондентов «Times» разносили меня в пух и прах, я остался бы при своем; я глубоко убежден, что теперь в этой картине не надо ни прибавлять, ни убавлять ни одного штриха…» Он всегда и во всем был верен своей внутренней правде и резко отметал от себя то, что так или иначе противоречило ей… Вы могли встречаться с ним из года в год, не подозревая, что за его мягкой и благодушной улыбкой таится такая несокрушимая сила характера… Даже его дарование было бы бесплодно и немощно, если бы оно не опиралось на его несгибаемый, волевой и упорный характер» (из воспоминаний К. Чуковского «Илья Репин», СССР, 1962 г.).