Евгений Мансуров - Психология творчества. Вневременная родословная таланта Страница 95

«Время от времени каждый художник испытывает чувство усталости, истощения и отчаяния оттого, что не удается выразить задуманное; он дает себе слово забыть о неуловимом образе и с утра начать работать над чем-то совершенно иным. Однако за ночь «его печень восстанавливается». Он просыпается и с удвоенной энергией и с новой надеждой возвращается к прерванной работе, к тяжелой работе в кузнице собственной души» (Р.Мэй «Мужество творить», российск. изд., 2008 г.).

• «Взгляните на Георга Генделя (1685–1759). Ему предназначено было сделаться доктором права, но никакие преследования не могли охладить его энтузиазма: спрятав старые клавикорды в отдаленную комнату, он просиживал над ними целые ночи, вызывая из своей души музыкальный гений!» (из трактата И.Д’ Израэли «Литературный Характер, или История Гения», Великобритания, 1795 г.). «Годы и годы течет звонкий поток. Ничто не могло заставить Генделя склониться, ничто не могло воскресшего поставить на колени вновь. Опять созданное им в Лондоне Оперное товарищество становилось банкротом, опять травили его кредиторы, но он не терял мужества, он выстоял, беззаботно шел, шестидесятилетний, своим путем, отмерял жизненный путь, словно придорожными столбами, своими произведениями. Ему чинили препятствия, но он легко преодолевал их…» (из эссе С. Цвейга «Воскрешение Георга Фридриха Генделя», Германия, 1935 г.). «Для Г. Генделя наступили трудные времена (после 1725 года. – Е.М.) – все было против него. Старый курфюрст, единственный сильный покровитель – Георг I – умер. Молодой король, Георг II, принц Уэльский, ненавидел Генделя, любимца отца. Георг II строил ему козни, приглашая новых итальянцев, натравливал на него врагов. Публика не ходила на оперы Генделя. В такой обстановке Гендель не переставал писать и ставить оперы – его упорство напоминало безумие. Каждый год он терпел поражение, каждый год он наблюдал примерно одну и ту же картину: молчаливый невнимательный, пустующий зал… Но 1738 год был удачным для Генделя. Солнце успеха одарило его теплом… Он сочиняет одну из лучших своих «философических» ораторий – «Жизнерадостный, задумчивый и умеренный» на прекрасные юношеские стихи Мильтона, несколько ранее – «Оду св. Цецилии» на текст Драйдена. Знаменитые 12 кончерти-гросси написаны им в те годы…» (из сборника Д. Самина «100 великих композиторов», Россия, 1999 г.). «…Возраст брал свое, силы иссякали, – парализовало руку, подагра изуродовала ногу, но душа не знала устали: он творил и творил. Он стал терять зрение и, когда писал своего «Иеффайя», ослеп…» (из эссе С. Цвейга «Воскресение Георга Фридриха Генделя», Германия, 1935 г.). «Во время работы над своей последней ораторией «Иеффай» Гендель ослеп, но все же продолжал участвовать в исполнении оратории как органист» (из статьи М. Миркина «Гендель», СССР, 1969 г.). «Но и незрячий – подобно Л. Бетховену, пораженному глухотой, – он продолжал творить, неутомимый и непобедимый, тем смиреннее перед Богом, чем прекраснее были его победы на земле… Он знал, что свою работу сделал хорошо. Он мог с поднятой головой предстать перед Богом…» (из эссе С. Цвейга «Воскресение Георга Фридриха Генделя», Германия, 1935 г.).

• «Растущее увлечение Кристофа Глюка (1714–1787) музыкой встретило противодействие со стороны отца (1722 г.)… Стремясь вытравить у Кристофа музыкальную «блажь», он применял к нему особенно жесткие методы воспитания. С малых лет будущий композитор сопровождал отца в его разъездах по городам Чехии, приобщаясь к суровым будням профессии лесничего… Однако чем больше строгости проявлял отец, тем сильнее возрастало рвение его старшего сына к музыке. В этом своеобразном поединке юный Кристоф показал, что обладает не менее сильной волей и настойчивостью, чем его отец. Впоследствии композитор вспоминал: «Все мои помыслы были обращены к музыке, и лесное дело отошло на задний план. Однако мой отец, которому это было не по душе, строго следил за выполнением моей работы, специально удвоенной в размерах: он стремился отвлечь мое внимание от музыкального ремесла… Тогда я стал заниматься по ночам, что, конечно, нарушало покой всего дома…» (из книги И. Белецкого «Кристоф Виллибальд Глюк», СССР, 1971 г.).

• «Тот, кому лучше известна жизнь Вольфганга Амадея Моцарта (1756–1791), знает, насколько поверхностна эта легенда о вечно беззаботном любимце богов… В действительности Моцарт был одним из самых непреклонных и свободных людей, во имя этой свободы он превратил всю свою жизнь в полную опасностей борьбу… Моцарт отказывается от службы у архиепископа и до последнего часа борется за свою высшую святыню – чистоту и неприкосновенность своего искусства… Почти всегда трагедия художника бывает слишком личной, слишком глубоко спрятанной, чтобы вызвать общий отклик… Лишь твердо осознанное желание никому не служить заставляло его вести это незаметное, но независимое существование. Он предпочитал бедствовать, но не состоять при каком-нибудь покровителе, при дворе или ином надменном обществе музыкальным лакеем. Лучше давать уроки на фортепьяно, лучше писать музыку для курантов и танцы, чем выклянчивать деньги льстивыми посвящениями. Ни один музыкант в ту эпоху – не исключая и Л. Бетховена – не остался внутренне столь свободен от предрассудков своего времени и столь чужд почтения ко всем высокородным и высокопоставленным особам… Мне кажется, лучше всего характеризует гордую независимость Моцарта тот слишком мало известный факт, что за всю жизнь Моцарт ни разу не воспользовался своим дворянским титулом… Ему, как К. Глюку, был присвоен титул кавалера – он получил от папы орден Золотой шпоры… Но всего лишь месяц мальчик находит удовольствие в том, чтобы всюду – подписываться «кавальере Вольфганго Моцарт»; потом он отбрасывает свой титул, словно грязную перчатку, и ни в извещении о свадьбе, ни в извещении о смерти мы не находим больше пышного титула «кавальере», или «кавалер». Моцарт умер, как и жил, незаметным и свободным…» (из эссе С. Цвейга «Моцарт» Бела Балаша», Великобритания, 1939 г.).

• «Глухота прогрессировала. Тем не менее Людвиг ван Бетховен (1770–1827) еще выступал с концертами: в последний раз в 1808 году играл свой Четвертый концерт. Дирижерские выступления продолжались и позже, хотя с наступлением полной глухоты иногда заканчивались драматически. Сколь ни трагичной была для Бетховена потеря слуха, она все же не могла пресечь поток вдохновения. Запас его жизненных впечатлений, в том числе и звуковых, был так велик, а воля к творческому созиданию столь огромна, что до последнего своего вздоха он жил новыми, все более дерзновенными художественными замыслами и особенно интенсивно воплощал их в зрелые годы…» (из сборника Д. Самина «100 великих композиторов», Россия, 1999 г.). «Здоровье Бетховена пошатнулось, мысль о смерти стала приходить ему в голову; но дух его работал неустанно. «Плох тот человек, который не умеет умереть, – говорит он. – Конечно, для искусства я еще очень мало сделал», – и на замечание, что едва ли можно сделать больше, прибавляет, точно про себя: «У меня совсем новые замыслы!» Бетховен «замышлял тогда свою Девятую симфонию…» (из очерка И. Давыдова «Людвиг ван Бетховен, его жизнь и музыкальная деятельность», Россия, 1893 г.). «…Страдалец, нищий, немощный, одинокий, живое воплощение горя, он, которому мир отказывает в радостях, сам творит Радость, дабы подарить ее миру… Итак, никакая сила не могла сломить этот неукротимый дух, который, казалось, насмехался даже над страданиями. Музыка, написанная в эти последние годы (1824–1827 гг. – Е.М.), невзирая на мучительнейшие обстоятельства (бурное воспаление легких, затем цирроз печени вместе с асцитом, водянкой нижней части туловища), в которых она создавалась, приобретает совершенно новый оттенок иронии, в ней звучит какое-то героическое и ликующее высокомерие. За четыре месяца до смерти, в ноябре 1826 года, он оканчивает последнюю свою вещь – новый финал для квартета, ор.130, очень веселый. Но, правду сказать, это веселье – веселье необычное. То это смех, отрывистый и желчный, то это волнующая душу улыбка, в которой столько побежденного страданья!» (из эссе Р. Роллана «Жизнь Бетховена», Франция, 1903 г.). «Три месяца он тщетно боролся с недугом. 26 марта 1827 года, когда над Веной бушевала снежная буря и молния, умирающий внезапно выпрямился и в исступлении кулаком погрозил небесам. То была последняя схватка Бетховена с неумолимой судьбой…» (из сборника Д. Самина «100 великих композиторов», Россия, 1999 г.).

• «Гектор Берлиоз (1803–1869) оказался типичным самоучкой: музыкальными знаниями он был обязан себе и книгам, которые находил в библиотеке отца… Отец не разрешал ему обучаться игре на фортепиано, опасаясь, что этот инструмент увлечет его в область музыки далее, чем ему бы этого хотелось. Он считал, что профессия музыканта не подходит для его сына, и мечтал, что Гектор подобно ему будет медиком. На этой почве впоследствии между отцом и сыном возник конфликт. Молодой Берлиоз продолжал сочинять, а тем временем отец продолжал готовить сына к профессии медика. В 1821 году 18-летний Берлиоз успешно сдал экзамен на степень бакалавра в Гренобле. Оттуда он вместе с двоюродным братом уехал в Париж, чтобы поступить на медицинский факультет… По совету Лесюэра в 1826 году Берлиоз поступил в консерваторию. В течение следующих 2-х лет, по словам Берлиоза, его жизнь озаряли «три удара молнии»: знакомство с творениями Шекспира, Гёте и Бетховена…» (из сборника Д. Самина «100 великих композиторов», Россия, 1999 г.). Вся жизнь Г. Берлиоза – это «буря и натиск». Несколько раз не проходило по конкурсу его дипломное сочинение. Значит, вечный неудачник? Нет! Берлиоз верил в свою звезду и каждый раз с утроенной энергией начинал все сызнова… «Постоянно находясь в гуще жизненных схваток (в период между 1830 и 1848 гг. – Е.М./, как журналист, дирижер, композитор, он становится художественным деятелем нового типа, который всеми доступными ему средствами отстаивает свои убеждения, страстно обличает косность и пoшлость в искусстве, борется за утверждение высоких романтических идеалов…» (из сборника Д. Самина «100 великих композиторов», Россия, 1999 г.).