Евгений Мансуров - Психология творчества. Вневременная родословная таланта Страница 97

«Первого успеха Анна Герман (1936–1982) добилась на Международном фестивале в Сопоте-63, взяв вторую премию. А потом в репертуаре Герман появилась песня «Танцующие Эвридики», которая принесла ей победу на конкурсе в Ополе (Польша). Фотографии молодой певицы заполнили газеты… Жизнь Герман проходила в непрерывных гастролях по всему миру. Польские эмигранты устроили ей восторженный прием в США… На несколько недель Анна выезжала в ГДР и Чехословакию, потом колесила по дорогам Франции и Португалии, десять дней провела в туманном Лондоне. Проворный итальянский импресарио устроил ей концерты в Милане… В знаменитом парижском зале «Олимпия» Герман пела в одном концерте вместе с Далидой… Карьера Герман находилась на взлете (1967 г.), когда случилась трагедия: по дороге из Форли в Милан она попала в страшную автокатастрофу. Сознание вернулось к певице лишь на 12-й день. Врачи считали, что Анна на всю жизнь останется калекой. Три года она пролежала в гипсе – то одна часть тела, то другая… Каждое утро она получала письма. Неизвестные корреспонденты признавались ей в своей любви и клялись в верности, желали скорейшего выздоровления. Знаменитый путешественник Леонид Телига, пустившийся в кругосветное плавание, написал Анне из Гонконга: «Я не сомневаюсь в том, что это Ваша главная и единственная цель. Вы рождены для искусства так же, как искусство рождено для Вас. Я верю, я надеюсь, я не сомневаюсь, что Вы вернетесь»… И Герман вернула себя к жизни!.. В 1970 году Анна вышла на сцену в Ополе. Ее появление публика встретила овацией. «Человеческую судьбу» она пела на бис три раза… Ей аплодировали артисты, принимавшие участие в концерте. У служебного входа Герман встречала толпа поклонников. При появлении Анны все хором запели здравницу «Сто лят!» У поляков это высшая форма уважения, благодарности и восхищения. Если можно концерт назвать праздником, то таким праздником стал первый концерт Герман в Москве. Певица вышла на сцену и почувствовала расположение к себе всех собравшихся в Летнем театре сада «Эрмитаж». Анастасия Цветаева писала: «Запела! Половодьем – берега, ты затопила и нетерпение зала, и рукоплесканье, – все…» Когда Герман спела старинный русский романс «Гори, гори, моя звезда», публика разразилась такими аплодисментами, что, казалось, они разрушат зал. Одной из любимейших песен в Советском Союзе становится «Надежда» Добронравова и Пахмутовой… Известнейшие композиторы и поэты почитали за честь писать для нее песни… В 1979 году Герман почувствовала боли в ноге. Несмотря на недомогание она выходила на сцену, пела и при этом улыбалась. Милая, мягкая, сильная Анна Герман. Она умела терпеть… А потом были две операции… Зная, что ее конец близок, она переложила на музыку «Отче наш». И пела молитву уже, очевидно, для себя и про себя. Поклонники надеялись, что и на этот раз их любимица победит болезнь. Но чуда не произошло…» (из сборника И. Мусского «100 великих кумиров XX века», Россия, 2007 г.).

• «Легендарная актриса и эстрадная певица Марлен Дитрих (1901–1992), начав свой путь к славе в 20 лет, затем 8 лет играла незначительные роли в театре и кино, пока не обрела свою индивидуальность, не развила в достаточной степени актерское мастерство, шлифуя свой талант. Ее театральный дебют состоялся в кабаре, где она танцевала в кордебалете… Она получила солидное музыкальное образование, профессионально играла на скрипке и брала уроки вокала у известного преподавателя. Тем не менее, на протяжении своей театральной карьеры она неоднократно сталкивалась с тем, что ее называли бездарной, видели в ней только привлекательную внешность. В начале ее карьеры лишь отдельные люди чувствовали в ней талант. Несмотря на критическое отношение к ее возможностям, она продолжала развивать свои способности, искала свой стиль, свойственный только ей образ, играла в театре, совершенствуя свое актерское мастерство, и не бросала занятий вокалом. В 1929 году, после выхода на экраны фильма «Женщина, по которой тоскуют», она пережила жестокую депрессию, даже не имея возможности открыто показать свое состояние, поскольку критики дали отрицательные рецензии на этот фильм… Тем не менее, она нашла в себе силы двигаться дальше… В том же 1929 году была главная роль в фильме «Голубой Ангел». Режиссер Джозеф фон Штернберг внутренним чутьем понял, что эта «бездарная корова», как называли актрису после первых фильмов с ее участием, сможет достичь невероятных высот, так как он увидел лицо, обещавшее очень многое… Этот фильм стал поворотной вехой в ее карьере. Он принес ей первый крупный успех. Вскоре последовало предложение от кинокомпании «Парамаунт» сниматься в Голливуде, она подписала контракт, уехала в Америку и стала кинозвездой» (из книги Т. Иванюк «Творчество и личность», Россия, 2006 г.).

• «Известная итальянская киноактриса Софи Лорен (р.1934) рассказывает: «Сколько часов я провела в ожидании перед дверями продюсеров! Но никогда не падала духом, никогда не делала из этого трагедии… Провал на конкурсе красоты? Что ж, терпение. Провал на кинопробах? Опять терпение. В те годы я хотела сниматься в кино, но кинематограф не хотел меня. И я отдала свое лицо для комиксов… Им я обязана и тем, что меня пригласили сниматься для иллюстрированных журналов. Комиксы для меня оказались неплохой школой. Потом пришло время кино…» (из книги Б. Эренгросс «Удивительная наука эстетика!..», СССР, 1974 г.).

От автора. Размышление третье…

Иногда вера в светлую перспективу грядущих веков («из нашего уродства вырастает душа мира» – А. Платонов) достигает накала религиозного фанатизма, или, смягчая определение, экзистенциональной силы проникновения, более характерной для нерационального стиля мышления. Но и чистой логикой все непонятное объяснить невозможно. Вспомним казалось бы несовместимое: художник-творец «работает круглосуточно» – и «продуктивен, как огнедышащий завод»… В этой каждодневной потребности творческого труда есть отзвук вечного недовольства временем настоящим, неприятие, даже отвержение перспективы «включиться после смерти в вечный космический круговорот в качестве элементов таблицы Менделеева». Но если страх смерти заставляет обывателя верить в загробное продолжение жизни, такой же, как во плоти, то художник-творец свято верит в вечное продолжение духовных начал, руководящих им в отмеренных сроках земного существования. Само системное видение мира, стремление к гармонии и синтезу, отвергает мысль о распаде, разложении на элементы, краткости и фрагментарности чувствования-существования. Художник-творец борется против бессмысленности и бессистемности бытия. Он – бунтарь и послушник одновременно. И здесь нет противоречия: можно отвергать религиозные догматы, стоящие на пути к познанию, но оставаться глубоко верующим в жизнь вечную, осознавая себя «мыслящим тростником» (Б. Паскаль). Да, человек по природе слаб и смертен, но в свободной мысли своей бывает мужественно-вынослив до достижения порога безграничности!

Разумеется, мужество и выносливость ему необходимы. Догматы стоят перед ним даже прежде, чем проявится ненависть «общества большинства». Но, как натура творческая, он остается альтруистом уж в том, что в отмеренных сроках своего земного существования говорит о бессмертии проповедуемых им идей. А ипостась «бунтаря»… Находясь в вечном настоящем, он не хочет, чтобы его «сужало» будущее, которое наверняка наступит уже без него. Даже монумент в его честь может рассматриваться им как достижение предельно отпущенного и как окончательное и бесповоротное окаменение. Так, Иоганн Гёте (1749–1832), «величайший из немцев» (Ф. Энгельс), подвергал сомнению архивную ценность истории, когда в письме к Ф. Шиллеру от 19 декабря 1798 года утверждал: «Мне во всяком случае ненавистно все, что только поучает меня, не расширяя и непосредственно не оживляя моей деятельности».

Против «сужения» своей деятельности (творец и художник может быть только сущим!) выступал и естествоиспытатель Александр Гумбольдт (1769–1859). За несколько лет до своей кончины он высказался против идеи ставить его бюст в здании Берлинской академии наук (Пруссия) рядом с бюстом ее основателя – Г. Лейбница. К тому ли он стремился всю свою сознательную сподвижническую жизнь, чтобы в конце ее добиться «неизбежного забронзовения» с положенным рангом заслуг – впереди многих действующих, но после отцов-основателей? Он сам, подобно нашему М.В. Ломоносову, уже был «первым и лучшим университетом своего времени»!

По мнению художника-творца, человек выдающийся вообще не нуждается в рекомендациях («человек – это не титул и не орденская лента, человек – это его поступки и побуждения» – Г. Кюрбе, 1870 г.). Когда биограф Артура Шопенгауэра (1788–1860) немец Гвиннер как-то спросил его, где бы он желал быть похороненным, Шопенгауэр отвечал: «Это безразлично; они уже сумеют отыскать меня».