Марк Гиршман - Еврейская и христианская интерпретации Библии в поздней античности Страница 25

Иероним родился в христианской семье в Стридоне, в северо–восточной части тогдашней Италии (Далмация). Его полное имя — Иероним Евсевий — свидетельствует о его христианском происхождении и означает по–гречески «благочестивый»[227]. Мы уже отмечали, что он получил безукоризненное классическое образование. Дети из христианских семей посещали императорские школы, дававшие знания, которые были необходимы для дальнейшего религиозного образования. Постановление Юлиана, запрещающее христианам получать классическое образование, нанесло тяжелый удар по христианской системе обучения[228]. Тем не менее учеба подготовила Иеронима к занятию важных общественных должностей в империи. После окончания «грамматической» школы Доната в возрасте примерно шестнадцати лет и последовавшего за этим обучения в риторской школе, также в Риме, перед ним должны были открыться многие двери. Но, как гласит арамейская поговорка мудрецов, ноги человека ведут его туда, куда ему нужно. По воскресеньям Иероним посещал римские катакомбы, считавшиеся местом погребения мучеников. Прежде чем покинуть Рим, он принял крещение[229] и вскоре удалился к монахам в сирийскую пустыню. Иероним сыграл важную роль в истории христианского монашества. Последние тридцать пять лет своей жизни, в течение которых он, в частности, писал комментарии и переводил Писание, он провел в монастыре в Вифлееме, который сам и основал.

Известно, что помимо аскетических упражнений в среде сирийских монахов Иероним искал другие способы подавления своих страстей. Он нашел их в пустыне, где занялся изучением иврита с евреем, обращенным в христианство. Не обсуждая достоверность этого сообщения, мы можем сказать, что Иероним оставил пустыню после трех лет изучения иврита, познакомившись с сирийским и улучшив свое знание греческого[230]. Этот краткий биографический очерк подводит нас к тому моменту в жизни Иеронима, когда он встречает первого из своих учителей, специально занимавшегося толкованием Библии. Этот учитель наряду с другими упоминается Иеронимом в письме, которое часто цитируется исследователями. Письмо (84) было написано около 400 г.[231]:

В Антиохии я часто посещал лекции Аполлинария из Лаодикии и был очень предан ему. Но хотя он и наставлял меня в Священном Писании, я никогда не принимал его спорного мнения относительно человеческого разума Христа. Позже, хотя волосы мои уже начинали седеть, что более подобает профессору, чем ученику, я, тем не менее, отправился в Александрию и посещал лекции Дидима. Во многих отношениях я с благодарностью признаю, как я ему обязан. То, чего я не знал, я выучил; что я уже знал, я не растерял под его руководством. Затем, когда люди думали, что я наконец положил конец своему обучению, я вернулся обратно в Иерусалим и Вифлеем, и там Бар Ханина обучал меня ночью. С каким трудом удалось мне заполучить его и за какие деньги! Настолько он боялся иудеев, что становился вторым Никодимом[232].

Остальная часть письма не менее интересна, чем этот отрывок, но я остановлюсь здесь, чтобы обсудить ту роль, которую сыграли названные здесь учителя в образовании Иеронима.

Два учителя — Аполлинарий и Дидим — выдающиеся представители двух разных и даже противоположных комментаторских школ в древней церкви. Дидим Слепец из Александрии, написал многочисленные комментарии, используя метод Оригена. Его целью было понять религиозно–мистический смысл Писания (anagoge), и он часто прибегал к аллегорическим толкованиям[233]. Мы приведем пример комментария Дидима на Екклесиаст и сравним его с подходом его оппонента Аполлинария.

Исследование сочинений Дидима получило новый импульс в связи с обнаружением его трудов в Туре, недалеко от Каира, в 1941 г. Публикация его комментариев на Книги пророка Захарии, Екклесиаста, Иова и Псалмов, основанная на найденных папирусах, началась примерно двадцать лет спустя. Его комментарий на Книгу Екклесиаста был написан предположительно между 377 и 381 гг., незадолго до опубликования толкования на нее Иеронима (в 389 г.)[234]. С оценкой учеными комментария Дидима на Екклесиаст связан очень интересный момент. Господствующая точка зрения заключается в том, что эта книга является, по существу, стенографической записью занятий Дидима, которые он проводил в своей академии[235]. Другими словами, этот комментарий правдиво отражает деятельность Дидима–учителя. Сама возможность того, что мы действительно читаем лекции, на которых присутствовал Иероним, обучаясь у Дидима, завораживает[236]. Рассмотрим, например, толкование Дидима на Книгу Екклесиаста 7:2: «Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу». Ниже приводится комментарий Дидима[237]:

«Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира».

Нет нравственной распущенности там, где плачут об умершем. Там избегают веселья и смеха. Само событие препятствует этому… Следовательно, для мудрого лучше ходить в дом плача по умершему, нежели ходить в дом пира. Совместное питие, хотя бы и не ведущее к злу, также не приводит к добру.

Вопрос: Не должно ли относиться к плачу как к чему–то дурному?

(Ответ): (Здесь имеется в виду) тот (плач), который одобряется Спасителем. Согласно буквальному смыслу (rhetori) мы говорим, что… дом плача свидетельствует о том, что мы не первые и не единственные сокрушаемые этим плачем, но плач — достояние всех.

Вопрос: (А) духовное толкование (anagoge)!

(Ответ): Дом плачет, когда нравственность грешников получает свое наказание. Услышав о том, люди… плачут и сокрушаются о себе самих. Следовательно, этот плач хорош, так как приносит похвалу. «Блаженны плачущие, ибо они утешатся» (Мф. 5:4). Начало утешения есть плач.

«Дом» обозначает (semenai) ситуацию или поведение, а не место. Ибо сказано, «что таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу». Тот, кто ходит в дом плача об умершем, знает, что конец всякого человека — смерть. И если он знает, что умрет, он не будет высоко ценить стяжание имущества, так как все, чем он владеет, будет потеряно при смерти: богатство, честь и слава — в соответствии со стихом: «Не бойся, когда богатеет человек, когда слава дома его умножается, ибо, умирая, не возьмет ничего» (Пс. 48:17—18)[238].

В этом отрывке изящно соединяются буквальное и символико–аллегорическое толкование: последнее естественно и плавно вытекает из первого. В аллегорическом комментарии дом плача об умершем является символом человека, оплакивающего свои грехи. Однако в конце Дидим возвращается к буквальному уровню, делая акцент на морали, которая подразумевается в финале стиха из Екклесиаста, и приводя в качестве доказательства стих из Псалтири, подобно тому как ранее он цитировал Новый Завет в подкрепление своей аллегорической интерпретации. Его главная идея состоит в том, что настоящий плач — по тем, кто оставляет Бога, а не по тем, кто умирает и оставляет этот мир[239].

Это типичный пример объединения Дидимом двух уровней толкования — буквального и анагогического, аллегорического. Позже Иероним критиковал Дидима за недостаточную тщательность в буквальном объяснении и за чрезмерное увлечение символическим[240]. Иероним, несомненно, был согласен с прочтением Дидимом Екклесиаста; в конце концов, он сам предлагал молодой девушке читать Екклесиаст, чтобы она «научилась попирать вещи мира сего»[241]. Действительно, в своем собственном комментарии на Екклесиаст Иероним завершает толкование первого стиха резким отрицанием того, что эта книга несет в себе гедонический смысл[242]: «Следовательно, напрасно полагают некоторые люди, что эта книга влечет нас к удовольствию и роскоши, потому что, напротив, все, чего мы достигаем в этом мире, показано как суета; и также не следует нам сильно желать того, что погибает, как только достигнуто». Но хотя Иероним и соглашается с Дидимом относительно общего смысла книги, он придерживается метода оппонента Дидима — Аполлинария, тщательно разбирая буквальный уровень, прежде чем перейти к рассмотрению его более глубокого значения. Приверженность Антиохийской школы буквальному объяснению Писания вполне могла стать основной причиной последующего интереса Иеронима к еврейской интерпретации Писания и в конце концов привела его к убеждению в истинности еврейской версии Писания и ее предпочтительности по сравнению с Септуагинтой. Мы приведем некоторые примеры антиохийского метода, каким тот выступает в сочинении Аполлинария, сохранившемся лишь в поздней катене[243].