Ирвинг Финкель - Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата Страница 31

Это весьма смелое утверждение требует тщательного обоснования. Чтобы сразиться с этой ветряной мельницей, нужна очередная доза клинописной филологии – я надеюсь, что она окажется достаточной для наших рассуждений.

Информация о форме Ковчега Утнапишти, дошедшая до нас в Гильгамеше XI, разделена между двумя фрагментами – сначала в предписаниях Эа, затем в отчете Утнапишти.

Предписания, которые дает Эа:

Судно, что ты построишь, —

Пусть совпадут его размеры:

Пусть будут равны его длина и его ширина.

Подобно Апсу, покрой его кровлей.

В следующих двадцати шести строках содержится не имеющий отношения к устройству Ковчега рассказ о том, что Утнапишти говорил старейшинам и какие он получил знамения и предостережения касательно предпринимаемой им постройки. Затем Утнапишти рассказывает:

На пятый день я поставил его корпус.

Один акр была его площадь, десять стержней высотой каждая стена[73],

10 стержням были равны края его верха.

Обводы его я заложил, план его я начертил.

Шесть палуб я сделал,

На семь частей его разделил,

Внутренность его на девять отсеков разделил.

Вот это корабль! Квадратный в поперечном сечении, с шестью палубами, со многими каютами…

Однако и здесь, в тексте Гильгамеша XI, в строке 58 появляется имеющее для нас огромное значение слово kippatu, «круг». Осторожно: здесь это не простая слоговая запись аккадского слова, а шумерская идеограмма GÚR. Эндрю Джордж в своем замечательном издании Эпоса о Гильгамеше переводит это слово как «площадь» (George 2003, Vol. 1: 707, прим. 5), а всю первую половину строки как «один акр был он площадью». Табличка Ковчега позволяет вернуть фразе ее подлинный смысл, переведя kippatu как «круг».

Таким образом, мы можем считать, что Ковчег Утнапишти в Эпосе о Гильгамеше был на самом деле круглым и имел площадь в один акр (ikû), в точности как гигантский коракл Атрахасиса!

Табличка Ковчега, строка 9:

Пусть 1 акр будет его площадь, пусть стороны его будут 1 ниндан в высоту!

Гильгамеш XI, строка 58:

Один акр был его круг, десять стержней высотой каждая сторона

В Гильгамеше XI смысл фразы в строках 29–30, говорящей, что все размеры судна должны быть одинаковы и что его длина должна быть равна его ширине, удалился от ключевого утверждения о его круглой форме, которое появляется лишь в строке 58, и притом выражено неявно. Это раздельное изложение в тексте двух свойств, по смыслу тесно связанных между собой, привело к необоснованному представлению о «квадратном» судне, далеко отошедшему от первоначального смысла. В результате первоначальный круглый план судна был заменен на малоправдоподобный кубический.

Куда же приводят нас эти рассуждения? К другому круглому ковчегу, но на этот раз почти затонувшему и едва различимому. Поскольку строки 28–31 и 58–60 в Гильгамеше XI основаны на некоем старовавилонском тексте из того же «семейства», что и Табличка Ковчега, мы можем заключить, что первоначально тут была одна речь Эа со всеми указаниями относительно Ковчега и что дальнейшая обработка текста привела к искажению этого простого формата. Возможно, первоначально, в некоем «прото-Гильгамеше», речь Эа выглядела так:

* Судно, что ты построишь, —

* Начерти его план.

* Пусть совпадут его размеры:

* Пусть будут равны его ширина и его длина.

* Пусть это будет круг в один акр, пусть каждая его сторона будет высотой в 1 стержень,

* Пусть будут равны края его верха.

* Подобно Апсу, покрой его кровлей.

Энки, рассматривая мир сверху вниз, знал про кораклы все, что нужно; поэтому его выбор модели Ковчега являлся, как мы уже говорили, понятным и обоснованным. Ковчегу Атрахасиса не нужно было никуда плыть, он должен был только болтаться на поверхности воды и не утонуть, пока она не схлынет, а затем пристать к берегу там, где придется. Этот коракл следовало изготовить традиционным способом – сплести из витых канатов и покрыть битумом. Он должен был достигать невероятных размеров – ведь ему полагалось быть очень вместительным.

Кораклы, при своей простоте и непритязательности, играли в течение долгого времени важную роль в общении человека с рекой. Вместе с плотами и долблеными каноэ они принадлежат к числу самых практичных изобретений человечества: из подручных природных ресурсов рождаются простые решения, которые трудно в чем– то усовершенствовать. Тростниковый коракл – это просто плетеная корзина, спущенная на воду, для водонепроницаемости плотно обмазанная битумом. Такая конструкция вполне естественна для прибрежных поселений, так что кораклы в Индии и в Ираке, в Тибете и в Уэльсе похожи друг на друга как родные братья [65]. Вплоть до сегодняшнего дня никто не обращал нужного внимания на месопотамские кораклы, и ситуация изменилась лишь в результате обнаружения Таблички Ковчега, сделавшей их весьма интересным объектом для изучения. В большинстве работ, посвященных месопотамским лодкам и судам [66], кораклы практически не упоминаются; в аккадском языке даже не обнаружено для них отдельного слова.

Есть клинописная история, известная под названием Легенда о Саргоне, она для нас очень важна, и мы к ней еще вернемся в связи с библейской историей о Моисее, найденном в камышах [67]. В этом клинописном тексте аккадский царь Саргон (2270–2215 гг. до Р. Х.) рассказывает, как его мать оставила его, новорожденного, на реке Евфрат, положив в то, что традиционно переводится как «корзина», и предоставив плыть туда, куда принесет река.

Я – Саргон, великий царь, царь Аккада.

Моя мать была энитум, отца я не знаю,

Брат моего отца живет в горах.

Мой город Азупирану стоит на берегу Евфрата.

Понесла меня моя мать-энитум, втайне она меня родила,

Положила меня в плетеную корзину, битумом ее замазала,

Пустила меня по реке, откуда я не мог подняться,

Река понесла меня, к Акки-водоносу доставила,

Акки-водонос, зачерпнув ведром, достал меня,

Акки-водонос, как своего сына, меня вырастил,

Акки-водонос к работе садовника меня пристроил,

Во время моей работы в саду богиня Иштар меня полюбила,

55 лет я правил как царь…

Для аккадского слова quppu, появляющегося в строке 6 этого сочинения, ассириологические словари до сих пор дают лишь три значения: «плетеная корзина», «деревянный ящик», «коробка». В современном арабском языке коракл называется quffa; основное значение этого слова, опять же, «корзина». Действительно, коракл – всего лишь большая корзина, он сплетен как корзина и затем сделан водонепроницаемым. Это местное слово, которое можно услышать в Ираке вдоль берегов Евфрата повсюду, где пользуются кораклами. Арабский и аккадский языки принадлежат к одному и тому же семейству семитских языков, и в них много родственных слов. В частности, слова quppu и quffa – родственные (аккадское p перешло в арабское f), так что мы можем предположить, что объем их значений тоже совпадает – от корзины до коракла. Поэтому я прихожу к заключению, что вавилонское quppu также могло обозначать «коракл» [68]; в особенности это можно видеть на опыте младенца Саргона.

Мало того. Автобиографический текст Саргона напрямую связан с месопотамской историей о Потопе, точно так же как история о младенце Моисее отсылает нас назад к Ноеву ковчегу в Книге Бытия. Младенцу предстояло оказаться одним из величайших месопотамских царей; в самом начале своей жизни он должен был спастись от всех несчастий в суденышке, сплетенном наподобие корзины, обмазанном битумом и пущенном по воде в полную неизвестность. Описание того, как отверстие замуровывается битумом, – прямая текстовая параллель к традиционному рассказу о Потопе [69].

Эта взаимосвязь на самом деле еще глубже. В Эпосе о Гильгамеше есть удивительно поэтический образ того, как на седьмой день море успокаивается после бури:

Утихло море, что билось как беременная (в родовых схватках).

Этот образ легко принять за простую метафору, но для жителя Месопотамии он имел более глубокий смысл. Известен целый цикл магических заговоров для помощи женщине при родах. В этих текстах еще не рожденный младенец, плавающий в амниотической жидкости в материнском чреве, уподобляется судну в бурном море, пришвартованному в темноте пуповиной к «причалу смерти» и не могущему ее разорвать и выплеснуться во внешний мир. Круглый Ковчег, заключающий в себе семя всякой жизни, как ореховая скорлупка бросаемый по водам до тех пор, пока не пристанет к суше, – это, несомненно, образ, хотя и не прямой, плода во чреве матери во время бури родовых схваток; а плавание к спасительной гавани совершается вновь каждый раз, когда рождается младенец.