Иосиф Крывелев - История религий. Том 2 Страница 51

Если даже письменность в Индии и существовала в период возникновения буддизма, то священные книги последнего были все же зафиксированы и кодифицированы не раньше чем через полтысячелетия после данного события, т. е. в начале нашей эры. До этого все предания, легенды и поучения, связанные с новой религией, существовали в устной традиции — проповедовались, передавались и заучивались изустно. Недаром первое наименование приверженцев буддизма было «шраваки», что значит «слушатели». Сутты, как правило, начинаются формулой: «Так я слышал». В общем ни палийский канон, ни другие священные книги буддизма не дают представления о первоначальной стадии развития этой религии.

Обратимся к археологии и эпиграфике. Самые ранние материалы этого рода — надписи Ашоки и Бхархутская ступа. Первые датируются серединой III в. до н. э., датировка последней довольно неопределенна, но при всех вариантах, видимо, остается в рамках II в. до н. э. Обе даты отстают от времени возникновения буддизма на два-три столетия, но приходится исходить из того, что более ранних источников в распоряжении науки нет.

Третий царь из династии Маурьев, Ашока, объединял под своей властью уже почти всю территорию Индостана. Последнее из государств, ранее не входивших в империю Маурьев, — Калинга — было им покорено. Однако война, связанная с этим событием, своей кровопролитностью произвела в Ашоке душевный переворот: он стал приверженцем абсолютно мирного образа жизни, доброжелательного отношения ко всем людям и милосердия ко всему живому. Во всяком случае именно так он сам изображает свое мировоззрение и свою жизненную установку в надписях, начертанных по его распоряжению в разных местах Индии 26.

Считается, что вся деятельность Ашоки и содержание его надписей («эдиктов», как принято именовать их в литературе по древнеримскому образцу) свидетельствуют о его приверженности к буддизму. Но надписи недостаточно убедительно говорят об этом: некоторые авторы в свете их сомневаются в том, что Ашока вообще был буддистом 27.

Надписи Ашоки свидетельствуют, что в середине III в. до н. э. палийского канона еще не существовало. В этом отношении особенно убедительна Байратская надпись. Обращаясь к магадхской общине, царь указывает здесь на ряд священных произведений, которые он рекомендует изучать и почитать: «Эти писания, о, достопочтенные, я надеюсь, будут непрестанно изучаемы и обдумываемы почтенными иноками и инокинями, а также и мирянами обоего пола» 28. Общим обозначением для всех перечисленных в надписи сочинений является слово «дхаммапалийяяни», которое переводится как «книги закона» или «священные книги». Названия перечисленных книг, за одним исключением («Увещание возвышенного к Рахуле относительно лжи»), не совпадают с названиями книг палийской Типитаки. К тому же их язык, очевидно, не был палийским. Таким образом, в середине III в. до н. э. буддийское учение уже было зафиксировано в письменной форме, но книг, составляющих дошедший до нас палийский канон, еще не было, а существовавшие тогда книги не сохранились.

Характер буддийского культа, современного Ашоке, в надписях по существу не отразился. Из отдельных штрихов, содержащихся в них, можно понять, что на этом этапе культ буддизма еще не внес ничего нового в брахманистские культы, основанные на ведах. Тем не менее есть основание полагать, что такой важный элемент брахманистского культа, как приношение в жертву животных, встречал со стороны буддизма весьма сдержанное отношение, с течением времени превратившееся в отрицание. Уже на ранней ступени развития буддизма такие жертвоприношения стали уступать место обильным курениям, подношению цветов; и, видимо, с самого начала словесный молитвенный элемент культа занял в буддизме значительно большее место, чем в ведической религии и в брахманизме.

Сангха (община) во времена Ашоки приобрела оформленный вид. Сеть монастырей покрыла всю Индию. И если вначале примкнуть к буддизму означало уйти из мира, полностью предавшись жизни отшельника-монаха, живущего подаянием, то уже сам Ашока явил пример вступления в сангху с сохранением прежнего мирского образа жизни.

Подтверждается надписями Ашоки общепринятое в науке положение о государственном характере буддизма в то время. Во всех надписях царь выступает в роли верховного авторитета по всем религиозным вопросам, он изрекает высшие истины вероучения тоном инстанции, имеющей право запрещать и разрешать. Правда, как отмечалось выше, в надписях нет упоминания о всебуддийском Соборе в Паталипутре, обычно именуемом третьим.

Следующую ступень в развитии вероучения и культа буддийской религии отражает Бхархутская ступа. По времени она отстоит от надписей Ашоки на 100–150 лет; путь, пройденный за это время буддийской религией, достаточно значителен.

Трудно сказать, какой святыне была посвящена Бхархутская ступа, тем более что она сохранилась не полностью. Но большое количество барельефов и других изображений, а также надписей, объясняющих эти изображения, делает данный памятник бесценным источником для характеристики раннего буддизма. И. П. Минаев говорит, что «с него, быть может, следует начинать изучение… буддийской религии». «Это, — характеризует он значение Бхархутской ступы, — компендиум буддизма, книга, иссеченная на граните, правда, без многих листов, с некоторыми страницами, только отчасти разобранными, — но ценность и значение книги от этого нисколько не умаляются. Уже то, что сохранилось из нее и может быть разобрано и истолковано, в настоящее время представляет материал, достаточный для довольно полной картины развития буддизма в определенную эпоху» 29. Правда, не исключено, что некоторые изображения и надписи относятся к более позднему времени, чем период возведения самой ступы. И все же они расцениваются специалистами как самые ранние, не считая надписей Ашоки, памятники древнего буддизма.

В изображениях и надписях Бхархутской ступы наглядно и убедительно выражены представления, связанные с верой в сверхъестественный мир и населяющих его богов и демонов. Колонны, обрамляющие вход во внутренний двор святилища, украшены изображениями сверхъестественных существ мужского и женского пола, надписи под которыми именуют их словом «якхо». Это слово, звучащее на санскрите как «якша», многозначно, будучи наименованием вообще богов или демонов в одних случаях и специально злых богов — в других. В Бхархутской ступе они выступают в роли хранителей и стражей святыни, причем многие из них изображены молящимися. Каждый из якхо имеет собственное имя. Двое из этих существ, Купиро и Вирудако, ассоциируются с известными по древней индийской мифологии Куверой и Вирупакшей — богами-хранителями северной и южной сторон Вселенной. Они довольно широко представлены в буддийской мифологической космологии вместе с хранителями двух других сторон света. Изображены они в человекоподобном виде.

Помимо большого количества других сверхъестественных существ, изображенных на ступе, привлекает внимание прежде всего отражение в ней собственно буддийской мифологии, связанной с жизнью и сущностью Будды. Здесь оказывается, что спекулятивные построения о возвышенном и утонченном философском характере раннего буддизма не соответствуют действительности: мифы о Будде-боге нашли в Бхархутской ступе свое яркое выражение.

Так, рельеф на восточных дверях ступы с надписью: «Нисхождение Бхагаваты» — изображает зачатие Будды его матерью Майей. Другое изображение иллюстрирует возврат Будды на землю с неба, куда он подымался для бесед с 33 богами. На третьем показан цветочный дождь, ниспосланный богами на трон Будды в момент его просветления. «Старательно выполненный рельеф… сохранил нам вид «Палаты Совещания богов» (Судхаммы); этот «небесный дворец» скомпонован по образцу земных дворцов того времени, и даже, надо думать, по образцу именно таких зданий, какие созидались в областях независимых кланов, таких, следовательно, какие могли быть и в столице области шакьев» 30

Образ Будды во многих перипетиях его мифологической судьбы широко представлен в изображениях Бхархутской ступы. «Отовсюду, — пишет И. П. Минаев, — на молельщика смотрели лики, как бы рассказывающие эпопею Вещего… эпизоды из его последней земной жизни сменялись изображениями его предшествующих перерождений…» 31 Последнее особенно примечательно: девятнадцать изображений иллюстрируют те образы, в которых Будда существовал до его воплощения в Гаутаме. Однако лишь около половины имен прежних воплощений Будды совпадает с теми именами, которые фигурируют в палийском каноне.

Мифологическое содержание текстов и изображений Бхархутской ступы свидетельствует о том, что на самой ранней, доступной исследованию ступени развития буддизм имел богатый пантеон и пандемониум, в основном соответствующий представлениям и верованиям, канонизированным впоследствии в Типитаке. Имеющиеся расхождения могут объясняться либо отсутствием к этому времени соответствующих письменных документов, либо тем, что по каким-либо причинам они были недоступны мастерам, работавшим над ступой. И в том и в другом случае работа должна была вестись «понаслышке», в соответствии с теми представлениями, которые бытовали в народе.