Эволюция архитектуры османской мечети - Евгений Иванович Кононенко Страница 51

Среди предложенных придворным архитектурным «ателье» вариантов нашлись и такие, которые были достаточно разработаны в зданиях, возведенных по частному заказу и лишь по формальным и/или риторическим критериям не соответствующих типу «большой османской мечети»; подобные решения составили своеобразный «резерв идей» зодчих и позже были реализованы в государственном патронате культовых сооружений. Одним из таких решений стало сведение конструкции мечети к четырем выявленным на фасадах подпружным аркам, реализованное в Михримах Султан-джами у Эдирнекапы и в XVIII в. воспроизведенное в Нуросмание-джами – показательной барочной версии «большой османской мечети».

Другим полностью подготовленным конструктивным вариантом оказался подкупольный гексагон, ставший основой композиции в целом ряде «малых мечетей» 1550-1580-х гг. Достоинства этой конструкции, позволявшей добиваться интеграции углов интерьера в единое подкупольное пространство, были оценены преемниками Синана и реализованы в целом ряде «чиновничьих» мечетей – стамбульских Казаскер Иваз-эфенди (1585), Черрах Мехмед-паша (1594)154, Хекимоглу Али-паша (1735), каирской Малика Сафийя (1710). Только в начале XXI в. опорный гексагон стал композиционной основой для культового здания, полностью соответствующего типу «большой османской мечети», возведенного в стамбульском Аташехире и получившем знаковое имя – Мимар Синан-джами ((2007–2012, арх. X. Ченальп); постановка 27-метрового купола на 6 опорах была подана именно как развитие одного из предложенных Синаном варианта, а на турецком сайте, посвященном проблемам реставрации архитектурных памятников, утверждается, что если бы Синан прожил еще десятилетие и после Селимие-джами проектировал еще одну огромную мечеть, для нее был бы использован именно гексагон155.

Деятельность Синана фактически исчерпывает проблематику османского архитектурного поиска не только XVI в., но и всего классического периода османского зодчества. Многовекторность предложенных им планировочных, конструктивных, композиционных решений на два столетия предопределила развитие культового зодчества Империи – как столичного, так и провинциального, как в рамках монаршего патроната огромных мемориальных куллие, так и в частном заказе небольших молитвенных зданий. Спроектированные мастерской Синана комплексы сформировали восприятие Стамбула, центров Эдирне, Коньи и целого ряда других городов Анатолии и Румелии, а близкие к оригиналам реплики синановских мечетей впоследствии украсили большинство более-менее крупных населенных пунктов, входивших в ареал османского владычества.

Предложив в трех «больших османских мечетях» разное прочтение внутреннего пространства при сохранении единого образа, Синан превратил интуитивно найденную на рубеже XV–XVI вв. композицию, соответствующую представлению о масштабном триумфальном монументе, в архитектурный тип, наделенный необходимой вариативностью. В течение последующих столетий – пока османские султаны и политически, и финансово могли позволить себе возведение огромных комплексов, – этот тип сохранял актуальность в столичной строительной практике; при этом, несмотря на поиски мастеров, композиция сооружений уже не менялась, что свидетельствует об идеальном соответствии таких зданий как градостроительным, так и риторическим задачам (с учетом всех связываемых с ними политических ассоциаций) и как следствие – о закреплении архитектурных особенностей возводимых под патронатом султанов культовых объектов.

«Наследники Синана»: Культовая архитектура XVII – начала XVIII в.

Патронат «султаната женщин»

Тысячный год хиджры пришелся на 1591 г. христианского летосчисления. Начало второго тысячелетия ислама Османская империя встретила на пике своего могущества, но завоевания Сулеймана I и Селима II стали последними крупными территориальными приобретениями на западе, а на востоке противостояние с Ираном продолжалось с переменным успехом. Османы вели все более затяжные войны, требовавшие все больших расходов и приносившие все меньше славы, трофеев и приращений земель; правительство со все большим напряжением, но справлялось с анатолийскими восстаниями джеляли и янычарскими бунтами1; с меньшим успехом Империя могла противостоять сепаратизму провинций, вынужденно делясь властью с вождями ливанских друзов, аравийскими шейхами, египетскими мамлюками, алжирскими деями2. Слабость и неподготовленность новых султанов к управлению лишь отчасти компенсировалась усилением могущества визирей и инициативами жен монарха и особенно вдовствующих императриц – валиде султан.

Первая половина XVII в. вошла в турецкую историографию как «султанат женщин» (Kadınlar saltanatı)3, вторая – как «эпоха Кёпрюлю» (Köprülüler Devri), поскольку именно из этой семьи происходили семь великих визирей. И гарем, и высшие администраторы дорожили репутацией благотворителей и проявили себя в архитектурном патронате, но предпочитали основывать специализированные медресе, библиотеки, ханы4; в квартальных мечетях в Стамбуле уже не было недостатка, и небольшие куллие утрачивали привычную многофункциональность – вплоть до появления благотворительных комплексов, лишенных мечети (например, стамбульские куллие Хасеки Байрам-паша и Амджазаде Хусейн-паша)5.

Культовая строительная активность визирей Кёпрюлю оказалась сосредоточена в балканских, понтийских, приэгейских, сирийских городах, но большая часть возведенных памятников были уничтожены или перестроены до неузнаваемости6; сохранившиеся мечети – в частности, Кёпрюлю Мехмед-паша-джами в североанатолийском Карабюке (1658–1662) и одноименная мечеть в Хекимхане около Малатьи (1661)7 – демонстрируют архаизирующую конструктивную простоту и утилитарную функциональность без претензии на сложный архитектурный поиск. То же касается и патроната местных чиновников – основанные ими квартальные мечети, официально датируемые XVII в., позже перестраивались и расширялись, приобретая формы, характерные для XIX столетия (измирские «базарные» мечети Кестанепазары, Башдурак, Кемералты)8.

Блестящая организация функционирования ведомства придворного архитектора (Hassa Mimarlari Ocağı) позволила целой плеяде коллег и учеников Синана продолжать работу по уже готовым проектам. По этой причине ряд памятников, завершенных в 1570-1580-х гг., имеют спорную атрибуцию – их как включают в списки работ самого Синана, так и приписывают другим мастерам (Давуду-аге, Далгыч Ахмеду, Седефкару Мехмеду-аге, а также «неизвестным авторам»)9. Незначительно трансформируемые разработки мастерской Синана оказались способны несколько десятилетий удовлетворять частный заказ в области культовой архитектуры, исключая необходимость творческих поисков и оригинальных решений.

Завершение Селимие-джами в Эдирне в 1574 г. ознаменовало и окончание активных поисков форм «большой османской мечети» в течение XVI в. Нефная Сулеймание-джами подвела итог попыткам воспроизвести храм Св. Софии, и возвращаться к этой архитектурной теме не было необходимости; эдирнская мечеть являла собой настолько грандиозное сооружение, что надолго оказалась исключена из круга архитектурных образцов, хотя отдельные появившиеся в нем элементы (использование торговых рядов-араста для опоры платформы, оформление архивольтов галерей интерьера, сдвиг боковых лоджий относительно вертикальной плоскости, постановка минаретов на углах основного объема, рисунок аркад двора) были позаимствованы «наследниками Синана». Непосредственные последователи великого зодчего взяли за основу следующих архитектурных проектов, выполнявшихся по султанскому заказу, конструкцию и композицию мечети Шехзаде, фактически превратив квадрифолий полукуполов в норматив для огромных культовых комплексов Стамбула, что позволяет современным исследователям говорить даже о некоем «имперском каноне» в монументальной архитектуре10.

Переходя к следующему этапу эволюции типа «большой османской мечети», следует акцентировать странную ситуацию, долго остававшуюся вне интересов исследователей османской архитектуры. На протяжении более чем столетия с момента взятия Константинополя каждый османский султан возводил «именную» мечеть – Фатих-джами Мехмеда II, Баязид-джами, Селим Явуз-джами, Сулеймание, эдирнская Селимие; показательно, что даже Селим I и Селим