Лев Тихомиров - Религиозно-философские основы истории Страница 59

Такое соединение условий внутренних и внешних представил мир, из которого возникла наша культура, в эпоху, предшествовавшую появлению христианства. Эта эпоха ознаменовалась и проявлениями горячей пропаганды со стороны мировоззрений, находившихся в состоянии горячей веры. Так, еврейство именно в это время воодушевилось мыслью о подчинении себе мира и проявило себя широким прозелитизмом. После этого еще более горячо и широко повело свою проповедь христианство, достигшее в деле завоевания мира успехов, неслыханных в истории. Все более вялые элементы различных религиозно-философских мировоззрений, напротив, погрузились в работу синкретическую. Она распространялась и на некоторые сферы еврейства и самого христианства, но основные элементы этих двух миросозерцаний, проникнутые внутренней верой в себя, не участвовали в этом и боролись против синкретических попыток, стремясь только к внутреннему самоопределению и утверждению себя в собственном смысле и содержании. Втягивание их в синкретическое объединение с другими миросозерцаниями рассматривалось ими как дело враждебное и всеми силами отметалось.

Синкретическое движение этой эпохи было <...> преобладающим и создало самые сложные комбинации.

Ряд эллинизированных евреев пытался синкретизировать Моисееву веру с мировоззрениями, с одной стороны, нашего античного мира, с другой — с воззрениями халдейско-персидскими. Наиболее крупным представителем первого направления был Филон Александрийский. Из этого направления не вышло никаких прочных результатов, и оно заглохло, забитое с одной стороны христианством, с другой — еврейством, перешедшим к внутреннему сплочению, с отбросом всяких чуждых взглядов. Что касается синкретизирования еврейства с вавилонскими учениками, оно породило зерно новой веры и развилось в так называемую каббалу, получившую видное место в мире и в самом еврействе как особая составная его часть.

Самые разнообразные синкретические объединения получались из комбинирования греческой философии и мистики с египетской, вавилонской, индусской, отчасти еврейской и христианской, захваченной гностицизмом. Новопифагорейство, всех видов гнозис, филонизм, впоследствии новоплатонизм, герменизм, манихейство и т. д. — все это было проявлениями стремления к синкретизированию различных отрывков истины, предполагавшихся в различных верованиях. Иногда эти попытки были производимы умами гениальными, как Плотин{1}, и давали построения глубокие, как новоплатонизм — быть может, высшее выражение греческой философии. Этим построениям недоставало одного, главного, такого основного исходного пункта, который бы мог слить отвлеченную истину с жизненным и мировым делом человека, воодушевляя его горячей верой в то, что даваемая ему «истина»  даст ему также и «жизнь».

В эпоху синкретизма, здесь упоминаемую, выросли две могучие эволюционные ветки развития: христианство и еврейство. Что касается учений в прямом смысле синкретических, они все заглохли и не были допущены к исторической роли и прозябали в виде сект и тайных обществ. Впрочем, это продолжалось лишь до тех пор, пока восторжествовавшее христианское мировоззрение не начало испытывать припадки утомления и сомнения, теряя веру в свою абсолютную истину. Тогда началось воскресение заглохших остатков былого синкретизма, за это время выработавшего свое самосознание и ставшего ферментом новых движений в мире.

Старая эпоха синкретизма кончилась торжеством христианства. Новая нарастающая эпоха воскресения древних синкретизмов, без сомнения, должна будет выдвинуть какое-то сильное религиозно-философское движение, конечно, характера ярко антихристианского.

Глава XXIII

Гностицизм

Учения, объединяющиеся под именем «гностицизм», представляют картину очень пеструю. В нем видно все: египетская философия, индуистская, еврейские мистические учения. Но от всех синкретических учений он отличается тем, что упорно старался связать себя с христианством. Между тем у него менее всего родства с подлинным христианством, которое он только искажал и эксплуатировал. Навязывание себя христианству, выдавание себя за эзотерическое учение Христа, эксплуатация текстов Священного Писания, которое многие гностики знали прекрасно, — все это происходило оттого, что гнозис зарождался в той же среде, как и христианство. Есть известия, что Валентин претендовал даже на звание римского епископа. Гностик Татиан был учеником св. Иустина и при жизни его не отрывался от Церкви. Таких примеров множество.

В. С. Соловьев разделяет гнозис по его внутреннему характеру на четыре группы: египетский (Керинф{2}, Валентин, Василид, египетские офиты), сиро-халдейский (азиатские офиты, ператы, сифиане, каиниты, элксаиты, Юстин, Сатурнил{3}, Бардесан), египетско-сирийская группа (Симон Волхв{4}, Менандр{5}), малоазийская группа (Кердон{6}, Маркион{7}). Эта классификация интересна только потому, что она обрисовывает синкретическую сложность гностицизма, собиравшего свои идеи со всех четырех сторон света. Но по хронологическому порядку происхождения учений картина получается совершенно иная.

Первым гностиком по времени был Симон Волхв, известный из Деяний Апостольских, впрочем, еще не принимавший названия «гностика», которое пущено в ход только Карпократом{8}. Св. Ириней Лионский, Ипполит, равно как и позднейшие писатели, единогласно признают Симона Волхва первым учителем гностицизма. Он был родом из Самарии. Его учениками были Менандр, тоже самарянин, и Кердон. Учениками Менандра были Сатурнил, родом сириец, и Василид, бывший египтянином. Учеником Кердона был Маркион (Понтиец), находящийся в связи с каинитами. Василид, по-видимому, дал некоторые исходные пункты знаменитому Валентину, который, впрочем, и сам знал египетскую философию, будучи и сам египтянин[170]. В Египте же научен Керинф. От Сатурнила и Маркиона получили начало энкратиты (Татиан). Учение Марка примечательно по сходству с каббалистической «Сефер Иецирой», вводя в творческие силы буквы и цифры, только не еврейские, а греческие. Мистические формулы «искупления» его секты произносятся на еврейском языке, который вообще пропитывает гностические термины.

Из наиболее революционных учений должно отметить доктрину Карпократа и его сына Епифана, а также секту каинитов. Остальных учителей гностицизма оставляем в стороне.

Развитие гностицизма совершалось одновременно с христианством. Симон Волхв был современником Спасителя и еще при императоре Клавдии был в Риме[171]. Менандр и Керинф относятся к I веку по P. X. Кердон и Сатурнил переходят с первого века на второй. Маркион продолжал еще учить в 150 году. Васи л ид был несколько раньше Валентина, который родился в последнее десятилетие I века и умер в 160 году.

Первоначальное движение гностицизма вышло, несомненно, из области тех сирийско-еврейских мистических учений, которые составили, вероятно, и первые фазисы в развитии Каббалы. Сходство гностицизма с каббалистическими воззрениями так велико, что исследователи невольно производят то гностицизм из Каббалы, то наоборот. Так, Адольф Франк, знаток Каббалы, готов из нее производить учения гностиков. Симон Волхв выдавал себя за «великую силу Божию», под которой подразумевал именно «слово Божие», в качестве чего он совмещал в себе все атрибуты божества. «Я, — говорил он, — слово Бога, я обладаю истинной красотой, я Утешитель, я всемогущ, я — все, что есть в Боге». Тут, говорит Франк, нет ни одного выражения, не соответствующего какой-нибудь «сефироте» Каббалы. Симон Волхв называл божественной «мыслью» (Энноей) известную свою подругу Елену. Он сам представлял «Мудрость» (каббалистическая Хохма), мужской принцип, а Елена — «Мысль, разумение» (Бина Каббалы) — женский принцип, который в своей половой связи с «Мудростью» составляет с ним сизигию. Еврей Элксай, учение которого очень сходно с учением Симона, называет Дух (пневму) сизигией Христа, который является мужским принципом. Он рисует колоссальные пропорции его тела сходно с изображением в «Зогаре» так называемой «Белой головы», а также с описанием Бога в «Алфавите», почитаемой каббалистами книге, приписываемой рабби Акибе. Сириец Бардесан, гностик, излагает космогонию чисто каббалистическую. Так называемый «Назарейский кодекс», учение секты, восходящей до начала христианства, рисует такое мировоззрение, что, говорит Франк, перелистывая эту книгу, думаешь, не имеешь ли перед собой какого-нибудь варианта или фрагмента «Зогара»[172].

Наоборот, Генрих Грец, который вообще не любит Каббалы, обвиняет гностицизм в том, что он привил еврейству больные мистические мечтания, выросшие в Каббалу. Отрицая древность «Зогара» и завершенной системы Каббалы, Грец видит в еврейском мистицизме I и II веков по P. X. влияние гностицизма[173].