Эволюция архитектуры османской мечети - Евгений Иванович Кононенко Страница 83

была доминировать над Иерусалимом в целом, аналогично тому как построенная в середине XIX в. мечеть Мухаммеда Али превратилась в новую доминанту Каира. В таком решении можно видеть сходство с планировками османских куллие, в которых главным зданием ансамбля являлась именно мечеть, а мавзолеи основателей и реликварии занимали подчиненное положение; этому же принципу следовали и султанский некрополь возле Айя-Софии, и комплекс Эйюп.

Проект реконструкции мечети АльАкса. Рис. А. Кемалеттина, 1925.

Архив архитектуры и дизайна, Галерея современного искусства SALT, Галата, Стамбул

В данном проекте «реставрации» речь шла не о том, чтобы вернуть святыне прежний вид, очистив ее от позднейших наслоений и перестроек, и даже не о том, чтобы вписать реконструированный памятник в историческую панораму; наоборот – программа-минимум Кемалеттина была нацелена на обеспечение Храмовой горе исключительного места в застройке Иерусалима, программа-максимум подразумевала архитектурное подчинение священного для трех авраамических религий города именно исламскому культовому сооружению.

Утопический замысел А. Кемалеттина позволяет сделать несколько выводов.

Во-первых, допуская саму возможность превращения архитектурного тела Масджид аль-Акса в «большую османскую мечеть», турецкий зодчий, воспринимавший этот архитектурный тип как одно из высших достижений исламской культуры, недвусмысленно заменял все перестройки святыни, предпринятые омейядскими, аббасидскими, фатимидскими халифами, визуальным символом Османского халифата, возвращая «большой османской мечети» триумфальное значение и визуализируя ею панисламистские устремления своих современников и соотечественников66.

Во-вторых, замысел возвести на месте храма Соломона огромную мечеть, архитектура которой вдохновлена стамбульской Сулеймание-джами, заставляет вспомнить о том, что заказ Сулеймана Великолепного в свою очередь отсылал к представлению о Templum Solomonis. Аксиологическое сопоставление, предпринятое еще в середине XVI в., более чем через три с половиной столетия получало подтверждение через тождество формы: архитектурная доминанта Иерусалима должна была воспроизводить архитектурную доминанту Стамбула, претендовавшую на воспроизведение значения иерусалимской святыни… «Большая османская мечеть» в проекте Кемалеттина была призвана не только изменить приоритеты визуального восприятия Святого града, но и укрепить уже существовавшие идеологические коннотации, сохраняя присущие ей качества инструмента риторики.

Кроме того, последний большой проект мусульманского культового здания, начатый накануне ликвидации Османской империи, оказался связан с реставрацией иерусалимской мечети, что заставляет вспомнить первый памятник анатолийской мусульманской архитектуры – Улу-джами в Диярбакыре, являющуюся репликой восстановленной при Малик-шахе дамасской мечети. Кажется символичным, что история османской архитектуры закончилась тем же, чем начиналась история сельджукского зодчества – реставрацией великих памятников Омейядского халифата, расстояние между которыми меньше, чем от Эдирне до Стамбула.

Заключение

Безусловно, ликвидация и Османской империи, и Османского халифата не означали мгновенного отказа от османской архитектурной традиции. Во-первых, создавать «революционную архитектуру» на ее раннем этапе пришлось выпускникам османских Академии изящных искусств и инженерных школ, воспитанным на образцах, предложенных полустолетием ранее в «Usul-i Mi’mari-i Osmani» и в 1910-х гг. получивших тюркистское переосмысление. Те же М. Ведат Тек, А. Кемалеттин и ряд других уже известных османских зодчих (Дж. Монжери, А. Коюноглу, Я Ахмет) возглавили крупные строительные проекты в Анкаре, объявленной столицей Турецкой республики. Во-вторых, тюркизм обрел официальный статус «идеологической детерминанты выживания турок как народа и как государства»1, и тюркистская риторика «Первого национального архитектурного движения» прекрасно соответствовала задачам визуализации национальных идеалов. Возведенные в 1920-х гг. здания Национальной Ассамблеи, Анкара-палас, Этнографического музея, штаб-квартиры Народно-республиканской партии, ряда министерств и банков использовали тот же набор «тюркских» (или «назначенных» таковыми) элементов, который можно найти в постройках 1910-х гг. – небольшие шлемовидные купола, пологие стрельчатые арки, сталактитовые капители колонн, широкие выносные карнизы на деревянных кронштейнах, изразцовые панно на фасадах2. Основные элементы столичного репертуара запоздалого нео-османского (а теперь раннереспубликанского) архитектурного стиля легко распространялись в провинцию, – власти активно использовали именно эти «патриотические» формы при строительстве госучреждений, школ и почт, обеспечивая работой архитекторов позднеосманской выучки.

Но, девальвировав политическую роль идеологии ислама, декларировав светскость государства, подчинив деятельность религиозных общин Управлению по делам религий и национализировав вакуфные учреждения3, Турецкая республика надолго устранилась из культового строительства. Единичные мечети, появлявшиеся в кемалистской Турции, возводились без какой-либо государственной поддержки по предельно упрощенным старым проектам. История османской мечети закончилась раньше, чем исчерпал себя тот архитектурный стиль и та отражаемая им риторика национализма, которые были унаследованы Республикой.

Правда, уже в конце 1930-х гг. Народно-республиканская партия декларировала необходимость акцентирования турецких национальных особенностей и традиций в противовес «революционному модерну», приведшую к формированию представления о «национальной архитектуре» (Milli mimari), одним из идеологов которой стал С.Х. Эльдем4; отражением этого заказа в турецком искусствознании и стали работы Дж. Арсевена, пытавшегося использовать инструментарий европейского искусствознания для изучения тюркской культуры. С конца 1940-х гг. С. Эльдем возглавил «Второе национальное архитектурное движение», программно направленное на поиск и выражение уже не национальных (тюркских), а региональных (анатолийских) особенностей и характеризуемое вниманием к климату, освещению, рельефу местности, традиционным строительным материалам. По целому ряду причин после Второй мировой войны в турецкую строительную практику вернулись и мечети, планировки и композиции которых за редким исключением снова и снова повторяли османские образцы5; однако их нарочито архаизирующие формы должны рассматриваться не как предмет исследования истории архитектуры, но скорее как пропагандистский инструмент6.

Задачей представленных очерков являлось обозначение основных направлений эволюции архитектуры османской мечети. Надеюсь, что эта задача мной выполнена; во всяком случае, читатель может составить представление о том, как в ходе приспособления арабского дворового типа к условиям Анатолии формировалась зально-купольная мечеть, насколько обусловленные обстоятельствами патроната архитектурные типы мечети, сложившиеся в сельджукском зодчестве Анатолии, повлияли на самостоятельные формальные поиски в «период бейликов» и как они отразились в разработке форм раннеосманской мечети; как формировалась «большая османская мечеть», какие векторы развития композиции культовых зданий были предложены в мастерской Синана, каким из них было в дальнейшем отдано предпочтение; как султанский патронат изменился в ходе знакомства с европейскими образцами в XVIII–XIX вв., насколько своеобразно запоздалое «османское барокко», какие формы принимали поиски национального стиля в позднеосманской архитектуре…

Авторская честность заставляет признать, что целый ряд безусловно важных и интересных проблем и вопросов в данных очерках обозначены лишь вскользь. Сосредоточение на одних из них увело бы в сторону от магистральных задач, другие имеют обширную историографию, для решения третьих у автора на момент написания книги недостаточно аргументов. К таким отложенным вопросам следует отнести, например, выделение нескольких этапов открытого проявления в османском зодчестве «очарования Византией», судьбу архитектурного наследия Конийского султаната и анатолийских бейликов в рамках османских перестроек и реставраций, особенности и формы патроната культовой архитектуры во второй половине XVII в., изложение представлений об архитектуре в османских литературных источниках, зарождение эстетических и архитектурных теорий… Важность «больших османских мечетей» Синана оттеснила на задний план анализ созданных его мастерской многочисленных «малых мечетей»; внимание к репрезентативным столичным памятникам, в которых прежде всего осуществлялись архитектурные поиски, лишь отчасти оправдывает умолчание отражения этих поисков