Иван Забаев - Семья и деторождение в России. Категории родительского сознания Страница 4

Что же касается деторождения, то в этом мире множества возможностей «вступают в противоречие чадолюбие в традиционном понимании (чтобы детей было много) и воспитание детей – средняя современная семья и экономически, и эмоционально, и по балансу доступного времени может дать надлежащее воспитание и образование лишь ограниченному числу детей, чадолюбие в современном понимании требует ограничения числа детей, но больших инвестиций в их воспитание» [Вишневский 2009: 77–78].

Такова, по мнению автора, роль целерационального типа действия в обществе XXI в. – такое действие позволяет существовать и действовать в мире, в котором есть «не поддающееся перечислению множество возможностей». Именно калькулирующая, формальная рациональность (а М. Вебер имел в виду именно ее [Weber 1978: 85–86]) обеспечивает возможность действия в таким образом организованном мире. За счет чего? За счет того, что она основана на одной простой процедуре – сопоставлении целей и средств. В таком случае дальнейшие рассуждения демографа о том, что «целерациональное поведение точно так же направляется общественными ценностями, как и ценностно-рациональное, но только не путем жестких внешних предписаний и под контролем внешней цензуры, а путем интериоризации ценностей и ориентированного на них свободного выбора» [Вишневский 2009: 78], вызывают непонимание. Дело в том, что весь пафос веберовских текстов, посвященных рационализации (фрагменты о рациональной бюрократии, о соотношении формальной и материальной рациональности в «Хозяйстве и обществе», «Предварительные замечания» к «Хозяйственной этике мировых религий», наконец, сама «Протестантская этика и дух капитализма»), направлен на то, чтобы выделить эту самую формальную рационализацию, рациональный капитализм.

В таком определении ситуации М. Вебер не одинок, (калькулирующая) рациональность, с ее простой схемой соотнесения целей и средств, именно тем и хороша, что изгоняет из жизненного мира человека все неясное, неочевидное (в том числе и буквально то, чему органы чувств не дают подтверждения), все чувства и предрассудки. Именно это важно для современного расчетливого и сознательного человека (человека общества модерна). Эту же мысль высказывал еще один классик социологии – Ф. Теннис, чей фундаментальный текст «Общность и общество» вышел двумя изданиями (1887), (1912) и был доступен М. Веберу (Вебер ориентировался на него в своих работах) как при написании «Протестантской этики…», так и при подготовке «Хозяйства и общества»:

«Расчетливый человек стремится только к конечному результату: казалось бы, он многое делает понапрасну, но в его калькуляциях это предусмотрено и внесено в ценностный реестр, и окончание его действий должно не только возместить все потери, но и принести такую выгоду, которой не соответствует никакая часть изначальных затрат, – эта выгода есть его цель, которая, по всей видимости, не стоила ему никаких особых средств, а была добыта лишь благодаря правильному распределению уже имеющихся, благодаря их рассчитанному и заранее подготовленному употреблению сообразно времени и месту…Расчетливый сознает свое превосходство и свободу, знает про себя, что он уверен в своих целях и является господином над своими властными средствами, которые находятся в зависимости от его мыслей и привлекаются им сообразно его решениям, пускай со стороны и может показаться, что они движутся по своим собственным путям. А совокупность знаний и мнений о регулярном или вероятном ходе событий, знаний, которые кто-либо может хранить, иметь перед собой и использовать, независимо от того, подвластны или неподвластны эти события его определению, и, стало быть, знание о собственных и чужих, противодействующих или благоприятствующих силах (из которых первые надлежит преодолеть, а поддержкой вторых – заручиться)…Чтобы расчет оправдался, последняя должна лежать в основе всех приготовлений и оценок. Это готовое к использованию, годное для планомерного применения знание, теория и метод господства над природой и людьми. Сознательный индивидуум пренебрегает всеми темными чувствами, предчувствиями, предрассудками как обладающими в этой связи ничтожной или сомнительной ценностью и хочет строить свои планы, свой образ жизни и свой взгляд на мир лишь сообразно своим ясно и отчетливо сформулированным понятиям» [Теннис 2002: 169–170].

Иными словами, если возвращаться к аргументу демографов, то в ценностном плане становится ясно, что снижение деторождения некоторым образом связано с развитием калькулирующей рациональности. И соответственно можно предположить, что пары, рожающие сегодня одного-двух детей, демонстрируют эту самую калькулирующую рациональность и могут четко поставить цели (в своей жизни) и анализировать все остальное с точки зрения того, насколько пригодным и эффективным средством относительно этой цели является та или иная вещь или событие. Также нужно отметить, что часто в демографических текстах речь идет не о человеке вообще, но о женщине, в положении которой в XX в. произошли кардинальные перемены. И вообще говоря, именно она должна была стать и стала «преимущественным» объектом трансформации в этот период в том числе и с точки зрения процессов возрастающей рациональности. Вот, например, свидетельство из Тенниса, относящееся к началу XX в.: «Женщины по большей части послушны руководству своих чувств, мужчины же следуют своему рассудку – это расхожая истина, но она тем более важна как конденсат всеобщего опыта. Мужчины более благоразумны. Только они способны к расчету, к спокойному (абстрактному) мышлению, соображению, комбинированию, к логике; женщины же, как правило, если и движутся этими путями, то лишь весьма неуверенно» [Теннис 2002: 221].

Тем не менее остается вопрос – по каким-то причинам такого рода человек, т. е. способный к калькулирующей рациональности и оставляющий ценности на заднем плане, перестает рожать детей или не перестает хотеть их (хотя бы в небольшом количестве) [Weston et al. 2004], но только откладывает [Sobotka 2004]. Дело в том, что нас здесь, конечно, не может удовлетворить аргумент А. Вишневского, поскольку, вообще говоря, суждение «средняя современная семья… может дать надлежащее воспитание и образование лишь ограниченному числу детей, чадолюбие в современном понимании требует ограничения числа детей, но больших инвестиций в их воспитание» – никак не вытекает из тезиса об увеличении рациональности в обществе. Калькулирующая рациональность индифферентна по отношению к содержанию целей. Иными словами, если бы человек и общество захотели (а в рассуждениях Вишневского понимание общества как системы с набором функций и соответствующие конструкции вида «общество хочет» присутствует постоянно[17]), то они стали бы рожать детей. Но они почему-то «не хотят». Почему? Дело в том, что описание того, как рациональность (в конкретном человеке) приводит с необходимостью к небольшому числу детей в паре или отказу человека / пары от деторождения, делалось, как правило, экономистами. Именно они попытались в рамках моделей homo economicus продемонстрировать направления и специфику этого влияния на уровне отдельного индивида или пары. В рамках экономического подхода существует значительное число моделей. Остановимся на некоторых.

Экономическая теория рождаемости, заимствованная из теории потребительского поведения, представлена несколькими подходами, которые основаны на логике максимизации домохозяйством функции полезности, зависящей от соотношения предпочтений и издержек по ее достижению [Becker 1960; 1991]. Принятие решения о рождении детей, т. е. «спрос на детей», рассматривается как результат рационального выбора родителей – как функция от «качества» детей (стоимости их содержания, образования, здоровья, потребления), затрат времени родителей на уход за ребенком и альтернативной стоимости производства и потребления других благ. Имеющиеся в распоряжении родителей ресурсы состоят из унаследованного капитала и трудовых заработков и расходуются либо на их собственное потребление, либо на покрытие издержек на содержание детей, либо на передачу детям человеческого и другого капитала. Так как воспитание детей требует времени, издержки на их содержание положительно связаны с ценностью времени родителей. Соответственно ограничения включают в себя ограничения по доходам и по времени, которые затрачивает домохозяйство на производство и потребление альтернативных благ, в том числе содержание и воспитание детей [Van Praag, Warnaar 2007]. Например, особенное внимание уделяется увеличению ценности времени, которое распределяет женщина между воспитанием детей и альтернативными формами занятости[18].

Сокращение рождаемости может объясняться ростом спроса на «качество» детей. Планирование рождения детей представляет собой выбор между количеством и качеством детей. Сокращение спроса на количество детей повышает спрос на их «качество», что вызывает еще большее падение спроса на их количество в будущем, повышая спрос на «качество» (так называемый механизм мультипликатора) [Becker 1991].