Коллектив авторов - Социология вещей (сборник статей) Страница 59

Хотя проблема соотношения объектов судопроизводства и капитализированных объектов позволяет наиболее ярко представить дела о компенсациях в связи с несчастными случаями, вероятно, гражданское право – не та область, в которой эта проблема предстает во всей своей «фундаментальности». Потому что гражданское право обычно занимается физическими происшествиями, становящимися причиной телесных повреждений – столкновений, несчастных случаев на производстве, «врожденных уродств», вызванных употреблением лекарственных препаратов родителями ребенка. В таких случаях перевод физической каузальности на язык юридических обязательств выглядит относительно просто и непроблематично. Теория судопроизводства, определяя, какие из случаев физической причинности должны быть установлены законом как влекущие за собой судебную ответственность, использует собственные знания в области баллистики, структуры материалов или эпидемиологии. Случаи же денежной оценки – калькуляции причиненного ущерба – могут показаться несвязанными с практикой судопроизводства. Относительно неотрефлектированной теоретической проблемой является тот факт, что некоторые подразделы теоретического судопроизводства, такие, как судебная инженерия, прямо затрагивают стоимость капитализированных активов в случае, если они требуют пересмотра конструкции или правил техники безопасности.

Чисто экономический подход к таким сторонам судопроизводства предполагает, конечно, анализ соотношения прибылей и убытков, наиболее известным примером которого являются калькуляции, проводимые производителями автомобилей. На основании этих калькуляций они выносят заключение: например, оснащение машин ремнями безопасности и другими страховочными приспособлениями будет неоправданным, если снижение прибылей вследствие увеличения стоимости автомобилей перекроет стоимость компенсационных выплат и судебных расходов, связанных со смертями в автокатастрофах. Важным основанием для требований установления неэкономических критериев судопроизводства, оспаривающих легитимность экономики как истинно «научной» логики правильного социального устройства, продолжает оставаться неприятие обществом такого экономически верного образа мысли. Но само гражданское право разрабатывалось в середине XIX века в качестве существенного дополнения и усовершенствования того, что тогда представлялось многим всеохватывающей правовой формой гражданского общества – речь идет о договорном праве (law of contract). В своей прекрасной книге «Причинность закона» Харт и Хоноре (1985: 308–9) подчеркивают, что в договорном праве рассмотрение вопросов причинности имеет гораздо меньшее значение, чем в гражданском праве, потому что в контексте договора причиненный вред рассматривается скорее как экономический ущерб, а не как нанесение физического увечья. В собственной небольшой главе, посвященной договору, Харт и Хоноре рассматривают причинность только в связи с нарушениями существующих договоров. Проблему причинности в ситуации первоначального заключения договора они не затрагивают. В данной работе, ставя в центр внимания правовую концепцию материальных вознаграждений, я исследую правовой аспект того, как реально формируются договорные социальные отношения.

Материальность как условие социальности

Согласно правовой концепции вознаграждений, договор не может состояться вследствие простого обещания, данного кому-то на словах. Положение о том, что правовое обязательство не может проистекать из «голой договоренности», то есть из чисто словесного соглашения, является одним из принципов римского права, используемого английской юриспруденцией. По латыни данное положение звучит: Nudum pactum non parit actionem или nudo pacto non oritur action (Holdsworth, 1942: Vol. 8: 1–42; Pollock and Maitland, 1959: Vol. 2: 194). Согласно современному англо-американскому праву, для того чтобы добровольное соглашение в отсутствие письменного договора стало законным обязательством, необходимо наличие дополнительного компонента: «загадочной субстанции, называемой вознаграждением» – так излагает суть дела Фридман (1973: 245).

Требование, согласно которому помимо словесного должно иметься и некое материальное свидетельство договоренности, позволяет удостовериться в значении договора как социального объекта, а не простого соглашения между отдельными индивидами. Государство берет на себя миссию обеспечить выполнение обязательств по договорам, чего оно не делает в отношении даже самых искренне заключенных и чрезвычайно важных обещаний. Соображения, преобразующие личное обещание в социально санкционированное обязательство, не могут быть тем, что зовется «соображениями морали», такими как чувство личного морального долга. Скорее, это должны быть «материальные» соображения, такие как переход из рук в руки некоего ощутимого предмета. Кое-кому из читателей памятен фильм Сьюзан Сэрандон «Клиент». В нем маленький мальчик, которого собирается допросить честолюбивый следователь (мальчику известно нечто об убийствах, совершенных одной организованной преступной группировкой), нанимает сочувствующую ему женщину-адвоката, вручив ей скомканную долларовую бумажку. Факта передачи даже такой символической суммы оказывается достаточно для заключения формального договора, в данном случае – договора между адвокатом и клиентом. В заключении подобного договора доллар играет роль «предварительного гонорара»[217]. Выплата предварительного гонорара обусловливает вступление в действие системы прав и обязанностей, составляющих отношения между адвокатом и клиентом и запрещает поверенному действовать в интересах противника своего клиента (практически так же, как выплата задатка, о котором я поведу речь позже, запрещает торговцу продать товар другому покупателю). Хотя предварительный гонорар может рассматриваться (и часто рассматривается) как оплата в рассрочку (часть общей суммы, которую надлежит уплатить за оказанную услугу), первичная роль гонорара – в том, чтобы служить материальным вознаграждением.

В романе Джона Гришема (кстати, бывшего юриста), по которому был снят фильм «Клиент», адвокат говорит мальчику: «Технически ты должен мне что-то заплатить в качестве предварительного гонорара и как только ты это сделаешь, я стану твоим представителем». Хотя адвокат принимает доллар, она не рассматривает его в качестве предоплаты за будущие услуги. Это лишь техническое требование для установления контрактных отношений. Понимая, как много значит доллар для ребенка, она пытается вернуть его, не задев гордости мальчика – ведь он «нанял» себе адвоката (Grisham, 1993: 113). В фильме мальчик не передает доллар из рук в руки. Он просто кладет его на стол перед ней. В англо-американской правовой системе этого вполне достаточно. Для контракта, имеющего исковую силу, важно то, что человек, получивший обещание – в данном случае обещание юридического представительства – «разлучается» с некоторой обладающей стоимостью вещью, находящейся в его распоряжении. Человек, давший обещание, не обязательно становится обладателем этой вещи (в нашем случае – бумажной банкноты), достаточно того, что он соглашается с ее отчуждением как с приемлемым вознаграждением.

Вознаграждение представляет собой социальный факт, порожденный добровольным отчуждением обладающего стоимостью материального предмета. По крайней мере, такого понимания придерживаются с XIX века, когда в качестве прецедента был принят исход ученого спора по поводу судебного дела «Коггс против Бернарда» (2 Ld. Raym. 909). В основе данного дела лежал следующий инцидент. Один джентльмен попросил водителя грузовика подвести к себе домой бочонок бренди. Водитель согласился, и этот человек вручил ему бочонок. Водитель доставил бочонок до дома, но при разгрузке так швырнул его, что бренди пролился. При этом никаких денег заплачено не было, но не было и явно высказанной просьбы оплатить оказанную услугу. Только водитель мог сказать, согласился ли он оказать любезность, доставив бренди, было ли это чистое выражение доброты или же он рассчитывал подзаработать, получив деньги после доставки. В отсутствие внешних свидетельств субъективная мотивация есть нечто недоказуемое. Суду надлежало решить, несет ли водитель ответственность за причиненный ущерб. Поскольку простого обещания выполнить то, о чем просят, недостаточно для установления факта формального обязательства, признать ответственность водителя можно было лишь установив, что в этом случае имело место материальное вознаграждение. Суд постановил, что фактически материального вознаграждения здесь не было. Но что же тогда было? Некоторые интерпретаторы доказывали, что само действие доставки водителем ящика свидетельствовало о наличии требуемых «материальных соображений». Оливер Венделл Холмс убедительно доказывал, что материальные соображения обнаруживали себя в предшествующем действии, когда владелец вручил водителю ящик бренди, тем самым отчуждая от себя самого некую материальную ценность и фактически перестав распоряжаться предметом, которым он по праву обладал. Это, согласно Холмсу (1881: 290–2), и был тот момент, когда данное водителем обещание стало формальным обязательством.