Яков Белицкий - Богословское-На-Могильцах Страница 2

На эти забавы мать-императрица не появлялась. Она вплывала иногда на уроки по математике и географии. Слушала ответы учителю и брезгливо оттопыривала губу: наследник российского престола отвечал косноязычно, багровея и покрываясь бисером пота под ледяным взглядом Екатерины. Великовозрастный его приятель отвечал не лучше, а посему из дворца не отчислялся — при юноше, который был бы более искусен, понятлив в науках, Павел Петрович выглядел бы совсем непрезентабельно.

Но князь Гагарин отнюдь не был туп и непонятлив! Вся его последующая жизнь показала, что обладал он изрядными способностями к точным наукам, был памятлив в языках и имел изрядную склонность к словесности и риторике.

«В молодости моей, — писал князь, — учился я прилежно и понятно и почерпнул просвещения, какие только имел случай почерпнуть».

Но более всего он преуспел в тончайшем ремесле придворного политеса и еще, несмотря на сравнительно юный возраст, быстро и досконально изучил переменчивый и злопамятный нрав своего высокого покровителя, сумев, в отличие от большинства других придворных, навсегда сохранить благорасположение будущего императора.

Он искренне считал Павла своим благодетелем, хотя судьбе было угодно распорядиться таким образом, что именно Гавриил Гагарин, а еще более его сын, не желая того, способствовали мученической гибели императора…

Послужной список владельца усадьбы длинен и разнообразен.

«Русский биографический словарь» Александра Александровича Половцева, многолетнего председателя Русского исторического общества, начинает статью о Гаврииле Петровиче Гагарине такой многозначительной фразой: «В юности пользовался расположением Елизаветы Петровны».

Летом 1773 года двадцативосьмилетний князь — волонтер в турецкой кампании. Главнокомандующий Петр Румянцев, заметив гагаринскую смелость и смекалку, производит его в премьер-майоры. Через год он получает и первое придворное звание: камер-юнкер.

О камер-юнкерстве мы нынче знаем только по пушкинской биографии, когда высочайшим указом от 31 декабря 1833 года титулярного советника «всемилостивейше пожаловали» в это звание. И как записал П. И. Бартенев со слов П. В. Нащокина, «друзья, Виельгорский и Жуковский, должны были обливать холодною водою нового камер-юнкера: до того он был взволнован этим пожалованием! Если б не они, он, будучи вне себя, разгоревшись, с пылающим лицом, хотел идти во дворец и наговорить грубостей самому царю».

Но негоже нам со столь высокой меркой подходить к князю Гавриилу: и век иной, и натура иная, и лет ему было, заметим, двадцать девять, так что в отличие от поэта не было у него основания сказать: «…я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам)». Князь Гагарин первым придворным званием должен был быть доволен: карьера его двигалась успешно. В царствование Екатерины каждый, кто получал это звание, сразу же становился обладателем чина статского советника (бригадирское звание по петровской «Табели о рангах»; при Александре I велено было считать камер-юнкерское звание не приносящим никакого чина).

Князю при дворе Екатерины жалуется чин за чином: через десять лет Гагарин уже камергер, а с 1793 года — сенатор. Еще через девять лет он будет заседать в Государственном совете рядом со своим тезкой Гаврилой Романовичем Державиным. Позже сменит знаменитого стихотворца на посту президента Коммерц-коллегии, иными словами — министра торговли. Особой близости между ними не было, но были они оба несдержанны на язык и некоторыми своими суждениями приводили в остолбенение не только чиновничье племя, но и высших сановников империи. Один прилюдно, правда за глаза, обозвал Павла дураком. За это могли и в Сибири сгноить — а Державину сошло с рук. Только был он именным указом отослан из совета в Сенат без права входа во время высших заседаний в кавалергардскую залу.

Недаром у Пушкина: «Державин, бич вельмож!» А поэт пушкинской поры Владимир Сергеевич Филимонов в стихах, посвященных Державину, написал так:

Кто чувства выражал сильнее,Умел хвалить и укорять?Какой певец дерзал смелееЦарям их долг напоминать?

Что касается князя Гагарина, он, казалось бы, и в мыслях не мог произнести хулу на своего благодетеля! Но вот член одной из правительственных комиссий Н. С. Ильинский записал однажды в дневник, что в беседе про то, какими путями появляются на свет божий новые законы, князь Гавриил Петрович изволил заметить, что «в самодержавном управлении, где государь делает что хочет, трудно утвердить законы. Вот сегодня мы поднесем государю, он утвердит, а завтра отменит. Это мы видим сами теперь ежедневно».

В описываемые годы Гагарин почти безвыездно жил в Петербурге, но имение себе он уже приглядел. Произошло это, по всей вероятности, не ранее 1775 года, когда сочетался он законным браком с девицей Прасковьей Федоровной, урожденной Воейковой.

Про нее мы никаких подробностей не знаем, за исключением того, что замуж она вышла восемнадцати лет; и еще в письмах княгини Натальи Репниной к князю Александру Куракину нашлась такая шпилька по поводу молодой Гагариной: «Сколько я могла приметить, то достоинства ее весьма закрыты».

Уж не Федора ли Матвеевича Воейкова, генерал-аншефа и святого Александра Невского кавалера дочь пошла с князем под венец? «Российская родословная книга», изданная в 1857 году Петром Долгоруким, про генерал-аншефа сообщает, что был он «муж ума замечательного и редкой по своему времени образованности», а также подтверждает и нашу догадку. А раз это так, то свояком с 1775 года князя Гагарина стал литератор, позже профессор Дерптского университета Александр Федорович Воейков.

И получается довольно любопытная ситуация, когда за государственным столом князь Гагарин восседал бок о бок с патриархом русского классицизма, главой литературного кружка архаистов, а за столом домашним делил семейную трапезу с членом будущего озорного и остроязычного «Арзамаса». Становится понятно, почему в 1930-х годах тогдашний директор Литературного музея Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич дал указание сделать фотографии и тщательные обмеры усадьбы Богословское-на-Могильцах. Весьма соблазнительна мысль, что в те годы в распоряжении Владимира Дмитриевича имелись не дошедшие до нас документы о том, что чарующая своим голосом Евтерпа — муза поэзии — не раз приводила под сень усадебных деревьев знаменитых своих питомцев…

Эти снимки с немалым трудом отыскались в архиве Литературного музея. Сделал их в 1933 году А. Т. Лебедев — фамилия его хорошо известна подмосковным краеведам. Его работы имеются и в Союзреставрации, и в филиале Музея архитектуры в Донском монастыре (недавно родственники Лебедева сдали сюда несколько альбомов с видами подмосковных усадеб, все они также датированы началом 30-х годов — интересна эта коллекция чрезвычайно!).

Серия снимков с надписью на обороте «Богословское-на-Могильцах» не порадовала нас ни скульптур^ ными группами у пруда, ни изображением барского дома — все это к моменту съемки уже безвозвратно исчезло. А. Т. Лебедев сфотографировал церковь, аллею к прудам и один из прудов. Для дальнейшей реставрации усадьбы, которая, хочется верить, будет успешно завершена, эти снимки имеют немалое значение.

Однако же вернемся в век девятнадцатый.

О Воейкове на страницах воспоминаний его современников много добрых слов не соберешь. Один из первых «арзамасцев», он получил в этом обществе прозвище Дымная печурка.

В «Арзамасе» прозвища были у всех: Пушкин — Сверчок, Вяземский — Асмодей, Батюшков — Ахилл, Жуковский (из чьих баллад были взяты все эти имена) — Светлана. А вот Воейков — Дымная печурка… «Он не имеет довольно постоянства, чтобы держаться одной и той же мысли», — писал о Воейкове Василий Андреевич Жуковский. Воейков принес Жуковскому много горя. Войдя в близкую ему семью Протасовых, он исковеркал жизнь дорогим поэту людям, свел в могилу совсем молодой Сашу Протасову, ставшую по воле властной матери его женой…

Задира и скандалист, особенно когда бывал во хмелю (а с годами это случалось все чаще), он затевал бурные ссоры, и каждый раз посылали за Жуковским, которого Воейков явно побаивался…

А был Воейков далеко не бесталантлив, его поэма «Дом сумасшедших» пользовалась большой популярностью, вошла в историю отечественной литературы, и Пушкин не раз отмечал его стихи. Но… Дымная печурка. Лучше и не скажешь.

Для князя Гагарина близость к литературным кругам не была случайной. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона говорит в биографической справке о нем: «князь-писатель». Правда, в длинном списке произведений большей частью труды богословского характера: различные акафисты и описания житий и чудес. Но были у него, возможно, и другие творения, однако историки литературы приписывают их князю с большой осторожностью.