Яков Белицкий - Богословское-На-Могильцах Страница 3

Считается, что он автор перевода комедии французского драматурга Ж. Ф. Сен-Фуа «Арлекин в серале» (1769). Отдавали ему многие современники и авторство популярной в те годы эпитафии: «Прохожий! Ты идешь, но ляжешь так, как я…»

А что говаривали они о князе?

Упомянутый уже нами Ильинский писал, что был тот «умным и веселым человеком». Князь Николай Репнин, скучая о нем, сетовал в письме князю Борису Куракину: «Князь Гагарин точно в воду канул. Я об нем совсем ничего не слышу». Граф П. В. Завадовский писал о Гагарине в июле 1800 года одному из братьев Воронцовых: «Он мне сделал чувствительное благодеяние. Молви при случае, я тебя прошу, и от себя за то ему спасибо. Я ему благодарен на весь мой век».

В рекомендательном письме, данном Гагарину во время первого его путешествия по Европе, русский посланник в Польше К. Сальдерон так отзывался о нем: «Этот молодой человек, который обещает много; я знаю, что у него есть честь и чувство. Оказывайте ему всевозможное внимание и учтивость: он заслуживает».

П. И. Панин писал А. Б. Куракину о молодом князе: «Он хотя именем не богат, но чувствием истинных добродетелей и прилежанием к познаниям изобилен».

А как проявил он себя на государственной службе?

И здесь имеются у нас довольно обширные свидетельства. Известно, что князь успешно показал себя на дипломатическом поприще: в 1790 году был в составе посольства, подписавшего выгодный для России договор со Швецией. Но еще больших успехов Гагарин достиг в вопросах политики внутренней.

В огромном библиотечном картоне «Указов и распоряжений Павла I» под № 90 подшита записка Гагарина и генерал-прокурора П. X. Обольянинова «О распространении и усовершении шелковичного производства в полуденных губерниях Российской империи». Дотошно обследовав Астраханскую губернию и горную часть Крымского полуострова, авторы записки приводят свои предложения о том, как увеличить выгодное государству дело, какие на это надобны средства и как скоро будет от них отдача.

А за год до этого Гагарин письменно изложил свои соображения о заселении восточных окраин Сибири, опять же скрупулезно подсчитав, какой будет доход казне от возделывания пустующей земли поселенными на ней отставными солдатами, а также семьями крепостных, которые будут зачтены помещикам в рекрутский набор. Сохранили архивы и его выкладки по поводу того, какая имеется разница на железоделательных заводах оттого, что одни заводы отданы коммерческим компаниям и они процветают, а другие — казенные и труд на них только лишь подневольный. Есть и составленный им документ об учреждении страховой конторы. Словом, занимался он коммерцией обстоятельно, с видимым желанием принести посильную помощь отечеству. Впрочем, во всех этих заботах ни на минуту не забывал он и о своем благе…

Имение Богословское-на-Могильцах (чаще называемое в те годы по имени усадебной церкви Иоанна Богослова Богословским) приносило князю немалый доход. Был у него здесь винокуренный завод, который он расширял год от году. Однако успешное занятие винокурением обернулось для него однажды крупной неприятностью. В Петербурге был получен донос, что вино из Богословского разбавляется неведомо чем, а посему дурного качества и пагубно для здоровья. Скандал Гавриил Гагарин старательно тушил, потратив на это, надо думать, немалые средства. Но гагаринские недоброжелатели все-таки сумели довести срамную для него бумагу до канцелярии императрицы, и она назначила весьма суровое для княжеской карьеры наказание: запрет являться ко двору.

Видный сановник, впоследствии министр юстиции Д. П. Трощинский в письме графу А. Р. Воронцову, близкому знакомому Гагарина, тоже пребывавшему несколько лет в должности президента Коммерц-коллегии, писал так: «Если бы тут нашлось какое мошенничество — конечно бы, не удалось князю Гагарину так выпутаться из этого дела… ибо теперь, конечно, никто бы не закрыл виноватого».

В своем письме Трощинский раскрывает подоплеку этой истории: «Граф Алексей Орлов-Чесменский, не любя очень князя Гагарина и желая ему пуще повредить, прислал письмо к Государыне и пробу запечатанного того вина, которое в Москву с дурным духом и пеною подозрительною поставлено было князем Гагариным». Далее автор сообщает, что присланное вино было тщательно исследовано придворными медиками и аптекарями и все они пришли к выводу, что здесь налицо напраслина. Однако же граф продолжал плести интригу, которая и обернулась для князя Гавриила недолгой опалой.

Письмо написано в апреле 1796 года, через полгода с небольшим скоропостижно умирает Екатерина II, на престол восходит Павел и фортуна вновь лучезарно и многообещающе начинает улыбаться князю.

Новый император незамедлительно выплачивает кредиторам гагаринские долги («коих считают до трехсот тысяч» — помечено на одной из бумаг воронцовского архива), да сверх того дает ему 30 тысяч на поездку за границу для поправки здоровья. Но князь в чужие пределы ехать не собирается — сейчас его место при дворе, где щедро раздаются царские милости тем, кто был при Екатерине в опале и забвении. В апреле 1797 года Гагарин получает Александровскую ленту и многие другие знаки благосклонности Павла I.

Князь Гавриил был заботлив к своей репутации. Он хотел, чтобы о нем говорили не только как о близкой ко двору особе, но прославляли его добродетели. Повод для такого прославления был: в 1789 году Гагарин взял опеку над осиротевшим сыном Петра Панина. Любил говорить об этом, проявлял, особенно на людях, беспокойство о его карьере.

В эти годы фамилия князя часто встречается в переписке петербургской и московской знати — отмечаются его успешная государственная деятельность, благосклонное отношение к нему императора, цитируются экспромты и остроты Гавриила Петровича.

Нет оснований сомневаться, что годы, когда Гагарин владел Богословским-на-Могильцах, были самыми заметными в истории села.

Прав оказался архитектор Сергей Васильевич Демидов, когда советовал именно с этой поры начать изучение усадьбы.

Князь жил на широкую ногу. Съезжались в Могильцы гости из Москвы, а то и из Петербурга, взлетал по вечерам, отражаясь в глади прудов, фейерверк, пугая своим треском и многоцветьем красавцев оленей, пасущихся за высоким забором в княжеском зверинце.

Это было поместье богатого барина, но не только. Он был просвещенным человеком, интересовался науками и искусством, в тенистых аллеях, сбегающих от дома к прудам, можно было встретить и известного литератора, и иностранного посла, и чиновника высокого ранга.

Современники отдавали должное его уму и природной сметке, но они, как мы теперь знаем, написали про него и немало дурного.

Впрочем, писалось это уже в годы опалы князя Гавриила Петровича Гагарина, когда многие, еще недавно заискивающие перед любимцем Павла I, торопились отомстить ему, очернив в своем кругу и в глазах потомства.

В 1811 году Ф. В. Ростопчин представил великой княгине Екатерине Павловне «Заметки о мартинистах» (масонах. — Авт.), где немалую часть написанного посвятил князю Гагарину. «Это был один из тех людей, которые высказывали большую привязанность великому князю Павлу и дозволяли себе порицать мероприятия Екатерины II. Это был человек умный, деловой, но низкий, интересан, развратный, кутила, опутанный долгами и потерявший всякую репутацию».

Как видим, черной краски и бранных слов граф для давнего своего знакомца не пожалел. Однако написано это, обратите внимание, через три года после смерти князя. Опальный Ростопчин, удаленный Александром I от двора, сводил последние счеты со своим соперником в постоянной борьбе за близость к Павлу I. Есть в этих «Заметках» не только уничижительные эпитеты, но и серьезнейшее для чести князя обвинение: «Единственно только страх заставил его сделаться предателем…» И далее Ростопчин уверял, что, будучи обер-прокурором, Гагарин выдал императрице Екатерине II тайны русских масонов. А в тайнах этих он был достаточно осведомлен, так как являлся «гроссмейстером главной масонской ложи в Москве».

Надо сказать, что убеждение в предательстве князя разделял не только Ростопчин. В одном из писем современников (а написано оно за десять лет до ростопчинских «Заметок»!) встречалось утверждение, что свою «Записку» Екатерине тогдашний московский главнокомандующий А. А. Прозоровский составил на основе рассказа князя Гагарина. Однако в ряде документов это обвинение оспаривается.

Но не все в запоздалом доносе графа Ростопчина было выдумкой. Гагарин действительно был гроссмейстером. И не только! Полностью его тайное звание звучало так: «Гроссмейстер всех лож, председатель национальной ложи и префект капитула Феникса». А еще в выданном ему дипломе были такие строки: «Высокопросвещенный, свободнопринятый каменщик, рыцарь, брат пурпуровой ленты. Ему предоставляется действо высшего суда над членами Ордена».