Нина Мечковская - Социальная лингвистика [таблицы в рисунках] Страница 17

Культурные традиции определяют разрешенные и запрещенные темы разговора, а также его темп, громкость, остроту. Вспомним "равномерную, приличную говорильную машину" салона фрейлины Анны Павловны Шерер в "Войне и мире"; живая и горячая речь Пьера оказалась здесь не ко двору. В феодальных и восточных культурах речевое поведение гостя и хозяина более сложно, формально и ритуализованно, чем в послефеодальных и западных культурах. Вот как описывает современный китайский автор церемонию первого визита в Древнем Китае: "Гость должен был обязательно принести хозяину подарок, причем последний зависел от ранга хозяина (например, шидайфу 'ученому' следовало приносить фазана). На стук гостя к воротам выходил слуга и, узнав о, цели визита, говорил: "Мой хозяин не смеет Вас принять. Поезжайте домой. Мой хозяин сам навестит Вас". Произнося эту фразу, слуга должен был кланяться и держать руки перед грудью. Посетитель, тоже держа руки перед собой и наклонив голову вперед, должен был отвечать: "Я не смею затруднять Вашего хозяина. Разрешите мне зайти поклониться ему". Слуга должен был отвечать следующим образом: "Это — слишком высокая честь для моего хозяина. Возвращайтесь домой. Мой хозяин немедленно приедет к Вам". Первый отказ принять гостя носил название "церемониальной речи", второй — "настойчивой речи". После "настойчивой речи" гость должен был вновь повторить свои намерения. Слуга, выслушав гостя в третий раз, шел к хозяину и, вернувшись, говорил: "Если Вы не принимаете наш настойчивый отказ, мой хозяин сейчас выйдет встретиться с Вами. Но подарок хозяин не смеет принять". Тогда гость должен был три раза отказаться от встречи с хозяином, если его подарок не будет принят. Только после этого хозяин выходил за ворота и встречал гостя" (Национально-культурная специфика 1977, 338–339).

Таким образом, национально-культурная специфика речевого поведения сказывается в том, что стилистические средства, имеющие "одноименную" стилистическую маркированность (отмеченность), в разных культурах могут быть связаны с нетождественными коммуникативными ситуациями, с различными стереотипами поведения.

Национальное своеобразие речевого поведения может затрагивать не только стилистику, но и некоторые более глубокие области языка — его грамматику и высокочастотную лексику. Например, в корейском языке категория вежливости насчитывает семь ступеней: 1)почтительная, 2)уважительная, 3)форма вежливости, характерная для женской речи, 4)учтивая, 5)интимная, 6)фамильярная, 7) покровительственная. Для каждой формы вежливости характерен свой набор грамматических, словообразовательных, лексических показателей. Существуют также грамматические и лексические синонимы, основное различие между которыми состоит в том, что они сигнализируют разную степень вежливости. Синонимия такого рода наблюдается в кругу местоимений, некоторых падежных окончаний, глагольных суффиксов, а также в выражении нескольких десятков таких повседневных понятий, как "мать", "отец", "жена", "семья", "дети", "дом", "жизнь", "прийти", "смотреть", "давать", "заботиться", "находиться", "рассказывать", "любовь", "бумага" и т. п. (Национально-культурная специфика 1977, 308–310).

Воздействует ли язык на культуру? Идеи В. Гумбольдта и А.А. Потебни

Если воздействие культуры на язык вполне очевидно и разнообразно, то вопрос об обратном воздействии — языка на культуру — остается открытым.

Лучшие умы XIX в. понимали язык как духовную силу, которая формирует культуру народа. Однако как увидеть влияние языка на мировосприятие и культуру? В науках о человеке еще не найдены подходы, которые позволили бы открыть наиболее глубокие и внутренние истоки человеческой культуры. Например, мы не вполне отдаем себе отчет в том, насколько тот культурный мир, который человек создал вокруг себя, определен его физическими и психическими возможностями, например человеческими — антропоморфными — представлениями о том, что такое "большой", "малый", "соразмерный", "симметричный", "красивый". По-видимому, антропоцентризм человеческой культуры будет вполне понят лишь при встрече с цивилизациями, созданными на ином телесном и психофизиологическом субстрате… При всем остром интересе современного человека к фольклору, мифу, мы все еще недостаточно представляем меру присутствия и участия фольклора в современной культуре. Во многом аналогичную роль играет в культуре язык. Взгляд на мир, запечатленный в языке, развертывается в культуре народа, как зерно в колосе. Однако в сравнении с фольклором язык выступает как еще более древнее, более глубокое и органическое для этноса содержание. Поэтому так трудно определить роль языка в истории культуры.

Историко-биографический экскурс. Вильгельм фон Гумбольдт (1767–1835): философия языка и культура

Вера в определяющее воздействие языка на духовное развитие народа лежала в основе философии языка Вильгельма фон Гумбольдта. "Один из величайших людей Германии" (В. Томсен), выдающийся представитель немецкого классического гуманизма, Гумбольдт был человеком универсальных знаний и разносторонней государственной деятельности; филолог-классик, основоположник общего языкознания, антрополог, юрист, философ — и дипломат, министр в правительстве Пруссии, академик Берлинской академии, основатель Берлинского университета[34]. Глубочайший мыслитель-теоретик, Гумбольдт был вместе с тем выдающимся полиглотом: он знал санскрит, древнегреческий, латынь, литовский, французский, английский, итальянский, испанский, баскский, провансальский, венгерский, чешский, древнеегипетский и поздний египетский — коптский язык, китайский, японский. Гумбольдт был одним из первых исследователей коренных языков Южной и Северной Америки, языков Индонезии и Полинезии. Изучая язык испанских басков, резко отличный от языков индоевропейской семьи, Гумбольдт пришел к мысли о том, что разные языки — это не просто разные оболочки общечеловеческого сознания, но различные ви́дения мира; язык относится к тем "основным силам", которые строят всемирную историю. Последний труд Гумбольдта — трехтомное исследование "О языке кави на острове Ява" — был напечатан посмертно. В теоретическом введении к этой работе, которое называлось "О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества", Гумбольдт писал: "В каждом языке заложено самобытное миросозерцание. Как отдельный звук встает между предметом и человеком, так и весь язык в целом выступает между человеком и природой, воздействующей на него изнутри и извне […]. И каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка" (Гумбольдт [1830–1835] 1984, 80).

Историко-биографический экскурс. Александр Афанасьевич Потебня (183 5 — 1891): о "нравственной болезни" денационализации

Жизнь харьковского профессора Потебни прошла в трудах и с верой в необходимость для народа просветительского труда. Его опыт жизни в Империи был горьким. Его брат — офицер русской армии Андрей Потебня перешел на сторону польских повстанцев и погиб в бою за свободу. Потебня вырос на украинской народной поэзии, и лучшее, первое, "красное словцо" для него — это украинское фольклорное слово, но ни одной строчки член-корреспондент Императорской Академии Потебня не мог напечатать на родном языке[35].

В русле европейской философии языка, основанной на идеях Гумбольдта, Потебня развивал концепции психологического направления в языкознании. Крупнейший в XIX в. отечественный филолог-мыслитель, по отношению к XX в. Потебня предстает как самая влиятельная фигура дореволюционного литературоведения в России. С его именем связано начало "лингвистической поэтики", что позволяет видеть в нем предтечу структурализма в литературоведении. Вместе с Бодуэном де Куртенэ и Щербой Потебня был предшественником теории речевой деятельности. Его фундаментальный труд "Из записок по русской грамматике" до сих пор остается во многом недосягаемой вершиной языковедческого анализа.

Потебня, по словам Ватрослава Ягича (академика Венской и Российской академий), "сохранял прекрасную научную объективность" и в вопросах диалектного членения, чреватых политическими разногласиями, был "самым трезвым исследователем малорусским" (Ягич 1910, 761, 895). И об этом же предмете — о судьбах диалектов и племен, языков и народов — Потебней написаны самые страстные страницы. О трагедии денационализации он говорил так: "Вообще денационализация сводится на дурное воспитание, на нравственную болезнь: на неполное пользование наличными средствами восприятия, усвоения, воздействия, на ослабление энергии мысли; на мерзость запустения на месте вытесненных, но ничем не замененных форм сознания; на ослабление связи подрастающих поколений со взрослыми, заменяемой лишь слабою связью с чужими; на дезорганизацию общества, безнравственность, оподление" (Потебня [1880] 1976, 231).