Наталья Аверкиева - Три лика пламени Страница 16

Вокруг беседки сгрудились ближайшие родственники жениха: Ингвэ с супругой, трое их сыновей и дочь, сестры королевы ваниаров с семьями. Среди ваниаров, сверкающих на солнце россыпью драгоценностей, Лалвендэ казалась сереньким соловьем в стае павлинов. Ну, ничего, мы это исправим. Протолкавшись к беседке, я открыла припрятанную шкатулку и под сдавленные охи и ахи пристроила на голове сестры свой подарок, придирчиво отобранный среди лучшего в моих запасниках — венок из незабудок и васильков. Только вот лепестки цветов выточены были из лучшей бирюзы и лазурита, а листья — из нефрита и яшмы. Лалвендэ, робко прикоснувшись к драгоценности, порывисто обняла меня, едва не сбросив венок. Так… непривычно…

Свадьба прошла, как и все другие свадьбы — клятвы, кольца, ритуальные чаши с вином, которыми обменялись жених и невеста, песни-восхваления молодоженам. Из Небесного Чертога с приветом и поздравлениями от Властителей Арды прибыла на спине Соронтура майя Ильмарэ, вручив невесте бриллиантовое ожерелье и пару браслетов, а Лаурэ — великолепную арфу с золотыми накладками. Новоиспеченный муж немедленно исполнил на радость гостям балладу, посвященную Лалвендэ.

Подоспевшие Ивэйн и Кователь обрадовали молодоженов по-своему. У самого Таникветила, неподалеку от Валмара, Кементари вырастила рощицу, в сердце которой счастливую парочку ожидал дом, возведенный и отделанный Алланом и его свитой. Сестра радостно захлопала в ладоши, повиснув на довольном Лаурэ, — принцу ваниаров тоже пришлось по душе собственное гнездышко.

А меня почему-то мутило. Песня Лаурэ вызвала желание заткнуть уши или придушить певца, — я вспоминала другие песни. На этой же площади и в лесном чертоге… Песни Алдора…

— Что с тобой? Нездоровится? — С тревогой спросил Аллан, заметив, как я зябко кутаюсь в плащ и отхожу в сторону. Говорят, эльфы не знают болезней. Однако я в детстве болела с завидным упорством, повергая в ужас отца и целителей. Проклятье Тириона…

— Нет, Владыка, просто не выспалась. Засиделась в мастерской. — Чуть виновато. Айнур неодобрительно хмыкнул, бурча под нос про увлекающуюся молодежь. Знал бы Аллан, какие увлечения у его лучшего друга! — А вы… не видели Алдора?

— Видел пару раз. Хмурый он какой-то… А ты почему спрашиваешь? — Насторожился Кователь.

— Думала, он на свадьбу заглянет, а его что-то не видно. — Я небрежно пожала плечами. — Наверное, не хочет светиться в Валмаре после праздника.

— Немудрено. Оставить с носом Вэридэ на глазах у половины Валинора, пригласив на первый танец тебя, а не нашу наисветлейшую Королеву. Видела бы ты ее лицо! — Хохотнул Аллан.

И верно: столь демонстративно предпочесть прекраснейшей из айнуров какую-то замухрышку в платье с чужого плеча. Мелочная месть Алдора предавшей его возлюбленной. А я-то думала, он хочет сделать приятное мне.

— Не мог же он пригласить Вэридэ, зная, что это вызовет недовольство Короля. Алдор не дурак.

— Совсем не дурак. В полном соответствии с именем. Только вот иногда его заносит…

— Не будем о грустном. — Вклинилась я в опасно уходящий в сторону монолог Кователя. А я и забыла, что «Алдор» на языке Древних значит «мудрый» — Как вам счастливые молодожены?

— Хочешь сказать, как мне венок? — Хитро прищурился Аллан. — А разве последние полтора века ты слышала от меня что-нибудь, кроме «великолепно»? Это над ним ты трудилась, не смыкая глаз? Хорош, нечего не скажешь, но зачем же над собой так измываться?

— Такая уж я привередливая. — Главное — не подавать вида, что догадка Кователя не верна, и мои глаза красны от недосыпа совсем по другой причине. — Не люблю поделки, сляпанные на скорую руку.

— …Сегодня я был в Валмаре, у Ингвэ, проведал Лалвендэ. — Я недоумевала: Нолофинвэ позвал меня в тронный зал только ради того, чтобы сообщить о визите к новобрачным?

— Рада, что у них все хорошо. — А брат, похоже, не на шутку чем-то взволнован… Что это с ним приключилось? На солнышке перегрелся или наслушался ваниарских песен?

— Я был в Валмаре. — Продолжил Инголдо. — Там говорят о тебе.

— Да ну? — Я насмешливо приподняла бровь. (С досадой отмечая: Алдорова мимика. Надо же, как прилипло…)

— Ты… — Нолофинвэ, не будь дурак, гримасу признал. — Значит, это правда…

— Что — правда? Инголдо, ты говоришь загадками.

— Ты слишком много времени проводишь с Отступником, Фэйниель. Одумайся! — Голос брата был проникновенно, до тошноты, серьезен. — Говорят, ты отказалась отдать Сильмариллы Властителям из-за его чародейства. Он — само Зло, скрывающееся за дружелюбной личиной!

— Разве Владыка Арды недостаточно прозорлив, чтобы узнать любое зло и обезопасить от него Валинор? И Король вовсе не требовал отдать ему камни.

— Но он пожелал носить их в своем венце, а разве долг наш не в том, чтобы исполнять желания Великих? Что до Ступающего-во-Тьме… Он коварен и таит истинные помыслы в глубине своей черной души, а Владыка слишком милосерден и чужд всякой скверне, чтобы с легкостью распознать ее. Да еще в том, кто некогда был его братом, и предал его, отрекшись от Замысла.

Братец приосанился, воодушевленный собственной проповедью. Я молча оглядела его: хорош… Ростом, статью, царственно-суровым ликом Нолофинвэ пошел в отца. Только его небесно-голубым глазам, глазам матери-ваниэ, недоставало стальной решимости и ума отцовского взгляда. Да и твердо очерченные губы вряд ли знали горьковатую усмешку Финвэ. Истинный рыцарь Света, защитник добра и справедливости, без страха, упрека и лишних мыслей.

— Или ты не видишь, сестра, — он сам хочет обладать камнями?

Что? Он — хочет обладать камнями? В голове что-то щелкнуло…

— …Хотела создать полезную игрушку, а вышло — оружие…

— Стекляшки, пусть даже магические — оружие? Ты преувеличиваешь… — В голосе Алдора отчетливо послышались незнакомые и не слишком приятные нотки…

Угрожающие нотки, сказала бы я. Сильмариллы… смертоносные украшения — и прекраснейшее из орудий разрушения. Оружие в борьбе с ненавистными родственниками, ключ к мести за давнее поражение… И как же он хочет присвоить себе камни? Украсть? Из сокровищницы Тириона, заклятья на которую, как и на весь дворец, накладывали четверо Аратаров?

Но Алдор далеко. Зато Нолофинвэ, мнящий себя оплотом справедливости — вот он, рядом, с надменно вздернутой головой и гордо развернутыми плечами, такой правильный и безгрешный. Если сидеть в мастерской, можно и вовсе остаться не у дел, а предприимчивый родственник приобретет еще большее влияние. Особенно заручившись поддержкой Властителей, огорченных пребыванием Сильмариллов в кладовых дома Финвэ…

Не это ли скрывается за твоей напускной заботой, милый братец? Уж не желаешь ли ты обойти меня, дражайший Инголдо? Не с Ильмарина ли идет твоя ретивость во вразумлении сестры?

— Давно ли ты стал так беспокоиться обо мне и о моих вещах? — Нолофинвэ недоверчиво взглянул на меня — как же, назвать прекраснейшие из самоцветов «вещами». — Говоришь, Ступающий-во-Тьме жаждет света Сильмариллов? А чего жаждешь ты? Занять ли мое место подле отца?

Лазурные очи потрясенно расширились — великолепная модель для статуи «благородное негодование». И все-таки я успела заметить — зацепило. Хочешь, ох как ты хочешь вытеснить меня из сердца короля, будто мало тебе любви матери, жены и троих, нет, четверых, считая кроху Итарильдэ и плаксу-невестку Эленвэ за одного, отпрысков.

— Теперь я вижу, что ты и впрямь околдована. Или… нет, не может быть… — Выдохнул брат. — Ты — заодно с ним? Ты, принцесса нолдоров, рожденная в Благих Землях? Я думал, это вражьи чары лишают тебя воли, а теперь вижу — в тебе самой живет Искажение! — Он отшатнулся, словно от ядовитой гадины.

Проклятая. Меченая Искажением. Отвращение в глазах брата… Одобрение в глазах Алдора… С каждым днем я открываю в вас нечто новое, моя леди… Новое — наподобие ему самому. Его губы на моих губах, странный огонь, растекающийся по телу и, кажется, затрагивающий саму fea… Зачем рисковать, пытаясь выкрасть камни из неприступной сокровищницы, если можно переманить на свою сторону создавшего их мастера? Как же все просто! Будь ты проклят, Инголдо, за то, что дал мне увидеть это, если даже не видишь сам!

— Что ж ты, братец, испугался? — Хрипло бросила я, борясь с желанием вцепиться ему в лицо, ногтями содрав гримасу омерзения. — Неустрашимый Нолофинвэ испугался женщины?

— Ты не женщина, а чудовище!

С меня довольно… Сорвав со стены один из развешенный для украшения тронного зала мечей, я приставила клинок к груди Инголдо и прошипела:

— Видишь этот меч? Сдается мне, он острее твоего языка… Так что, если ты еще раз откроешь рот… Чудовище, говоришь? Пусть так… Чудовище я или нет, тебе никогда со мной не сравниться — ни в чем! Ни в любви отца, ни в уме, ни в мастерстве, ни в славе, доброй ли, дурной… Таким как ты, вторым во всем, остается только лизать пятки Древним, подбирая объедки с чужого стола!