Павел Буркин - Обречённые. Том 1 Страница 35

Перекличка занимала немного времени — и всё начиналось по новой, до багровой пелены перед глазами. Но — удивительное дело, как-то незаметно, народ втягивался в невозможный режим, и то, что вчера казалось непосильным, сегодня более-менее получалось, а назавтра уже шло само собой.

А как же бунты, спрашивается? Были они, были, особенно день так на третий-четвёртый, когда несколько мутантов поздоровее сговорились устроить командиру «тёмную». Кончился бунт закономерно: тогда-то двоих самых борзых и стащили к саркофагу. Остальные сделали выводы и стали учиться пуще прежнего.

…После беготни по развалинам тяжёлый ствол ходил в руках ходуном, каждый выстрел отдавал жёстким ударом в ключицу, голову ломило, а сердце, казалось, готово выпрыгнуть из груди. Сейчас он жалел, что согласился признать капитана главным. Только память о ночном избиении, да отпечатавшиеся в памяти картины вырезанного посёлка, да ещё, может быть, обида на забарьерцев заставляли стискивать зубы и терпеть. Как абсолютное большинство землян двадцать второго века, Мэтхен не изведал армейской муштры, а тут было что-то ещё более суровое. Умом он понимал, что иного выхода нет: иначе за оставшиеся месяцы бойцов не сделать. Но как удержать бьющийся в руках, как сильная рыбина, двухвековой давности «Калашников»?

Пули с визгом пропороли космы смога, брызнула бетонным крошевом самодельная мишень — покрытый сажей обломок плиты с нарисованными палкой кругами. Стреляли почти в упор — метров пятнадцать, предельное расстояние, на котором ещё что-то видно. Отодвигать мишень дальше не имело смысла: уже метров со ста «Калашниковы» не одолеют скафандры пехоты. Про броневики не приходится и говорить, тут требовались гранатомёты. Будущих гранатомётчиков он гонял отдельно — ещё больше остальных.

Уже вечером после освобождения Ярцефф повёл всех к складам. Таких оказалось четыре, в том числе найденный Мэтхеном. И стреляюще-взрывающегося добра на них оказалось несколько больше, чем казалось на первый взгляд. Первые ночи, собственно, только и делали, что таскали всё на горбу в развалины завода и подземелья под ним. Под мудрым руководством Петровича устраивали схроны — хорошо замаскированные, чтобы увидеть мог только тот, кто оставлял метки. В этих ухоронках до срока исчезали автоматы, пулемёты и гранатомёты, мины и гранаты, как и бесчисленные ящики с патронами и снарядами. Из обломков соорудили укрытие и для бронетехники, тут не обошлось без инженерной сметки Петровия. А уж «броню» туда перегнал сам Ярцефф. Помнится, приземистая глыба танка, бешено ревущая турбиной, напугала посельчан не в шутку.

Запасы, забившие заводские подвалы, казались Мэтхену бесконечными. На самом-то деле, как, пока никто не слышит, буркнул ему Ярцефф, их было немного. На один нормальный бой, ну, и подучиться немного, чтобы хоть в упор бить могли.

— Отставить огонь, — скомандовал Ярцефф. — Стройсь!

Обычно этим непонятным (для подкуполян всё было откровением) ритуалом начинались и заканчивались выматывающие занятия. Но сегодня отчего-то это случилось раньше обычного: они даже не успели особенно вымотаться, или привыкли уже? Поселковые вытянулись в шеренгу быстро, даже как-то с огоньком. Будь здесь солдаты-люди, да в форме, они казались бы одинаковыми, как капли воды. Но формы для мутантов не нашлось, да и сами они слишком различались, чтобы казаться одинаковыми. Тем не менее, никто не сутулился, не норовил, как обычно, почесаться, даже автоматы теперь держали не как мотыги. Ярцефф удовлетворённо шёл вдоль строя, начало и конец терялись в смоге, и казалось, что шеренга — бесконечна.

— Слушать сюда! — крикнул он. Смог не только ограничивал видимость парой десятков, самое большее тридцатью метрами, он причудливо преломлял звуки: что выстрелы, что громкие слова звучали чуть глуше, чем в нормальном воздухе — зато дольше и протяжнее. — Когда я к вам пришёл, я говорил, что научу вас драться за свои дома и своих детей. Теперь вы — готовы. Конечно, до нормальных солдат, способных воевать на равных с профи, вам как всей этой сраной дыре — до большого города, какой был тут раньше. Те парни, с которыми мы дрались на Луне против ханьцев, разделали бы вас за час.

Мэтхен удивлённо воззрился на командира. Если и правда все мучения окончены, и остается лишь готовиться к бою, зачем он их расхолаживает? Но додумать не успел.

— Но моих парней тут не будет. У них есть дела поважнее, и враг у них похлеще. Они обеспечивают мир на этой грёбаной планетке, чтобы такие, как «туристы», могли после работы пить пиво, а в выходные наведываться сюда. И знаете, зачем? Чтобы набить чучела из вас и ваших детей, и поставить их у каминов. А то и просто поубивать всласть, снять всё это на камеру, и просматривать потом много раз, как вы гибнете и корчитесь. Чтобы какая-нибудь похотливая сучка запала на такого «героя демократии». Помните, мы ходили в посёлок у склада? Они не успокоятся, пока так не станет по всему Подкуполью.

Это капитан Ярцефф говорил не раз. Каждому пояснил на пальцах, что такое чучело, показал и как снимают на камеру. Он не успокоился, пока не довёл простую и страшную истину до каждого из новоявленных взводных и отделенных, а те — до подчинённых бойцов. Но такие вещи надо напоминать снова и снова, чтобы, когда понадобится, страх сожгла ненависть.

— Значит, будет много-много трусливых ублюдков, возомнивших себя солдатами, и не на новейших гравипланах и гравилётах, а на железном хламе, которому полтора века. Они думают, что идут убивать безоружных, разобщённых и перепуганных, что набьют много-много чучел, а потом уничтожат само Подкуполье. Они и в страшном сне не могут себе представить, что придётся воевать. Они и близко не знают, что такое война. Покажите им, что они ошибаются. Пусть вся эта сволочь горит живьём в своих консервных банках. А из тех, кто попадёт к нам в руки, мы сами набьём чучела. Жаль только, они выйдут одинаковые, как доски в заборе, х-ха!

Уже второй день ветер тянул с северо-запада. Пелена смога истончилась, замелькало в разрывах девственно-голубое небо: так порой бывало на окраине Подкуполья, но бывало не каждый год. В полдень, диво дивное, в разрыве туч оказалось солнце — и всё преобразилось, как по волшебству! Холодно блестели воды радиоактивного озера, сверкали покрытые слизью развалины и пустыри, даже безлистые и чёрные подкупольные деревья будто приоделись к празднику. Едва различимые в истончившейся дымке, вдали чернели стены Города — оказывается, до них не так уж и далеко, всего-то несколько километров.

Подкуполянам красота была не по нутру: ослепительный свет резал привычные к полумраку или непроглядной темени глаза мутантов. Высокий небосвод и открывшиеся дали выбили всех из колеи: никто не знал, что видеть можно так далеко. Хотелось забиться в подвалы.

Построенные в шеренгу так бы и сделали — но «да… дица… дыцыплина» обязывала. Слезящиеся от непривычно яркого света глаза внезапно увидели всю шеренгу разом, и всем стало ясно, как их много. А ещё каждый, наверное, впервые подумал, что все эти мохнатые, трёхглазые, пятиногие, хвостатые, клыкастые и прочие, в сущности — один народ. Впервые триста с лишком взрослых посельчан осознали себя единым целым.

— Пока вы все спали, как сурки, я сходил за Барьер, — продолжил Забойщик. — Нам повезло: они не торопятся. Но вчера начали загружать в вертолёты и гравилёты ракеты. Это значит — координаты целей уже ввели в их память, разведку провели, а господа воины демократии уже научились нажимать на курок. Так что завтра-послезавтра, а может, и сегодня ночью — пойдут. Поэтому: взвод Петровича заступает на стражу ночью, остальные отдыхают. Время выдачи баланды — изменить. Не хватало ещё, чтобы нас накрыли на раздаче. Посещение барака с краниками до конца боевых действий — запрещаю: пойло будет выдаваться после боя, по сто грамм на рыло. Работу на заводе на ближайшие три дня — прекратить. Петрович!

— Я!

— Надо запасти побольше баланды. Боюсь, на раздачу первые гостинцы и прилетят.

— Уже сделано! — Петрович аж залоснился от радости, захлопали крылья, он едва не воспарил над строем, и только под строгим взглядом командира остался на земле. — Как услышал, что воевать будем, излишки консервировал в резервуаре. Сейчас там порядка трёхсот тонн. Оборудование к вечеру демонтирую, надо припрятать в подвалах, а то ведь пожгут.

— Молодец! Все свободны. Оружие держать наготове, при себе. Может, придётся вскакивать по тревоге. Взводу Мэтхена — заступить на боевое дежурство.

Эрхард ответил уставным, въевшимся за эти месяцы в плоть и кровь: «Есть». А сам бросил взгляд на своих, выстроившихся в шеренгу, мутантов с автоматами и примкнутыми штыками (это-то зачем — мы что, в рукопашную пойдём?). Смотрелось забавно. Какая-то злобная пародия на непобедимую и легендарную Army of Liberty — как официально назывались вооружённые силы Свободного Мира. Впрочем, те, кто пойдут «чистить» Подкуполье — тоже, если честно, пародия. Против ханьского спецназа таких не пошлют — никогда. И настоящего оружия не доверят — только оставшийся от НАТО и той же России старинный хлам. Увы, мутантам и так мало не покажется.