Как научить ребёнка смотреть хорошее кино - Роман Максович Перельштейн Страница 2

Я запросто мог позвонить художнику и педагогу Борису Неменскому и обсудить с ним в такси его методику «эстетического воспитания школьника». Помню, как мы расстались перед дверями ВГИКа, пожав друг другу руки. А ведь он меня совершенно не знал, но решил непременно поговорить с молодым человеком из провинции, пусть и по дороге на работу. Я тогда и представить себе не мог, что через восемь лет понесу документы в институт кинематографии имени С. А. Герасимова и поступлю на сценарный факультет. Или я мог вместе со своим кемеровским другом наведаться к Юрию Норштейну и провести рукой по шершавым картонам мастера, подышать свежей карандашной стружкой; запнувшись о табурет, случайно наткнуться глазами на эскиз тумана и лапу Ёжика в нём. Или оказаться в квартире философа Владимира Библера на Ленинградском проспекте и загореться его концепцией «Школа диалога культур». Перед молодостью и добрыми намерениями открыты все двери. Не забывайте об этом.

Это было время невероятных надежд, и я не могу сказать, что наши мечты не сбылись. По сути, они сбылись. Мы остались людьми. А что ещё нужно?

«ДАШКА» продолжает ковать кадры. За тридцать лет в ней поменялось с десяток штурманов. Ваш покорный слуга это мог бы поставить себе в заслугу: я стоял у истоков начинания, которое замечательно потом справилось и без меня. И до сих пор нас всех, капитанов разного призыва, связывает дружба…

Сколько себя помню, я учил и учился. Вероятно, преподавал и в бессознательном возрасте. Вот только не помню что. Признаться, я и сейчас не очень хорошо понимаю, что я преподаю во ВГИКе? То ли теорию кинодраматургии с её непреложными законами, то ли некую вечную философию с её неизменной поэзией. То ли сценарное мастерство, то ли целостную психологию. То ли драматургию современного фильма, то ли мифологию. И кому преподаю? Детям или взрослым? Где кончается мир детства и начинается взрослая жизнь? Существуют ли эксперты по этому вопросу? И если да, то куда от них бежать? Мне становится страшно от одной мысли, что они существуют.

Один китайский мудрец сказал, что у человека две жизни, и вторая начнётся, когда ты осознáешь, что у тебя есть только одна. Видимо, момент осознавания является отправной точкой. Если ты его проскочишь, не жалуйся. Можно посмотреть фильм глазами своей «первой» жизни и глазами «второй», и это будут два совершенно разных произведения.

Так у меня случилось со «Сталкером». Я посмотрел эту ленту в 1980 году вместе с родителями. В четырнадцать лет я не понял ничего. Чтобы не испортить первое впечатление от картины, то ли своё впечатление, то ли моё, отец не проронил ни слова. Молчала и мама. Улица Кирпично-Заводская, по которой мы возвращались домой в кромешной темноте, казалась бесконечной.

Зрители уходили со «Сталкера» пачками. Одни с нервным смешком, демонстративно шаркая, другие – на цыпочках, закусив губу. Когда за спиной хлопали сиденья, казалось, что с айсберга поднимается стая полярных чаек. Терпение советского человека лопалось в тех сценах, которые режиссёру были, видимо, особенно дороги. Мы досидели до конца, за что я родителям страшно благодарен. Да, я не понял ничегошеньки, полагаю, что далеко не всё поняли мои родители: их молчание тяжеловесно звенело. Но до меня каким-то окольным путём дошло, что Тарковский – гений. Вот так родители, весьма далёкие от кинематографа, учили меня смотреть хорошее кино.

У нас одна жизнь, это правда, но, к сожалению или к счастью, она начинается не сразу. Она начинается с какого-то радикального и чаще всего никому не заметного переворота. Но готовится этот переворот загодя. Он готовится материнской улыбкой, отцовским ободрением. Провалиться мне на месте, если я вру! Без этого фундамента не будет ни стен, ни крыши, ни шпиля с корабликом или флажком, со львом в короне или с волшебной птицей. Но вернёмся к «немногословному искусству». Есть кино, которое лучше смотреть и пересматривать глазами нашей «второй» жизни, то есть глазами души, расправившей крылья. Именно такое кино я бы осмелился назвать по-настоящему хорошим. А иногда именно хорошее кино и переворачивает нашу жизнь. Потому что оно учит видеть скрытое от глаз. Потому что оно рассеивает инфантильные грёзы. Седьмая муза, как принято называть кинематограф, полна не меньших загадок, чем все её предшественницы вместе взятые.

У каждого из нас есть сокровенные глаза, глубинное внутреннее зрение. На что оно похоже? На бьющий из камней родник, на розовую зарю, на морскую даль. И вот когда я, образно выражаясь, посмотрел картину Тарковского «родником», «зарёй» и «далью», я сразу всё понял. Фильм «Сталкер» не такой уж и сложный. Попробую передать его суть в нескольких словах. Человек есть тайна, и разгадать её можно только ещё большей тайной, Тайной с заглавной буквы.

Эта книга о Тайне с заглавной буквы.

История одна, хотя и рассказывается на разные лады

Детей нужно любить, мы это знаем. Но что значит любить?

В средней школе, которую закончил мой отец, был класс «охраны детского голоса». Певческий голос действительно нуждается в том, чтобы его оберегали. Но мне кажется, что ещё более важным является охрана детского покоя. Это не значит, что мы должны сдувать с наших детей пылинки. Это значит, что мы должны учиться вместе с ними уважать некий ровный доброжелательный тон, согретый юмором. Искромётные шутки только приветствуются! Как вы понимаете, этот тон не имеет никакого отношения к равнодушию. Он – полная противоположность равнодушия.

Глубоко мною уважаемый актёр Александр Ширвиндт в одной из своих книг написал: «Я ору только на тех, кого люблю: чем громче крик – тем сильнее чувство. С людьми, мне безразличными, я тих и интеллигентен». Я отдаю должное артистизму этого признания. И орать на тех, кого любишь, можно тоже по-разному. Однако, насколько же превратно эта фраза может быть понята. Ведь в ней всё переставлено с ног на голову. Может быть, она задела меня потому, что когда-то я вёл себя точно так же. Силу чувств я измерял всем блеском и нищетой их внешних проявлений, их экзальтированностью, а интеллигентность и тактичность приберегал для своего «публичного лица». Но почему я решил, что если я ору, то я