Как научить ребёнка смотреть хорошее кино - Роман Максович Перельштейн Страница 3

Далеко не сразу, но я пришёл к выводу, что наш крик и есть высшее проявление равнодушия. Лучшей маскировки для бесчувствия не найти. То, что мы принимаем за бурю чувств, когда выходим из себя, не имеет никакого отношения к нашим истинным чувствам.

Мы прекрасно знаем, какой ценностью обладает та живая тишина, в которой всем хорошо. Совершенно необязательно играть в молчанку или сидеть букой. Я не помню, чтобы, разговаривая со своими детьми, я умудрился не пошутить. Можно и голос повысить, почему бы и нет, но не переходить известной черты.

Как-то мой девятилетний сын Семён разоткровенничался:

– Ты единственный весёлый человек в семье.

– А ты? – спросил я.

– Я середнячок.

Мог в таком духе отчебучить и Михаил, когда был в возрасте своего младшего братца: «Ты такой смешной, папа! Мама правильно женилась».

Тишиной как органичным и естественным фоном жизни часто пренебрегают. Её боятся. Светлая, глубокая тишина подготавливает переживание необъятности бытия, а необъятное пугает.

Ночью в лесу у костра играл скрипач. Звучала бетховенская соната. К костру подошёл хорошо наклюкавшийся дачник-шатун. Через пять минут он взмолился:

– А нельзя ли что-нибудь другое?

– Сыграть другое? – уточнил маэстро.

– Да, – искательно улыбнулся гость.

– И что же?

– Не такое замогильное.

Между классической музыкой и тишиной много общего. Они способны не на шутку напугать человека.

Я назвал кинематограф «немногословным искусством» не только потому, что он старается не злоупотреблять речью, но и потому, что он знает цену паузам между словами. И таким странным образом он тоже учит нас. Учит быть внимательными друг к другу. Учит быть негневливыми. Учит собранности. Тишина, покой, умиротворение – это, если угодно, некая точка сборки наших детей.

Как-то я познакомился в поезде с детским неврологом. Интеллигентная, образованная женщина, любит природу. Можно сказать, выросла на природе. Она рассказала о том, как мать швырнула в неё валенком за какую-то провинность и сломала нос. Не удержалась от подобного жеста и моя собеседница: запустила в дочку валенком и попала ей в голову. Причём факты рассказчица сопоставила только сейчас. Сопоставила и побледнела. Абсолютно непонятно, как валенок, тот же самый, по сути, валенок, оказался в её руке. И тогда я сказал: «Валенок продолжает лететь. Остановите валенок. Вспомните о покое». Женщина очень внимательно выслушала меня, поблагодарила и призналась, что с ней никто никогда не говорил о покое. Она и не знала, что покой – «это так важно». А тем временем моя попутчица возглавляла неврологическое отделение одного из округов Москвы…

Что же это всё-таки такое – хорошее кино? Кто даст ответ? Профессионал? Да, конечно. Но если он начнёт разговаривать на «птичьем» языке, то мы вряд ли что-то поймём. Каждый эксперт имеет ещё и свою точку зрения, не совпадающую с мнением коллег. Складывается впечатление, что просто невозможно разобраться в том, какой фильм является безоговорочно хорошим.

Хорошее кино – это прежде всего школа чувств, в которой решающую роль играет иерархия переживаний. На первое место я бы поставил сострадание. Мы учимся любить тех, кто, казалось бы, этого не достоин. Мы находим в них что-то человеческое. Другими словами, мы учимся не выбирать достойных любви. При этом мы, конечно же, отдаём наши симпатии герою, который их заслужил. Мы учимся понимать, причём не только других людей, но и самих себя. Хорошее кино напоминает нам о тех неписаных законах, по которым у нас часто не получается жить, хотя мы и очень стараемся.

Старейший преподаватель института кинематографии Леонид Нехорошев попытался сформулировать критерий на все времена. Как-то в доверительной беседе он сказал, что хороший фильм – это тот, в котором есть Бог. Но, как вы понимаете, каждый человек вкладывает свой смысл в слово, имеющее столь длинный исторический шлейф. Как же быть? Держаться нейтральной лексики? С большим или меньшим успехом подобное удаётся только учёным. Но душе этого мало. И всегда будет мало.

С середины пятидесятых до начала восьмидесятых Нехорошев работал главным редактором «Первого творческого объединения» и киностудии «Мосфильм». Именно он курировал уже упомянутую нами картину «Сталкер». Его рассказы о том, как менялся замысел Тарковского, образ самого Сталкера, который из супермена «Кожаный Чулок» превратился в юродивого, я помню до сих пор.

Я хорошо знал Леонида Николаевича и любил его. Сейчас во ВГИКе я читаю тот курс дисциплин, который он когда-то преподавал нам. Да, я понимаю, что он имел в виду, подобравшись вплотную к своему, на мой взгляд, замечательному, критерию. Но сказано-то это было едва ли не с глазу на глаз. Не согласиться с Нехорошевым невозможно. Однако просто согласиться и поставить в этом разговоре раз и навсегда точку мы не можем.

Оттолкнёмся от мнения Леонида Николаевича и посмотрим, удастся ли нам подтвердить его правоту при помощи других слов и других образов.

Есть притча, которую я не устаю рассказывать своим детям, студентам и друзьям. Я не являюсь её автором, но со временем она словно бы стала моею. По крайней мере, меня по ней узнают.

Маленькая волна отправилась на поиски Океана. Ей хотелось хотя бы одним глазком взглянуть на него. Но никто не знал, где живёт Океан: ни Утёс, который омывался его водами, ни Кит, который бороздил его просторы. Утёс что-то слышал об Океане от своего дедушки, но дедушке верить было нельзя. А Кит и вовсе был уверен в том, что Океана не существует. Наконец маленькая волна повстречала старую и мудрую волну, у которой болело, кажется, всё. Старая волна ничего не сказала про Океан. Но она попросила: «Ты лучше нырни и разотри мне ногу». Отзывчивая маленькая волна повиновалась. И когда она вынырнула, то это был уже Ученик, который, обращаясь к Учителю, воскликнул: «Так вот где Океан! Оказывается, я и есть Океан! И я всегда была им». Так маленькая волна пробудилась к своему океаническому состоянию, или, как говорят мудрецы, пробудилась к полному осознанию своего Истинного «Я». При этом она не перестала быть волной. Она перестала быть только волной. Она перестала быть чем-то, что существует отдельно от великого океана жизни или просто – отдельно от жизни.

Притчу про маленькую волну я рассказывал сотни раз десятком способов. Но она согревает моё сердце. Вот почему я повторяю и повторяю её. С волной может случиться всё, что угодно, в конце концов она изгладится, но бессмертен Океан. Бессмертен, а потому и удивительно спокоен. Вот и мы в качестве бездонного океана жизни не можем быть вычеркнуты из Бытия. Исчезает только волна, а точнее, не исчезает,