Актёр и мишень. Как раскрыть свой талант на сцене - Деклан Доннеллан Страница 52

Замечание, которое сложно объяснить, но многим актерам оно помогает: «Ты что-то видишь, а затем делаешь что-то другое». Естественно, перед тем как сделать это что-то другое, его также нужно увидеть!

Мы не делаем то, что видим. Мы видим нечто и затем, в результате того, что увидели, что-то делаем. Конечно же, каждая мысль – это мишень. Каждую новую мысль нужно увидеть.

Восьмой нелегкий выбор: сочувствие или сострадание

Сострадание или сочувствие – еще один важный нелегкий выбор. Нам спокойнее не разграничивать эти две эмоции. Как и в случае с другими нелегкими выборами, мы извлечем больше толка из этого выбора, если повременим с оценочными суждениями и не станем сгоряча объявлять, что одно – хорошо, а другое – плохо. Лучше представим, что наш путь проходит между одним и другим. Но сострадание и сочувствие сильно отличаются друг от друга.

Сочувствие очень важно изначально. Мы совершенствуем его, зеркально копируя наших матерей. Помню, однажды на водном трамвайчике в Венеции передо мной сидела девчушка. Она мне помахала, я ей помахал в ответ. Она мне скорчила рожу, я скорчил ту же рожу, так мы и зеркалили друг друга. Забавно, как быстро втягиваешься в эту игру. Да, для нас это естественно, да, это мило, но наступает пора, когда нам важно перерасти эту игру.

Сочувствие означает: ты нравишься мне, потому ты похож на меня. И вроде бы все и ладно выходит… пока мы не встречаем кого-то, кто совсем на нас не похож, кто от нас сильно отличается. Как же мы поступаем в таком случае? Конечно, мы можем проигнорировать непохожего на нас, можем его сторониться, можем выстроить между собой и им стену, чтобы он нас не беспокоил. Сочувствие может стать причиной войны. Нам следует исключительно осторожно обращаться с нашим сочувствием.

Сочувствие прекрасно, когда речь идет о малыше, зеркалящем мать, чтобы выразить: «Я похож на тебя, а ты похожа на меня», но когда малышу исполняется два года, возникает проблема индивидуальной воли ребенка, которому перестает нравиться эта игра. Говорят, у некоторых детей эта проблема не проходит лет до восьмидесяти.

Сострадание связано с пониманием: я вижу тебя, но ты видишь мир по-другому, чем я. Мы признаем, что точка зрения другого человека на мир отличается от нашей, потому что в этом же мире другой занимает место, отличное от нашего. Сострадание дается нам труднее, чем сочувствие. Сострадание подразумевает границы, различия, зачастую ощущается как более прохладная эмоция и поэтому может казаться менее привлекательным. Сочувствие вначале согревает, как приятная горячая ванна, но важно помнить, что вода в ванне имеет тенденцию остывать, и тогда приходится из ванны поспешно выбираться.

Когда я был молод и у кого-то из моих друзей умирал отец или мать, дедушка или бабушка, я писал письмо с соболезнованиями: «Представляю, что ты сейчас чувствуешь…» С возрастом я понял, что так писать нельзя. Что нужно начинать с «Не представляю, что ты сейчас чувствуешь…» Это более точная и правильная формулировка. Это больше похоже на сострадание, я признаю, что мне не представить твои чувства, но, несмотря на это, я хочу тебя поддержать, хоть твои чувства и отличны от моих. Сострадание – это умение поставить себя на место другого, а не радостные крики: «Прекрасно! Мы занимаем в мире одно и то же место!» Последнее – как раз сочувствие, а сочувствие – это слишком просто. Нам нужно постепенно отучать себя от сочувствия.

Некоторые считают, что мы рождаемся с навыком сострадать, с умением любить. Может, это и так, не знаю. А может, мы рождаемся, не умея ни сочувствовать, ни сострадать, и нам приходится учиться и тому, и другому. Для начала мы наслаждаемся приятным теплым сочувствием, а потом приходит пора осваивать другое, куда более прохладное чувство: сострадание. Сочувствие учит нас, что любовь – это быть одинаковыми, что мы должны быть одинаковыми и хотеть одного и того же в одно и то же время. Как средняя пьеса, сочувствие гарантирует, что все будут реагировать одинаково и в тот же самый момент. Сочувствие чурается неопределенности и амбивалентности. Но, чрезмерно полагаясь на сочувствие, мы рискуем исключить из жизни всех, кто на нас не похож, и очутиться в замкнутом пространстве. С другой стороны, сострадание учит нас, что мы способны любить непохожих на нас людей, невзирая на разницу между нами и ними, на разницу между нашими и их желаниями и устремлениями.

Однако не стоит судить себя слишком строго и думать: «Отныне никакого сочувствия, только сострадание». Важно понять: наш жизненный путь лежит между сочувствием и состраданием. Нас может радовать сочувствие, умилять то, в чем мы схожи. Но когда дело доходит до различий, все становится чуть более сложно и нам требуется сострадание.

Сыграть персонаж можно только с помощью сострадания. На одно сочувствие полагаться нельзя. Стоит ограничиться сочувствием, и мы обрежем у персонажей края, пока они не станут точь-в-точь такими же, как мы. Ромео и Джульетта не точь-в-точь такие же, как мы. Сострадание – тот край, где осуществляется актерская игра. Сострадание – край, где осуществляется любовь.

Отступление: эстетика и анестетики

Мы используем анестетики, чтобы избавиться от боли. Они вроде бы помогают; блокируют наше чувство боли. Но анестетики не уничтожают причину боли, к тому же боль важна и нужна, она предупреждает нас: что-то не так. Если бы огонь не обжигал, многие из нас выросли бы без пальцев на руках и не были бы так благодарны нашим любящим родителям, которые регулярно смазывали нам руки анестетиком. Анестетик не в силах сделать огонь безопасным, анестетик лишь облегчает боль, самый полезный симптом ожога.

Цивилизация преуспела в производстве анестетиков. При этом причины боли по большому счету не изменились с тех пор, как мы сформировались как биологический вид: мы болеем, страдаем от одиночества, от голода, от холода, грустим, чувствуем, что нас никто не любит, что нас бросили, что нас не замечают, что мы ничего не значим, мы знаем, что умрем, хотя нам не хочется умирать.

В случаях, когда блага современной жизни не способны защитить нас от боли, мы можем избежать нежеланных ощущений, вмешавшись в проводку. Мы перенаправляем воображение, чтобы оно отрезало нас