Развод в 50. Двойная жизнь мужа - Анастасия Дмитриевна Петрова Страница 12

Открываю дверь, и передо мной стоит курьер с огромным букетом цветов. Белые лилии. Их аромат тут же заполняет пространство, вызывая у меня странное смешанное чувство — тёплые воспоминания о том, как Гордей дарил мне их в первые годы наших отношений, и холод от осознания, что это всё давно в прошлом.

— Вам доставка, — говорит курьер, протягивая букет и конверт.

Я молча принимаю его. Даже спрашивать, от кого это, не нужно.

Закрыв дверь, ставлю букет на кухонный стол. Он занимает почти всю его поверхность — цветы явно дорогие, идеально подобранные. Я открываю конверт. Внутри письмо с четким, аккуратным почерком Гордея:

«Марта, Я знаю, что совершил ошибку. Я готов сделать всё, чтобы загладить ее. Ты для меня всегда была самым дорогим человеком, и я хочу это доказать. Дай мне шанс. Я борюсь за нас. Твой Гордей.»

Я долго смотрю на эти слова. Сколько лет он называл себя моим? Сколько лет я верила, что он действительно мой, что мы едины? И вот теперь, после всего, он думает, что может всё исправить цветами и несколькими строками?

Смахиваю письмо на стол, вместе с ним падают лепестки. Цветы пахнут сладко, но мне хочется открыть окно, чтобы избавиться от этого аромата.

Ближе к полудню приезжает Кирилл. Он заходит в дом с пакетами еды, которые купил по дороге. Я вижу, как его взгляд тут же падает на букет.

— Это от него? — спрашивает он, не глядя на меня.

— Да, — отвечаю, убирая со стола кружку, чтобы он мог поставить пакеты.

Кирилл берет письмо, читает его быстро, почти вырывая слова глазами. Потом швыряет конверт обратно на стол.

— Он серьёзно? Думает, что это что-то изменит? Цветы? Буквально?

— Он пытается… — начинаю я, но Кирилл резко перебивает:

— Он пытается спасти собственную задницу, мама. А не семью.

Я знаю, что он злится, но его резкость всё равно меня задевает.

— Кирилл, — говорю я мягче, — не нужно так.

— Почему? Потому что он мой отец? Потому что он «всё осознал»? Он тебя предал. Он предал нас всех.

Его слова словно ударяют в самое сердце, но я знаю, что он прав.

— Я уже всё решила, сынок, — говорю твёрдо. — Никакие букеты, никакие извинения этого не изменят.

Сын кивает, но в его глазах я вижу то же разочарование, которое я чувствую. Он не говорит ничего, правда его поддержка для меня важна. Он не требует от меня прощения, не задаёт лишних вопросов. Он просто здесь, рядом, и это помогает мне.

В этот момент, когда я снова сосредотачиваюсь на букете, слышу звонок телефона.

Он слишком хорошо знает мои привычки. Как я начинаю утро и во сколько. Звонит точно по часам.

— Привет, — говорит он первым, его голос словно медленно обвивает меня, холодными пальцами сжимая горло. Я чувствую, как эти слова растекаются внутри, словно ядовитая змея, не давая мне сделать ни вдоха, ни выдоха. — Я хочу поговорить с тобой. Я прошу, давай встретимся. Только ты и я. Без давления. Мне нужно сказать тебе то, что я думаю.

Я зажмуриваюсь, словно пытаюсь укрыться от него, но его голос проникает сквозь барьеры, которые я так старательно строила. Сердце сжимается до размеров крошечной, едва ощутимой точки, но стучит так, будто бьется о кости. Он снова тянет меня за собой, в ту бездну, из которой я пыталась выбраться.

— Здравствуй, — отвечаю я, удивляясь собственной твердости. Этот голос внутри меня — это точно мой? Тот, который я боялась потерять? — Для чего лишние встречи, Гордей? Развод я дам, скандал устраивать не стану. Не в моих правилах держать человека, который уже давно хочет уйти.

— Да, Марта, — его голос трещит, как разбитая пластинка. — Пожалуйста, дай мне шанс. Я хочу объяснить детям, что я не отказываюсь от вас. Я хочу всё исправить. Я хочу, чтобы мы были семьёй.

Снова это «хочу». Так много его желаний, как будто мир — это список его запросов. Я стискиваю зубы, чувствуя, как гнев растет во мне, медленно заполняя пустоту, оставленную болью.

— Слишком много твоих «хочу», Гордей, — слова вырываются с холодной насмешкой. — Думаешь о себе? Жаль только, что когда ты завел другую женщину и сделал ей ребенка, ты ни на секунду не подумал обо мне и о наших детях.

В трубке тишина. Та самая тишина, которая давит сильнее любых слов. Потом он выдыхает, будто отпускает груз, который тянул его вниз.

— Накричи на меня. Скажи, что я мудак. Гондон. Урод.

Я почти смеюсь. Этот смех хрупок, как стекло, но в нем столько сарказма, что он, кажется, режет воздух.

— Ты и так это знаешь, Гордей. Вряд ли мои слова что-то изменят.

Выдыхаю медленно, стараясь удержать голос ровным, хотя внутри меня бушует ураган.

— Послушай, я хочу только одного: чтобы мы развелись без грязи. Без театра. Попроси свою женщину не устраивать лишних сцен и не высовываться, пока у нас не будет свидетельства о разводе. Это важно не только для тебя. Я своим местом тоже дорожу. И своей репутацией.

Он торопливо отвечает, будто боится, что я повешу трубку.

— Она не будет ничего вытворять. Клянусь.

— Ты наивен, дорогой. — Я усмехаюсь, но в этой усмешке больше горечи, чем радости. — Она уже вытворяет то, что хочет. Женщина, которая звонит законной, пока еще, жене своего любовника… Поверь, она куда смелее и наглее, чем ты думаешь.

На мгновение я закрываю глаза, пытаясь прогнать усталость.

— И еще одно, Гордей. Не нужны цветы, подарки, твои попытки загладить вину. Они — только лишнее напоминание о том, чего я не хочу больше терпеть.

Глава 15. Гордей

Тишина давит на барабанные перепонки так, будто на ушах наушники с битами громкой, раздражающе-неприятной музыки. В кабинете пахнет деревом, стерильностью, и канцелярией. Запах, который кажется уже приелся ко мне. Но сегодня мне наплевать, никаких совещаний, никаких советов и отчетов, сегодня огромные дубовые двери закрыты на ключ изнутри.

А я за этим огромным столом, сидя под флагом страны пытаюсь придумать, как спасти жизнь, которая буквально ускользает из моих рук. Она уходит вместе с той, кто питал меня энергией, только ценить я это начал слишком поздно.

Адски скучаю