Журнал Российский колокол - Российский колокол, 2015 № 5-6 Страница 14

«Облак свидетелей»[1]

Быстро передвигаютсябуквы календаря.Видишь, уже февраль,доживём и до ноября.Красная околесица —распахнутые поля,вверх по идущей лестницераскручивается Земля.Вечная история —никуда не уйдешь от глаз:кто-то всё время смотрит,кто-то глядит на нас.Видит и замечает,не упущено ничего:странности белых шрамову Врубеля на груди,рыдания Левитана —неоконченные труды…

Что мы пред этим можем?Только дрожать и ждать,или идти за звоном,или стоять молчать.Появляясь внезапнымотблеском поутру,поперек улицы,удивления позади.

Ночью в Петрограде

Меркнут знаки Зодиака…

Злая Луна в улицы метится,высеклась месяцем над головой.Песни поёт Большая Медведица,спит на посту городовой.

Крылья из бронзы стражей соборавыбелил ночью ветреный снег,где-то в ремонте крейсер Авроравидит во сне холод побед.

Снизу по площади гордые лошадипреданных всадниц катят верхом.Спят в галереях дубовые рощи,дремлют ворота с двуглавым орлом.

Не засыпает лишь мостовая,помнит еще семнадцатый год,Чем обернулись огни первомая,как подломился обманчивый лед.

Так же Луна торговою вывескойрекламно торчала на тьме небосвода,слагались декреты, доносы и выписки,шел разговор о свободе народа.

«Новость падает ножом со стола…»

Спать или не спать – это ты брось.

Новость падает ножом со стола,Постучи три раза – будет беда.Попыталась удержать – не смогла.Будто не было нас здесь никогда.

Кто придет, как почтальон перемен?Принесет письмо пустое без букв.У него они висят на ремне.Письмена, похожие на резьбу,

На схожденье острое по стволу,На кудрявый стружечный оборот…Постучи, пожалуйста, по столу.Представляешь, если он не придет.

И удары были страшно легки.Оборвались, что ли, все провода?Поотсохли сразу все языки?Не мычит, качается правота.

А гостей в тот вечер не позвала,Немота подвесила на крючок.Вспоминала – в детстве как я спала,И за печкой песенку пел сверчок.

1 июля

Телефонные кабины – о стеклостук монеты – ваше время истекло.

Были хлеб и вино, не хватало рыбы.Освежающий ветер нежен в сумерках.Многолюдье – фрагменты древнейшей глыбыИ обложка книги в пожившем супере.

А внутри слова идут – «стрелки, цифры»,О бегущих нас в настоящем будущемВспоминалось сразу из Блока – скифы мы!Оказалось, люди все были пьющими.

Встречалась девушка – зовут ТатьяноюС неспокойной вьющейся головою,А в ушах все золото иностранное,Неизвестно, что еще за душою.

Голос терпкий такой – по низам окрашен.Так бывает, наверное, не случайно.«Почему на вы?» – у неё спрашиваю,А она, счастливая, отвечает:

«Перестала тыкать прохожим ласковым,Ни к чему в себя допускать поветрия…»Да в такое лето, с такими глазками!Измеряют точно, как геометрия.

И пошли бульваром, разбежались лица,Разошлась Татьяна, задвоилась Ольга…Мне бы вот начать только веселиться,Мне начать бы вот веселиться только.

Поезд забвения

Я помню всё.Я помню все слова,Из коих ты не поняла ни слова…

Он помнил всё, одно её лицоне восстанавливала память напрочь.А так – до мелочи, до беленьких рубцов.Чем пахла комната, где оставались на ночь.

Где встретились впервые. Цвет волос —пленительную сложность цвета.И как им хорошо вдвоем спалось,или они не спали до рассвета.

И марево, и тени на стенефасада, осажденного ветвями.Веселый май, лежащий на спине,цветение, носимое ветрами.

Он пережил паденье и полет:площадка детская, качели, туфли, пояс.И хоть лица теперь не узнает,Но точно помнит свой вагон и поезд.

Карточное гадание

Благородный король с картона глядит,а на сердце ложится туз пик.И кого он сейчас среди нас удивит?Наступил повсеместный тупик.

Все сбывается так – даже страшно смотреть,все сжимается в точный расклад.Перестань хлопотать и попробуй согретьсердце пением птичьих рулад.

Ну, не надо… Зачем предсказания след?Впереди неизвестный удел.Возвращайся, король, верхом на осле,ты совсем уходить не хотел.

Переступишь порог – сейчас, через час —шестерки дорог сложились.Что прикажете делать, разлучаясь,неужели, как прежде жить?

Вероятна смерть в бою[2]

Похоронит его невеста,на глаза медяки положит.Сядет тихо в пустое кресло.И понять ничего не сможет.

Что случилось? Откуда голос?Это плакальщица, как вьюга.Точны линии черных полосна гробах, приходящих с юга.

Никуда уж от них не деться,хорошо, если кто-то плачет,у кого есть жена и дети —память будет храниться, значит.

А вот этот – такой красивый,Приоткрытые губы синие,Для чего молодые силы —на съеденье стадам крысиным?..

Это было тому лет семьдесят.Это снова случилось с нами.Снова камни в лугах поселятсяс нанесенными именами.

Но мы будем всегда невестами,Милосердными станем сестрами.Похоронит его известнаяв кипарисах на полуострове.

Мысль о них

Криминалисты называют это – почерк —Последний снимок сделать на диване:Переложить, оказывая почесть,Запечатлеть их, чтоб не забывали.

Как будто бы ни в чем не виноваты,Опричники сурового столетьяВыносят имя трупа на плакатыИли теряют в ходе лихолетья.

Они лежат – такие вроде разные:один волнистый и с помятым лбом(об этом уже многое рассказано),второй застыл неистовым горбом.

Разрезанных новаторской поэзией,Их положили, видно, отдохнуть.Страница за страницей ловким лезвиемВскрывали растревоженную грудь.

Не утверждаю, что они убиты,Но разве я могу не замечать,Что рты на полуслове приоткрыты,Как будто не успели закричать…

На стекле

Вихрастое сиянье – это холод.Охваченный ознобом прототипв такое время вспомнит баркаролу.

Не зная имени, отшельники в углустоят и смотрят сквозь глаза героя.Слезится ночь, двойной луной играя,на снег ложась следами ореола…

Сияние лица и белых строфиз ледяных лесов внизу на окнах.На рыбой съеденных губах атолла —слоистые свершения, снега.

Замерзли руки… – как теперь писать?Какие-то бродяги в чистых фракахчернила унесли. Мешая спать,вчерашние друзья смешали звуки…

Куда нам жить? И как нам выплывать?Что подготовил нам идущий день?(Сияние искусное на стеклахв лицо смотрящего отбрасывает тень).

В мастерской

Und eine Linde ist mein Lieblingsbaum.

В мастерской на шторах ворожатветер, блики, тени от лиан.И рефлексы волнами дрожат —осиянный окон океан.

А за ними раковинный шум:шины, листья, эхо голосов.Я тебе два слова напишу,буду ждать четырнадцать часов.

Если ты ответишь – хорошо…Ветер руку мне поцеловал,А не ты ли – думала – пришел?Это называется – провал.

Что ли, запинаясь о повтор,на июле можно ставить крест?Молодой бездарный режиссерснял кино, а в зале мало мест.

Мало мест, пожалуй, не пойду.Поздно завершается показ.Говорит о ветре клен-ведун,липа млеет, слушая рассказ.

Степное видение

Санта-цикорий,дерево-катапульта,женщина с родинкой в ореоле песчинок —скованный дух вырывается на свободу,степи цветут и загораются органзой.

Слушаю шелест звуковпрежде, чем их напишут.«Любовь долготерпит».Небо темнит грозой.

Женщины, окруженные фронтом,ворожат, опускаясь к воде,утопая в иле —в чашах коровьих следов —это место скопления мотыльков.

Закат на холме не повторить никогда.Небо – розовая вода,солнце – раскаленный металл,дом, пахнущий, как сандал.Мира потаенный альков:

не достать – глубоко —не дышать – не легко,смотрю далеко —никого, никого.

Пробуждение

И здесь – за свистом неизвестных птиц,в музыке, камне, голоде.В городе, где улицы изменяются по периметру.Найдены следы недосказанности,неопрятность сердечного ритма,долгие паузы между скоротечным движением крови.

Приобщение природе искусства —путем прикосновения,детального рассмотрения,опытом слепых и новорожденных.Вечный союз слона и мухи.Вечное приближение осеник нюху человека-собаки.В дымящемся полузабытьи облаковнеразгаданные звуки,станции без названия.

Утопия тишины в постели – состояние устрицы.Через балкон в комнату бесповоротно въезжает утро.Оживляя хрусталики фигурной вазы,расторгая договор сна просочиться наружу.Но изможденные монстры стерегут на выходе.

Ослепительным глазом, согревая край постели,солнце призывает проснуться, не помышляя о выгоде.Чтобы ощутить день, нужно к нему прикоснуться.Первое впечатление – холодное здоровье из крана,больше нет времени спать – идти слишком рано.Разочарование от прерванного восторгапотряхивает непривыкшее к яви тело.

Шаг к пробуждению сделан.

«В доме покойник – шепчутся по углам…»