Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1989 год Страница 14

В предстоящем июне месяце палеонтологические раскопки я временно оставляю в ведение моих спутников, сам же налегке еду сначала на озеро Орокнор для ознакомления с результатами работ партии Е. В. Козловой, а через недельное там пребывание — и далее на юг, в низовья Эцзингола, в мой родной мертвый город Хара-Хото, где уже велись и вновь ведутся раскопки южным отрядом моих сотрудников во главе с моим другом, старшим помощником С. А. Глаголевым...»

В Xapa-Хото П. К. Козлов прибыл вместе со своими спутниками 21 июня, на заре, когда вблизи лагеря С. А. Глаголева, трепеща крыльями, кричал фазан. В 7 часов утра было уже 19,5 градуса, а к часу дня жара достигла 35,9 градуса. В раскаленном воздухе повисла дымка, а небо укрыли перистые облака. К вечеру стало едва ли прохладнее, но зато вовсю донимали комары.

27 июля, находясь уже на урочище Холт, Петр Кузьмич снова возвращается мыслями к цели своей жизни. В своем дневнике он записывает:

«...Все мы чувствуем, что наше путешествие приближается к концу. Большинство сотрудников, если не все, рады окончанию странствования... Рад и я, но вместе с тем мне жаль расставаться с Центральной Азией, с Монголией. Если бы было возможно слетать на аэроплане в культурные центры родной и любимой моей страны, пожить там месяца три, сдать научный материал, побеседовать с друзьями науки, поделиться с широкой публикой своими достижениями, написать краткий отчет и затем вновь отправиться в Азию — в заоблачный Тибет! Ужели я никогда не увижу Лхасы? Любил я и люблю суровый Тибет, его оригинальную природу и своеобразного человека, и дома, на родине, часто мечтой уношусь в его заоблачные дали. Чувствую, что за нынешнее путешествие я полюбил и Монголию, Кентей, Хангай, Гобийский Алтай. Воспоминания, связанные с этими местами, будут и впредь будить желание, как говорил мой учитель Николай Михайлович, «вновь променять удобства и покой цивилизованной обстановки на суровую, по временам неприветливую, но зато свободную и славную странническую жизнь...»

Вернувшись в 1926 году из Монголии, Петр Кузьмич некоторое время пробыл в Ленинграде в своей квартире на Смольном проспекте, в доме 6. Там он привел в порядок материалы экспедиции, подготовил краткий отчет. Летом же следующего года выехал для отдыха в Сочи. Уже будучи в шестидесятичетырехлетнем возрасте, Петр Кузьмич задумывает новое путешествие, о котором в письме делится с Елизаветой Владимировной: «Сочи. 15 августа 1927 г. Сегодня долго держал в руках стоверстную карту: мой маршрут и предстоящая работа мне ясны. Чувствую, что все внимание и деятельность экспедиции будут сосредоточены на районе верховьев Янцзы-цзяна... Может случиться так, что часть экспедиции займется съемкой реки Янцзы (начало ей я положил сам), в то время как другая часть будет работать и проживать в столице Тибета. Конечно, все эти предположения в «проект» не войдут, но они должны жить среди нас... когда я мысленно так близко подхожу к Тибету, мне представляется, что он не уйдет от нас!»

Еще позднее, в октябре 1933 года, он напишет председателю Географического общества СССР Ю. М. Шокальскому: «Дорогой Юрий Михайлович, как я был бы счастлив сидеть теперь на протяжении нескольких лет в стране лам и монастырей, с одной стороны, и дивной величественной природы Тибета, с другой. Много, много нового можно было там добыть и для музеев, и для самого Географического общества...»

И вот этой, главнейшей цели своей жизни — достижения Тибета и Лхасы — это цели по независящим от него обстоятельствам путешественнику не дано было достичь.

И. Вишневская

Не боится блеска Солнца и Луны...

Подарок фараона

В одной из центральных газет не так давно промелькнуло сообщение, переданное из Турции. В нем шла речь о новых археологических раскопках на Анатолийском плоскогорье, где некогда существовало могущественное государство хеттов. В заметке, в частности, говорилось: «Служитель музея показал нам в главном храме необычного зеленого цвета камень в форме куба. Поверхность его гладко отполирована, на ней абсолютно нет трещин, тысячелетия не оставили на ней никакого следа. На ощупь она удивительно теплая по сравнению с окружающими камнями. О назначении странного монолита можно только гадать. Служитель объяснил, что его привез в подарок египетский фараон Рамсес при подписании Кадешского мирного договора, текст которого нашли именно здесь. Раскопки хеттских городов продолжаются...»

Итак, речь идет о прекрасно сохранившемся камне, которому несколько тысячелетий. Ведь царство хеттов закончило свое существование около 1200 года до нашей эры. Почему же камень не тронуло время? Почему на него не подействовали ни холод, ни жара, ни влажность, ни другие разрушающие факторы? Или камень, обработанный рукой человека, лучше сохраняется? Вопросы, заданные журналистом и оставшиеся без ответа, волновали и продолжают волновать меня. Несколько десятилетий изучала я археологические находки как в нашей стране (Крым, Узбекистан, Сибирь, Урал, Казахстан), так и за ее пределами — в Мексике, Перу, Греции, Румынии, Болгарии, чтобы найти ответ на этот и другие вопросы.

Может показаться странным, что я, художник, хотя и занимающийся технологией художественных материалов, пытаюсь проникнуть в область, которая, казалось бы, далека от меня и является целиком прерогативой историков, этнографов, археологов и других специалистов. Но это только на первый взгляд. Я начинала не на пустом месте. Мой отец — Василий Вениаминович Хвостенко (1 Хвостенко В. В. (1896-1960) — художник и исследователь, разработавший технологию и приемы современной энкаустики. Благодаря его работам энкаустика из былого «утруждающего вида живописи», как писал о ней Плиний, превратилась в удобную, доступную для каждого художника технику. Приоритет В. В. Хвостенко в разработке энкаустики официально закреплен в авторских свидетельствах, а главное — в его творчестве. Потомственный русский живописец (его прадед, дед и отец были иконописцами) В. В. Хвостенко погиб после опытов с энкаустическими красками, содержащими ртутную киноварь. (Прим. ред.)), возродивший древнее искусство энкаустики — живопись восковыми красками,— предопределил круг моих интересов и изысканий. Мы работали с ним бок о бок в течение долгого времени.

Как и другие исследователи, мы обратили внимание на одну особенность древнегреческих статуй: их не тронуло время, и они выглядят так, будто только что вышли из мастерской скульптора. Более того, эта особенность служит определенным индикатором: находя при раскопках статую или ее фрагмент, археологи и искусствоведы прежде всего смотрят на сохранность поверхности. Если мрамор светлый, блестящий, а его поверхность не имеет следов эрозии, значит, это подлинное произведение мастеров Древней Греции. Если же мрамор грязный, поверхность изъедена — это поздняя римская копия. Причину такого разительного контраста долгое время никто объяснить не мог. А заключалась она, как доказал В. В. Хвостенко, в ганозисе — защитном энкаустическом лаке, широко применявшемся античными мастерами, тогда как в Древнем Риме этот секрет был утрачен.

Что же собой представляет ганозис древних мастеров? В чем его секрет? Античные авторы писали о нем как будто подробно.

«Если кто отнесется к делу более старательно,— сообщает, например, Витрувий,— и пожелает, чтобы киноварное покрытие стены сохранило свой цвет, пусть он, после того как стена будет выглажена и высохнет, покроет ее с помощью щетинной кисти пуническим воском, который растоплен над огнем и смешан с некоторым количеством масла. Затем пусть он держит угли в железном тагане возле стены и пусть заставит нагреванием воск вспотеть так, чтобы поверхность стала равномерно гладкой. Пусть обрабатывает он ее затем восковой свечой и чистыми льняными полотнищами, подобно тому, как обрабатывают статуи обнаженных фигур. По-гречески это называется «ганозис». Так возникает защитная броня из пунического воска, которая ни блеску луны, ни солнечным лучам, по ним скользящим, не позволяет извлечь красок из покрытия стены».

Несмотря на эти и другие, на первый взгляд достаточно подробные указания, мы не один год бились над тем, чтобы разгадать рецептуру и технологию ганозиса. Не стану рассказывать о всех этапах сложных, подчас мучительных поисков, остановлюсь на одной детали. Витрувий и другие авторы однозначно говорят, что статуи натирали воском, а потом восковой слой доводили до блеска льняной тканью. Однако блеск обычного воска (и пунического в том числе), как показали опыты, пропадает уже через сутки после натирки. Невероятна сама мысль о том, что статуи, часто стоявшие на открытом воздухе, ежедневно натирали для восстановления блеска. Значит, речь шла о чем-то другом...

Рецептура, технология, как и высокое искусство, передавались в античности от мастера к ученику, тщательно оберегались от посторонних глаз. Вот почему письменные свидетельства об энкаустике и ганозисе дошли до нас в самых туманных, общих выражениях.