Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая Страница 14

ночь. Рискуя споткнуться, Лота смотрела не вниз, на тропинку, а вверх, и ее затягивало странное состояние, которое можно испытать только в спокойной реке или штилевом море, когда тихо плывешь, скользя по поверхности с закрытыми глазами. Звезды больше не казались белыми, привычного цвета дневного света, какими они выглядят в городе: одна была ярко-оранжевой, другая - зеленой, третья - голубой. Стала вдруг очевидна их шарообразность, выпуклость и различная удаленность от земли. Вспомнилось, что во второй половине лета звезды падают, что на юге случаются звездопады, но сейчас, в мае они держались незыблемо и были накрепко приколочены к темному своду железными разновеликими штырями.

Гулкий звон, глубокие водянистые уханья, чей-то утробный клекот неслись из густого, плотно сомкнутого леса. Некоторые звуки были округлы и вроде бы сулили покой, другие пронзительны и суетливы, как швейная машинка, и было в них что-то от тяжелой болезни или краткой, но острой муки.

Кто-то в кустах протяжно стонал человечьим голосом. В темных зарослях мяукал неведомый зверь.

Горы приблизились: они грузно темнели где-то совсем рядом.

Лоте казалось, что до нее доносится их сырое дыхание.

Стояло полнолунье. Отвесные стены освещал пронзительный и прямой, как стрела, лунный свет, в котором отчетливо выделялась каждая трещинка, каждый куст, словно нарисованные фломастером или тонкой кистью.

* * *

Небо над их головами распахнулось: они вышли из древесной тьмы и оказались на пустой асфальтовой дороге, пахнущей дождем и пылью. Асфальт был пористым, рыхлым, кое-где его покрывал мускусный мох и всюду - узор из глубоких трещин. Птица сказал, что это и есть старый Севастопольский тракт, которым в наше время почти не пользуются, потому что ниже, вдоль моря проходит новая дорога, ровная и широкая.

За Севастопольским трактом начинался еще один лес, примыкавший вплотную к горам, и они опять долго шли в почти кромешной темноте. Когда лес поредел, сделали привал на лавочке возле памятника неизвестному солдату, мерцавшему под луной.

Ночью в горах такой памятник выглядит иначе, чем днем в городе. Кто лежит под ним? Неизвестный солдат. Но можно ли утверждать это наверняка? Никто ведь точно не знает. Неизвестно, кто лежит под камнем. А что если это только обелиск из крашеного серебрянкой железа, а сам неизвестный солдат остался вон в той темной роще? Он давно утонул в земле, перепутался с корнями, пробился на поверхность травой и кустами, которые тихо шевелятся среди контрастных и диких лунных зарослей. Вызрел, наполнился новой жизнью. Вскормил собою сотни поколений насекомых и птиц.

Лота нащупала икону, спрятанную в кармане ермака.

Прямо над памятником висела круглая и выпуклая как бубен луна. В ее ярком неживом свете можно было прочесть надпись и преспокойно выяснить, кто лежит под крашенным серебрянкой обелиском. Но читать не хотелось - вдруг там написано что-то ужасное.

Все молча покурили и начали подъем.

Много лет спустя Лота отыскала этот подъем в путеводителе по Крыму - это была одна из двух дорог, ведущих на плато. В нескольких километрах левее, у Байдарских ворот шла вторая дорога - менее отвесная: через лес.

Тропа была сложена из валунов и называлась Шайтан-Мердвен, Чертова лестница. Римские легионеры, караимы, а позднее крымские татары взбирались по ней наверх, таща за собой в поводу навьюченных лошадей.

-Генуэзцы называли этот перевал Скаля. По нему восходили Жуковский, Пушкин, Брюсов, Грибоедов, - оптимистично вещал Птица, пробираясь сквозь глубокую, подсвеченную луной тьму все выше по каменным ступеням почти отвесной древней лестницы. Иногда расстояние между одной ступенью и следующей было так велико, что Лота боялась ошибиться и вскарабкаться прямо на стену обрыва.

-Разве ее не татары строили? - спросил чей-то голос.

-Ее природа создала, - вторил другой.

-По легенде лестницу построили тавры, - сказал Птица

-Давно?

-В доисторические времена. Но тогда эти горы мало отличались от того, что мы видим. Что увидим завтра, - уточнил он. - Это старые горы. "По горной лестнице взобрались мы пешком, держа за хвост татарских лошадей". А это уже Пушкин!

-Откуда ты все знаешь? - спросила Лота не удержавшись.

-Из книг. Зимой времени много, дел в городе мало, можно порыться, поискать. Между прочим, как раз в этом месте когда-то проходил разлом земной коры. Потом его засыпало камнями, все заросло, заглохло, но осталась теснина - этот вот перевал. Здесь как-то чашу античную нашли или амфору - первый век нашей эры!

Кто-то присвистнул.

- "Скалы до моря сползают грядою, чертовой лестницей их называют. Демоны сходят по ним, а весною гулкие воды сбегают" , - неутомимо декламировал Птица.

Через сорок минут они одолели подъем и очутились в самом сердце ночи - в лесу на вершине гор. Пахло прелой листвой и сыростью. Ни единого звука, кроме сердцебиения и хриплого дыхания. Не слышно птиц, молчали цикады. Но вот деревья поредели, расступились, и они вышли на поляну, в лунный свет. Лота подняла руки: казалось, они были сделаны из алебастра или намазаны фосфором.

Становилось свежо. Крупные, как мокрые хризантемы, звезды низко висели у них над головами.

-Пришли, - радостно сообщил Птица. - Располагайтесь, будем ночевать.

Они находились на значительной высоте над уровнем моря, но Лоте казалось, что это дно глубочайшего колодца, где сыро и жутко, зато видны звезды и даже планеты. Они развернули палатки и, не расправляя, постелили прямо на земле. Сверху накинули спальники. Выпала роса, все мгновенно промокло. Лота чувствовала, как одежда впитывает воду, как губка, но холодно почему-то не было. В лесу стояла напряженная тишина, в которой гулко раздавалось дыхание уснувших.