Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1989 год Страница 17

Обычно у млекопитающих самец и самка образуют устойчивую пару, по крайней мере до той поры, когда их потомство обретет полную самостоятельность — мать в это время вскармливает детенышей своим молоком, а отец — защищает семью и добывает ей пищу. Однако у китов все складывается по-иному. Оплодотворив самку, самец спокойно возвращается в стаю, где каждый живет по своему разумению, не подчиняясь никому — здесь, очевидно, нет намека на ту своеобразную социальную иерархию, которая характерна для других млекопитающих. Некоторое коллективное участие просматривается тогда, когда после почти годичного вынашивания плода самка готовится к родам. В этот момент остальные самки из стаи окружают ее и уже не покидают вплоть до разрешения от бремени, как бы давая понять, что в случае необходимости она может рассчитывать на их помощь.

«Подсмотреть» сам момент родов нам так и не удалось, хотя в первые же дни нашего пребывания в заливе Сан-Хосе появилось несколько ново рожденных. Просто мы ни разу на поспевали вовремя к месту событий. И все-таки кое-что нам стало известно. Ну, например, то, что плод покидает материнское чрево только хвостом вперед. Очевидно, это необходимо для адаптации малыша к новой среде обитания — в, противном случае он бы просто сразу захлебнулся. Скорее всего роды должны проходить почти молниеносно, и мать, не теряя ни секунды, обязана тут же подтолкнуть малыша к поверхности, чтобы он мог подышать.

Весит такой «малыш» никак не меньше полутора тонн, а длина его достигает четырех метров. Как и прочие морские млекопитающие, новорожденный кит не умеет плавать.

Он отчаянно машет хвостом, но продвинуться ему не удается ни на сантиметр. Китенок поистине беспомощен, как только что вылупившийся цыпленок. Он даже не держится на плаву, поскольку масса тела превышает, естественно, плотность воды, а легкие еще не развиты настолько, чтобы набрать необходимое количество воздуха.

Очень интересно наблюдать, как мама-кит выкармливает и, так сказать, ставит на ноги свое чадо. Только, подбираясь к какой-нибудь из пар, нужно стараться не очень шуметь.

Наше приближение мать встречает спокойно, лишь слегка покосившись огромным, как сказали бы на суше, «коровьим» глазом... Беспрестанно двигая плавником, она, похоже, укачивает детеныша, и кажется невероятным, как большой, бесформенный отросток может выполнять такую сложную, деликатную задачу. У других млекопитающих есть лапы и когти, клыки, язык. У кита — лишь нагрудные плавники. Но сколько ласки, изящества в движениях матери, приобретенных за миллионы лет обитания в морях и океанах.

Вот она подсовывает плавник под брюхо китенку и поддерживает его с таким расчетом, чтобы голова его все время находилась над водой. Еще неспособный сохранять равновесие, малыш то и дело перекатывается по плавнику, и матери стоит немало усилий удерживать его.

Кожа малыша несколько светлее материнской — черной и, конечно, намного нежнее. Вообще все черты его смягчены, еще не приобрели четкой завершенности. Рот обрамляет заметная щетинка «бороды». Опасаясь удара хвостом, мы наблюдаем за ними на почтительном расстоянии. Вот мать ложится на бок и, нежно прижимая китенка плавниками, подталкивает его к набухшему в складках брюха соску величиной с коровье вымя.

Китенок еще не может самостоятельно сосать молоко, и поэтому мать прижимает детеныша к соску. Но иногда малыш не успевает, и тогда над поверхностью моря вырастает настоящий молочный фонтан — метра в два высотой. Желтые, густые маслянистые пятна растекаются по поверхности. Зачерпнув ладонью, пробуем — на вкус оно напоминает масло. Еще бы, ведь в нем содержится до тридцати пяти процентов жиров — в десять раз больше, чем в коровьем молоке.

Ест китенок подолгу и с большим аппетитом. Детеныш должен расти быстро, еще два-три месяца — и ему предстоит покинуть спокойные, в общем-то, воды залива, чтобы встретиться с океаном. Некоторые исследователи считают, что в среднем китенок в час поправляется на четыре с половиной килограмма. Значит, в сутки — сто с лишним...

Не выпуская детеныша из объятий, мать, кажется, всецело отдается капризной, переменчивой воле моря. Но куда бы ни влекла их стихия, сколь переменчивы ни были бы ветры, тело матери при любых условиях будет располагаться так, чтобы волны не только не заливали малыша, но и не слишком докучали ему.

Подросшие малыши уже не похожи на едва вылупившихся на свет несмышленышей. Хотя и до взрослых им еще учиться и учиться. Но китята никогда не играют друг с другом, а к тем, кто постарше, относятся разве что с почтительным любопытством. Играют они самозабвенно.

Вот малыш тихонько подкрадывается к матери — час для игр, как водится, выбран совсем неурочный: отрешившись от всего мирского, мамаша погрузилась, кажется, в раздумья. Может, о предстоящих бурях? Или о том, где достать высокосортный планктон? А может быть, просто о своем материнском счастье. Да мало ли какие мысли теснятся сейчас в громадине голове! В это время китенок с самым невинным видом кружит уже неподалеку — дескать, я что? Я — ничего... Но вдруг, развернувшись, он торпедой устремляется в атаку. Мгновенье — и удар головой приходится прямиком в материнский бок. Удар, который вышиб бы дух из кого угодно, мамашу даже не колышет. Едва заметное движение хвостом, плавниками — и она вновь обретает позу сладостной меланхолии. Вскоре на мамашу обрушивается целый град таранных ударов. Вылитый бычок на корриде. Иногда хитрец пускается на крайнюю уловку, граничащую, пожалуй, уже с хулиганством: он ловко перекрывает ей хвостом дыхательное отверстие.

Мама, естественно, приходит в негодование, но и в гневе остается по-своему нежной. Она просто хватает проказника плавниками и сжимает его в могучем объятии — до тех пор, пока тот не успокоится. Все — мир заключен. И никаких препирательств, упреков, взаимных оскорблений. Они надолго так и застывают в нежных объятиях друг у друга. Малыш часто при этом засыпает, случается, что первой вдруг заснет мать, и тогда китенок отправляется на поиски приключений.

Однажды один такой вот беглец заприметил нас еще издали и, движимый, разумеется, любопытством, пошел на сближение... Трудно передать, что мы испытали в те мгновения: радость оттого, что так нежданно-негаданно повезло, азарт начинающейся фотоохоты — ведь удача-то сама плывет в руки! Однако нам отлично было известно и о том, на какие шалости способен этакий пятиметровый «мальчонка». Нацелив свои фотокамеры, мы старались все-таки не забывать о бдительности. А китенок с подкупающей беззаботностью плыл навстречу: наша красная надувная лодка да и мы трое на ее борту, без сомнения, представлялись ему неким диковинным зверем, с которым недурно бы попытаться завести знакомство поближе.

Мы отщелкивали кадры со скоростью, на какую только были способны. И все-таки...

Ни с того ни с сего — не иначе, как сработало шестое материнское чувство — проснулась его мамаша. Один — но какой мощи! — удар хвоста, стремительный бросок — и ее корпус на мгновение зависает над нами. Потом, вспоминая эту атаку, мы пришли к выводу, что здесь не было агрессии, просто мать поспешила оградить сына, так сказать, от дурного влияния улицы.

Мгновение — и мы всей честной компанией вместе со снаряжением оказываемся в воде. Вынырнув и ухватившись за борт, я завертел головой, пытаясь определить, где сейчас находятся наши киты. Они преспокойно удалялись к тому месту, где еще так недавно почивала мамаша. Хвосты их ритмично вздымались и опускались. Человек очень уж постарался, чтобы и среди китообразных заработать репутацию злейшего врага. И все-таки ни разу еще кит первым не нападал на человека. Вот уклоняться от встречи с ним — другое дело. Несмотря на свои более чем внушительные габариты, кит необычайно чуток и пуглив. Словно живой локатор, он из всего обилия морских шумов легко выделяет посторонние звуки и... Прости-прощай намеченная было встреча. Едва мы, открыто демонстрируя свои самые дружеские намерения, на двух лодках устремились к заранее облюбованному киту, тот немедленно всполошился и, ударив мощным хвостом, ушел на глубину. Мало того — попутно еще и соседей успел предупредить о грозящей опасности. Наши лодки — вот, пожалуй, и все, что мгновения спустя красовалось посреди будто вымершего вдруг залива — две яркие городские посудины с подвесными моторами, оторопело приплясывающие на волне, поднятой доброй дюжиной китовых хвостов.

Наученные горьким опытом, мы разработали иную тактику. Теперь, облюбовав объект очередных съемок, отправляемся на лодках далеко в сторону от стаи. И только отплыв километров пять, не меньше, начинаем потихонечку, на веслах, подгребать к киту с подветренной стороны. Оказавшись уже достаточно близко, продолжаем путь вплавь. Последние метры проходим на полутора-двухметровой глубине, подходим совсем близко — так, что рукой прикоснуться можно. Правда, нам тоже приходится все время быть начеку, хотя это удивительное животное просто неспособно на злой умысел. Опасность таится именно в его пугливости. Получив от собратьев лишь ему одному ведомый сигнал тревоги, кит обращается в бегство. А в панике такой кит-перестраховщик может действительно понаделать бед. Но иногда он совершенно неподвижно подолгу лежит чуть ли не у самой лодки, безразлично уставясь на нас огромным, влажно поблескивающим глазом. Кит явно наблюдает за нами, и попробуй угадай, когда иссякнет его любопытство. Возможно, уже через минуту он задумает вскользь пройтись вдоль борта. Или вдруг очутится прямо по курсу лодки, окатив нас фонтаном соленых брызг, а потом последует свирепой силы удар хвостом. Кит мгновенно — и на полные обороты — включает свой «двигатель» в 500 лошадиных сил. Вполне достаточно для восемнадцатиметрового живого лайнера водоизмещением 50 тонн. Это уже реальная опасность и для нас, ненароком оказавшихся в непосредственной близости от взметнувшейся над волнами пятиметровой лопасти: тотчас образуется водоворот, волны перехлестывают борта лодки, заливая нас вихревым пенистым потоком,— только и остается покрепче ухватиться за натянутые вдоль борта веревки. Так что надо быть готовым ко всему...