Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 05 Страница 2
Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 05 читать онлайн бесплатно
— Почти угадала, — сказал я. — Видел Шолохова.
— О чём же вы гутарили?
— Поговорить не пришлось. Встретил Михаила Александровича у калитки. Представиться постеснялся.
— Ай, ай, какой стеснительный! По тебе не видно. Небось в тихом омуте черти водятся.
Я давно отметил склонность казаков к шутке, балагурству, и эта черта в девушке мне нравилась. Я присел рядом с намерением исправиться за неудачное катание на лодке. Прочитать какое-нибудь своё стихотворение? Не глупо ли получится? Рассказать анекдот? Но остроумного ничего в голову не приходило, и я принялся, по примеру Марьянки, ворошить песок.
— А черноморский не такой — крупный и серый, — пустился я рассуждать ни с того ни с сего, словно о любопытной достопримечательности родного края.
— Я на море никогда не была, — сказала Марьянка заинтересованно.
— Приезжай в Новороссийск, посмотришь. Там наш дом. Видишь, я совсем не москалёнок.
— Всё равно москалёнок, — возразила она, смеясь.
— Почему же?
— Не наших краёв человек. Залётная птица.
Это прозвучало то ли как пренебрежение, то ли как предупреждение: не зарывайся, а не то получишь от ворот поворот. Я сделал вид, что плохо понял шутку с перчиком, встал, отряхнул с рук песок.
— Давай купаться. В Базках пропотел на велосипеде. Учился ездить.
В соседней станице, в трёх километрах, работал брат отчима, тоже в «Центроспирте». У него и был велосипед.
— Ну и как? Научился?
— Все столбы и кусты перецеловал.
— То-то я гляжу: лицо поцарапано.
— А, ерунда. До свадьбы заживёт. Давай купаться.
— Купайся. Я не стану.
— Отчего же? Давай и ты.
— Днем купались.
— То был день, а сейчас вечер.
Я потянул Марьянку за руку, но она упёрлась босыми ногами в песок, утонув по щиколотку, и вырвала руку. Что за упрямство? Я подумал, что, применив силу, могу обидеть девушку, которая была старше меня, пожалуй, года на два. Я больше не настаивал, сбросил с себя одежду и, в красных плавках, пошитых мамой уже здесь, в Вешенской, с разбега бухнулся в тёплую, нагретую за день воду. Отплыл подальше от берега, где течение заметно усилилось и на глубине холодило ноги, замахал рукой, зовя Марьянку. Она лишь посмеивалась и не двигалась с места. Я нырял, кувыркался по-дельфиньи, шлёпал ногой по воде, как сом хвостом, плавал разными стилями, показывая казачке, на что способен черноморский москалёнок. И та с любопытством следила за неимоверными выкрутасами, а когда я вышел на берег, стыдливо отвела глаза, но тайком проследила, как я с одеждой укрылся в кустах краснотала.
Отношения с Марьянкой складывались совсем не так, как с другими девушками, проще. «Возьми под руку или обними, она не воспротивится», — подумал я.
В сумерках вернулись в станицу. Из-за пойменного леса поднялась луна и посеребрила казачьи курени, зелёные купола собора и шолоховский дом с мансардой. В ней засветилось окно. Марьянка жила на окраине, в узком проулке. Крытый камышом курень (вообще-то столь «экзотически» вешенцы свои жилища не называли, а просто: «хата», «дом») стоял в глубине двора, огороженного плетнями, — обычное здешнее строение.
— До завтра! — сказала Марьянка, открывая калитку и торопясь.
— Куда же ты? Совсем? — запротестовал я, недовольный холодным расставанием. «Наверное, не хочет, чтобы родители увидели её с москалёнком». Пока мы были вместе, я остерегался обнять девушку, а теперь подумал, что может быть, она как раз ждала этого и обиделась, как и тогда в лодке.
— Завтра уезжаю, — сказал я, пытаясь хоть чем-нибудь задержать девушку. — Да, уезжаю, но ненадолго. В Москву, в гости к дяде. С мамой, — добавил я и пожалел, что упомянул маму, заметив усмешку на губах Марьянки. Она оставила калитку, снисходительно протянула руку.
— Вернёшься, расскажешь, как и что в Москве. Буду ждать. — И неожиданно прильнула, поцеловала в губы. Я второпях неловко обнял девушку. Подол сарафана задрался. Под ним ничего не было, только голое тело. Я непроизвольно, вовсе не желая обидеть, дурашливо прыснул. Девушка ахнула, одёрнула подол, потом смущённо хихикнула и не грубо, но с силой обеими руками упёрлась в грудь. Удержать её в объятиях не удалось. Оторвалась, побежала к крыльцу, даже калитку за собой не прикрыла.
— Подожди! — отчаянно крикнул я вслед. Марьянка оглянулась и приставила палец к губам: тише, разбудишь домочадцев.
В станице ложились с петухами. Ни одно окно не светилось. Я постоял у калитки в надежде, что девушка всё-таки выйдет (ещё горел на губах поцелуй, ещё не прошло ощущение близости женского тела, впервые так нежно прильнувшего ко мне), и не дождался.
15 лет спустя
По дороге мне случилась в попутчицы молодая казачка. В Вешках у нее жили родные, верно, оттого была она в хорошем расположении духа, охотно отвечала на расспросы и весело отзывалась на шутку.
Я тоже был взволнован воспоминаниями о днях, проведенных здесь в отрочестве, и новой встречей с шолоховскими местами. Бывает, что люди, знакомясь в дороге, так сближаются, столько узнают друг о друге, такое обнаруживают родство душ, словно знакомы уже не один год. То же у меня получилось с соседкой в автобусе.
Расстояние от Миллерово до Базков, конечной автобусной станции, от которой ходил паром через Дон в Вешенскую, — не близкое, километров сто восемьдесят по грейдеру (тогда еще не было шоссе), автобус небольшой, старенький, катил, поскрипывал, переваливался на ухабах, тужился на подъемах. Дорога едва просохла, поля чуть подернулись зеленью, реки выходили из берегов, мутная талая вода, разливаясь по низам, перерезала дороги, и шоферу приходилось делать объезды по проселкам, где посуше.
Деревья стояли голые, лишь на тополях и вербах запушились почки, свесились сережки; на бурую прошлогоднюю листву наступало половодье, журча ручьями меж стволов. На остановке у моста через Чир я увидел в пойме полосатую широкую щучью спину с красными растопыренными перьями плавника. Щука нерестилась на мелководье и была так соблазнительно близка, что хотелось схватить её руками…
Автобус покатил дальше, и пассажиры сидели, освеженные короткой прогулкой, растревоженные весенним пробуждением природы и близостью к ней. Я разговорился, казачка поддакивала, улыбалась, косила на меня лукавые карие глаза. Я вспоминал Вешки своей юной поры, молодого светло-русого Шолохова в сетчатой майке, парусиновых брюках и тапочках на босу ногу, каким видел его жарким летом тридцать восьмого года, вспоминал вешенский песчаный пляж, затопленные деревья в Прорве, тихую лунную ночь, катание на лодке. Настолько всё ясно, в мельчайших подробностях хранила память, что я слышал и всплеск воды под веслами и ощущал на зубах пляжный песок. Я словно ехал на свидание с любимой девушкой после долгой разлуки.
Пожалуй, и за всю жизнь немного наберется мест, о которых вспоминаешь с душевным трепетом, как об очень дорогом и неповторимом. Там ты словно оставил часть самого себя, и твое второе «я» как бы уже вне времени и вне тебя живет в тех краях, среди тех постоянных, «законсервированных» людей, той природы, тех настроений. И еще бывает, что встреча с интересным человеком неожиданно возвысит в твоих глазах даже захудалое место, а иное райское покажется чужим, неприютным, если не найдешь там ничего для души.
Я говорил и говорил, все про Шолохова, но видел: казачку привлекало в моём рассказе и нечто другое. Она вдруг засмеялась:
— А ведь это мы с вами катались на каюке по Прорве ночью. Помните?
«Боже мой, „Лушка“!» — вздрогнул я, вглядываясь в молодую женщину и признавая в ней ту юную бойкую казачку, с которой у меня что-то завязывалось, да оборвалось. Пожалуй, она мало изменилась, разве только пополнела и стала миловиднее.
Приехали в Базки поздно вечером и узнали, что пойменный лес, по которому надо добираться до парома, заливает вода. Расстояние всего три километра, но шофер опасался застрять: ночь была темная, безлунная. Пассажиры разошлись кто по своим домам, кто по знакомым, а нам с казачкой пришлось искать ночлег, что, однако, не затруднительно при той гостеприимности, какой отличались здешние люди. Хозяйка была рада случайным городским гостям, пригласила вечерять и, приняв нас за мужа и жену, стала стелить в горнице на широкой деревянной кровати. Мы неловко замолчали, покраснели и в один голос заявили, что вовсе не муж и жена.
— Сослуживцы. Едем по делам в Вешенскую, — нашлась казачка.
Сослуживцы так сослуживцы, хозяйка постелила мне на кровати, а казачке на диване с высокой спинкой и зеркалом, сама легла в соседней комнате, за стеклянной дверью с цветастыми шторками. Загасила лампу.
В темноте я еще припомнил кое-что из вешенского прошлого, казачка отвечала коротко и тихо, как бы давая понять, что слушает, не спит. Утомленный и дорогой, и тем приподнятым настроением, которое отняло у меня немало сил и после которого наступил спад, я уснул. Уснул, как провалился в омут. За ночь даже ничего не привиделось.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.