Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 03 Страница 2
Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 03 читать онлайн бесплатно
В конце концов, конечно же, Кейт вернули родителям.
Возможно, именно это происшествие, которое так врезалось в ее память, позволяю Кейт через много лет создать образ всем чужой, потерянной девочки в повести «Цветам давая имена».
И еще одно воспоминание роднит писательницу с ее героиней. Говоря о воспоминаниях своего детства, о познании окружающего, Вильхельм пишет: «Мир запечатлевался в моем сознании как бы моментальными снимками, несвязными фотографиями, где фигурировали люди и предметы. Вещи, которые я узнавала, не имели названия, их нельзя было описать словами; многие из них до сих пор в моей памяти».
Кейт Вильхельм написала свои первые художественные произведения уже в зрелых годах. «Когда я начала писать в возрасте 28 лет, — вспоминает она, — это было как возвращение домой, как будто всю свою жизнь я блуждала, немая, и только теперь нашла дорогу и поняла, что я могу говорить».
Философия пере-открытия, пере-познания мира в повести Кейт Вильхельм перекликается с теорией научной фантастики Урсулы Ле Гуин, так называемой «теорией хозяйственной сумки». Кто первый стал придумывать захватывающие истории, спрашивает Ле Гуин, и предполагает: охотники на мамонтов. Древние люди собирали овес, плоды, корни и улиток. Среди них были и редкие смельчаки, которые занимались охотой на огромных животных. Возвращаясь с удачной охоты, они обеспечивали все племя на долгое время мясом — но не только. Они приносили историю.
Что интересного можно рассказать о каждодневном сборе овса? Ни конфликта, ни сознания опасности. То ли дело — борьба с животным-великаном! Так начался мужской рассказ, и он изменялся вместе с человеком в процессе эволюции, но всегда оставался историей убийства, считает Ле Гуин. Однако вовсе не орудия убийства, по мнению Ле Гуин, были первыми изобретениями человека. Самым необходимым в хозяйстве предметом была сумка, корзина контейнер — что-то, во что можно складывать плоды и овес, в чем их можно хранить дома.
Но мужская история убийств повторяется снова и снова в художественных произведениях. «Ну что ж, продолжайте, говорю я, направляясь прочь к зарослям дикорастущего овса, с У-У на спине, а рядом маленький Ум несет корзину», пишет Урсула Ле Гуин. «Давайте, рассказывайте, как мамонт упал на Буба, и как бомба упала на Нагасаки, и как деревню обливали напалмом, и как реактивные снаряды будут сброшены на Империю Зла».
И пока мужчина рассказывает эти истории, женщина собирает овес и складывает то, «что нужно и полезно, съедобно или красиво, в сумку, в корзину, завертывает в кору или лист».
Форма мешка, хозяйственной сумки, хранилища — это естественная, идеальная форма для романа, считает Ле Гуин. «В книге заключены слова, — пишет она. — Слова обозначают какие-то вещи. В них заключен смысл».
«Под научной фантастикой правильно было бы понимать способ описать то, что происходит, что делают люди, что чувствуют, как взаимоотносятся с остальным содержанием этого обширного мешка, этой утробы Вселенной; чрева, из которого все и появляется на свет и где покоится прах прошедшего; в этой нескончаемой истории».
Кейт Вильхельм
Цветам давая имена[1]
В конце сентября я сказал своей команде из издательской компании «Феникс»: все, с меня довольно, ухожу, не ждите от меня больше известий и не нанимайте сыщиков меня разыскивать. Это бесполезно Грэйси Бланчард, моя секретарша, рассмеялась: «Ну-ка, ну-ка, Уин, что дальше?»
Потом она спросила, сколько фотоаппаратов я собираюсь взять с собой, отправляясь в отпуск, а Фил Делакорт, генеральный менеджер, заявил, что уже давно тренируется в подделывании моей подписи, чтобы ставить ее на всем входящем и исходящем.
Но если я направляюсь на север, добавил он, он может набросать для меня список людей, с которыми мне следовало бы встретиться и обсудить некоторые вещи. Ну, я ему, конечно, посоветовал сделать кое-что с этим списком.
Мы как раз закончили работу над большим каталогом, рождественские каталоги были готовы уже давно, брошюры для фармацевтов вышли даже несколько раньше, чем было намечено, и я устал.
Мне все надоело. Когда-то, семь лет назад, когда я только-только создал «Феникс», это было потрясающе занимательно, но время шло, и работа превратилась в рутину: головная боль — «как бы ус петь вовремя», испорченное оборудование, заказы на бумагу, которые не выполнялись, нечеткие фотографии… Обычная хреновина, говорили мне те же самые люди, которые семь лет назад убеждали меня, что нигде, кроме Атланты, мне издательства не открыть, Нью-Йорк и так кишит талантами.
У меня не было никакого плана, никакого определенного маршрута, я просто-напросто хотел побывать в Новой Англии, пока леса еще стоят в великолепии осеннего убора.
Я могу заявиться обратно в любой момент, сказал я Грэйси, так что не потеряйте клиентуры за время моего отсутствия.
Я отправился в путь на своем «тендерберде» — моей «Птичке», которая служила мне уже двенадцать лет, — прихватив с собой чемодан, кое-какое снаряжение для путешествия, полдюжины книг и четыре фотокамеры. О последнем я не стал говорить Грэйси, как-то неохота было видеть ее понимающую улыбку. Грэйси очень даже неглупая, и ей двадцать пять. До чего же она молода, подумал я как-то, и эта мысль меня просто поразила, мне-то было уже тридцать восемь.
Я поехал вдоль голубых хребтов Аппалачей и пару дней пытался снимать, но было слишком рано. Сезон еще не начался, деревья будут выглядеть эффектнее на обратном пути.
Я свернул в сторону океана, чтобы заехать в Атлантик-Сити. Мне не удавалось навестить это место уже много лет, но на этот раз я был настроен решительно.
Было любопытно взглянуть, насколько изменился город, но я сделал ошибку, приехав в воскресенье, а когда собрался уезжать, таких желающих оказался еще миллион.
Раз так, я взял комнату в отеле и отправился гулять по пляжу, где тысячи детишек играли, наслаждаясь теплом бабьего лета. Одна малышка направилась ко мне. Я взглянул на нее и стал озабоченно озираться в поисках папы, мамы, кого-нибудь.
— Мне хочется мороженого, — сказала девочка. Мороженщик с лотком как раз стоял неподалеку, и мы подошли к нему.
— А где твоя мама? — спросил я, выуживая доллар. Она пожала плечами и махнула рукой в сторону казино. Я купил ей эскимо, и она прошла со мной несколько метров, а потом улыбнулась и умчалась куда-то. Я зашагал быстрее. Дядям не принято покупать мороженое всяким чужим незнакомым девчонкам, думал я, по крайней мере если они не хотят влипнуть в историю. Потом я обратил внимание на один из мостов и заметил, что в лучах восходящего солнца он мог бы здорово получиться на снимке.
На следующее утро я вернулся с моей старой «лейкой» и забрался на дамбу, ожидая восхода. Та же самая маленькая девочка вдруг появилась откуда-то и протянула ко мне руки, чтобы я помог и ей влезть.
— Солнышко, — сказал я, когда она устроилась рядом. — Тебя что, мама не учила не заговаривать с чужими дядями?
Она засмеялась. Утро было прохладное, даже слишком прохладное для ее тонкого свитера, который был так велик, что просто висел на ней Девочка была достаточно большая, чтобы не доверять вот так вот каждому встречному.
Я окинул взглядом пляж — где же эта сумасшедшая мамаша? — и увидел только парочку играющих детей, каких-то зевак и спортсмена, делающего пробежку. Я поднялся.
— Мне пора идти, — сказал я.
Она протянула руки, чтобы я помог ей спуститься, и я взял ее на руки и поставил на песок.
Надо бы отвести ее в полицию, подумал я, это же потерявшийся ребенок.
Но тут, к моему облегчению, появилась группа женщин, которые направлялись в нашу сторону, и моя девочка побежала к ним. Идея снять мост при восходе погибла безвозвратно: нужное освещение уже пропало.
Я уехал и провел всю вторую половину дня, шатаясь по Геттисбергу.
Позже я колесил по окрестностям, держа курс на север, слушая фуги Баха, потом Сибелиуса: радио я включать не стал. В мотелях я читал Фуэнтеса, Гарсия Маркеса, Дона Делилло или биографию Манна и не включал телевизор.
В среду вечером возле Миддлтауна, штат Нью-Йорк, пообедав и подходя к мотелю, я увидел человека, который дожидался меня, прислонившись к своему черному «форду». Он выпрямился, когда я приблизился.
— Мистер Ситон? Уинстон Ситон?
Не грабитель, подумал я. Они обычно не окликают своих жертв, прежде чем обобрать их. Я кивнул.
— Можно вас на несколько слов? Я — Джереми Керш, из ФБР.
Он одним движением распахнул свое удостоверение, и я подумал: интересно, кто у кого позаимствовал этот жест: актеры ли, играющие в шпионских телевизионных сериалах, у настоящих агентов или наоборот. Я пожал плечами, открыл дверь, и он проследовал за мной.
У него было круглое лицо с мягкими чертами, слишком розовое и чересчур гладкое — кажется, оно вообще не нуждалось в бритве.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.