Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 06 Страница 2

В комнате мы выпили апельсинового сока. Теперь Райх понял, почему я хотел сохранить трезвую голову. Он не стал курить. Я протянул папку с «Историческими размышлениями» и показал на впечатанное сверху предложение. Сидя рядом, я еще раз перечитал записки вместе с ним. Закончив читать, Райх встал и долго расхаживал по комнате, не проронив ни слова. Наконец я произнес:

— Надеюсь, ты понимаешь, какой опасности я подвергаю твою жизнь, если все это — не бред сумасшедшего?

— Это меня не волнует. Опасность и раньше была. Но я хотел бы узнать, насколько она реальна. Я же еще не сталкивался с вампирами мозга, поэтому мне трудно судить, — ответил он.

— Я тоже не сталкивался и знаю не больше твоего. В бумагах Вайсмана полно рассуждений о них, но нет ничего определенного. Придется начать почти с нуля.

Он смотрел на меня несколько секунд и затем спросил:

— Ты действительно в это веришь?

— Лучше бы не верить.

Просто абсурд какой-то: мы разговаривали языком героев из романа Райдера Хаггарда[2], однако все происходило наяву. Мы еще с полчаса поболтали о всякой ерунде, и затем Райх заявил:

— Мы должны немедленно сделать вот что: надо наговорить все это на магнитофонную кассету и оставить ее на ночь в сейфе. Если с нами что-то случится ночью — эта запись послужит предупреждением. Двоих принять за сумасшедших будет труднее, чем одного.

Он был прав. Я достал свой магнитофон и надиктовал выдержки из записок Вайсмана. Затем слово взял Райх. Он сказал, что до конца не уверен — сумасшествие это или нет, но что все сказанное звучит довольно убедительно и оправдывает меры предосторожности. Мы по-прежнему не знаем, как умер Вайсман, но у нас на руках его дневник с записями, сделанными за день до гибели, и они кажутся вполне здравыми.

Когда кассета закончилась, мы запечатали ее в пластиковую коробку и отнесли на ночь в сейф банка Урановой Компании. Затем я позвонил управляющему и объяснил, что мы положили в сейф кассету с важной информацией и просим подержать ее там до тех пор, пока не понадобится. Наш расчет был прост — он решил, что информация касается раскопок и участия в них, поэтому обещал взять хранение кассеты под свой контроль.

Теперь пора и поспать: я объяснил Райху, что над бодрым мозгом у паразитов меньше власти. На всякий случай мы решили держать телескрины включенными всю ночь и после этого разошлись по комнатам. Недолго думая, я принял сильное снотворное — хотя было всего лишь десять вечера — и лег в постель. Я старался ни о чем не думать и не отвлекаться, поэтому моментально заснул.

Райх разбудил меня в девять утра. В голосе его послышалось облегчение после того, как я сказал, что у меня все в порядке. Через десять минут мы встретились за завтраком.

Только теперь, сидя в залитой солнцем комнате и попивая апельсиновый сок, мы наконец всерьез задумались о паразитах. Свой разговор мы полностью записали на магнитофон. Для начала обсудили проблему «конспирации» — сколь долго мы сможем держать в секрете от паразитов наши знания о них — и пришли к выводу, что ответа на это получить неоткуда. Поскольку, Вайсман прожил полгода после того, как обнаружил их присутствие, непосредственная опасность, видимо, нам не угрожала. К тому же они знали, что Вайсман сам на них выходит, и всячески пытались помешать его сознанию заниматься этой проблемой. С самого начала Карел был для них «меченным». С другой стороны, за день до того, как я прочитал «Исторические размышления», я не чувствовал никакого чуждого присутствия, а потом, когда появлялось ощущение тревоги и чувство паники, я быстро справлялся с ними и чувствовал себя здоровым и душевно и физически. Это уже обнадеживало. (Моя бабка как-то рассказывала, как в начале последней мировой войны все выглядели как никогда счастливыми и жизнерадостными. И теперь я понял, почему.)

Видимо, «они» до сих пор не обнаружили, что секрет Вайсмана разгадан. Впрочем, это неудивительно — мы же не знаем, сколько их, но если они контролируют 5 миллиардов жителей планеты, то за всеми им не уследить. Предположим, сказал Райх, что теория Юнга верна, и человечество действительно обладает единым огромным разумом, безбрежным океаном «подсознательного». Допустим также, что паразиты обитают на дне этого океана и стараются не приближаться к поверхности, чтобы не быть замеченными. Тогда, откуда им знать, что мы давно знаем об их существовании? Видимо, Вайсман слишком бурно отреагировал на свое открытие и спугнул паразитов.

Накануне мы решили, что лучший способ изучения паразитов — погружаться при помощи наркотиков в глубины собственного сознания. Теперь это казалось опасным. Что же нам оставалось помимо наркотиков?

К счастью, у Вайсмана и об этом было написано. Внимательно просмотрев «Размышления», мы нашли ответ. Да, только феноменология Гуссерля подходила нам как метод. Гуссерль собирался составить карту «структурного сознания» — своего рода «географию» разума, используя лишь, что относится к анализу сознательных процессов. В этом была здравая мысль: если вы продвигаетесь с картой по незнакомому континенту — скажем, по джунглям Венеры, — то вам не придется понапрасну плутать в трех соснах. Вы будете полагаться на свои приборы и на свой вертолет. Самое главное — уметь различать, что за местность под вами. Так и с географией человеческого разума — главное, не зарываться в сферы подсознательного, а уяснить в доступных образах, что нам действительно известно о нашем сознании. Обладая такой картой, можно пройти пешком от Парижа до Калькутты без географического атласа. Хоть до Одессы шагай. Если бы у нас был атлас человеческого сознания, мы смогли бы исследовать всю территорию от смерти до мистических видений, от кататонии[3] до гениальности.

С другой стороны — человеческий интеллект подобен гигантскому электронному мозгу, рассчитанному на самые необычные задачи. Но, к сожалению, человек до сих пор не знает, как им управлять. Каждое утро он просыпается, подходит к пульту управления и начинает крутить ручки, давить на кнопки. Абсурдность его поведения заключается в том, что, владея такой мощной машиной, он умеет выполнять на ней лишь самые примитивные операции на потребу повседневным нуждам. Есть, конечно, те немногие, которых называют гениями, которым удается создавать симфонии или стихи, открывать математические законы.

И уж считанные единицы используют свой мозг для того, чтобы изучить его возможности. Они включают этот мощный механизм, чтобы разобраться, в чем его назначение. Они знают, что мозг может создать и симфонию «Юпитер»[4], и «Фауста», и «Критику чистого разума», и многомерную геометрию. Хотя все эти произведения вполне могли быть созданы случайно или, по крайней мере, бессознательно. Многие великие открытия были сделаны благодаря случаю, и всякий раз исследователи пытаются разобраться в тех скрытых законах, которые этим случаем управляют. Если бы человек нашел разгадку величайшей из тайн — загадки собственного мозга, он стал бы Богом. Следовательно, может ли быть цель более важная для сознания, чем исследование законов мышления? Это-то и называется «феноменологией» — возможно, самое важное слово в словаре человеческой расы.

У нас просто дух захватило от масштаба поставленной задачи — редкого ученого обрадует перспектива бесконечных поисков. Позднее мы не раз думали о том, почему вампиры стремятся сохранить свое присутствие в тайне от нас. Для среднего человека душевное заболевание всего лишь физический недуг, но если бы он попробовал сам бороться с болезнью, его бы уже ничто не остановило.

Помню, после этого мы отправились в столовую на утренний чай (кофе мы решили не пить принципиально, расценив его как наркотик). Когда мы переходили главную площадь Компании, я обратил внимание, что на окружающих мы взираем снисходительно, словно представители более высокоразвитой цивилизации. Как же они все погрязли в мелочных заботах, запутались в своих ничтожных желаниях в то время, когда мы наконец-то столкнулись с единственно настоящей реальностью — эволюцией мозга!

Первые результаты не замедлили сказаться: я начал сбрасывать лишний вес, здоровье приходило в норму. Я спал глубоким спокойным сном, а просыпался отдохнувшим и бодрым. Работа мозга поражала своей точностью — я мыслил спокойно, без спешки, почти педантично. Это было очень важно для нас обоих. Вайсман сравнивал паразитов с акулами, а чем обычно привлекают акул неопытные пловцы? Своими криками и шлепаньем по воде. Мы же не собирались допускать подобных ошибок.

Мы снова вернулись к раскопкам, но вскоре нашли отговорку, чтобы бывать там как можно меньше. Это было совсем нетрудно, поскольку оставшаяся часть работ больше касалась инженеров, чем археологов. Райх на всякий случай уже подумывал, как бы перебросить оборудование в Австралию — там находилось одно местечко, описанное Лавкрафтом в «Тени времен», а поскольку с некоторых пор у нас исчезли сомнения в ясновидении Лавкрафта, игра стоила свеч. В августе мы просто решили взять отпуск, сославшись на жару. Целыми днями пристально и незаметно следили за малейшими сигналами паразитов. Умственное и физическое самочувствие было великолепным, мы постоянно были начеку в ожидании любых проявлений ментального «вторжения», которые описывал Карел. Но все было спокойно, и это настораживало. Случайно я обнаружил причину этого спокойствия, когда в начале октября приехал в Лондон. Срок аренды моей квартиры на Перси-стрит подходил к концу, поэтому пришлось вылететь утренней ракетой в Лондон, и в одиннадцать я был дома. Едва я зашел в комнату, как тут же понял — они здесь. За месяцы ожидания этой встречи мои чувства весьма обострились. Раньше я бы ни за что не понял, откуда свалилась на меня внезапная подавленность, какой-то затаенный страх, вспыхнувший, словно расстройство желудка. Теперь-то я был дока. Я знал, к примеру, что внезапная дрожь по телу — так называемые «мурашки» — всего лишь обычный сигнал тревоги: кто-то из паразитов поднялся слишком близко к поверхности сознания.