Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 06 Страница 3

Да, меня рассматривали паразиты в моей комнате. Странно, конечно, звучит: «в моей комнате» — они же были внутри меня. До чего же несовершенен наш обыденный язык. В каком-то смысле единое сознание совпадает с единым пространством и временем, как считал Уайтхед[5]. На самом деле, сознание вовсе не «внутри» нас, как например кишечник. Личность человека подобна водовороту в океане сознания, она своего рода — отражение мировой души. Итак, когда я вошел в комнату, паразиты были уже внутри меня и ждали меня там. И я знал, почему: они стерегли бумаги.

Недели тренировок прошли не зря. Мой мозг увернулся от их слежки, как дерево пригибается от ветра или как больной прячется за свою болезнь. Снова мне показалось, что за мной следят не акулы, а спруты — зловещие обитатели дна. Не обращая внимания на слежку, я занялся делами: подошел к ящикам, заглянул в них и без особого интереса полистал папки с психологическими исследованиями. Теперь я знал, что обладаю новой силой мозга. Я просто взял и отрешился от человека, которого пару месяцев назад звали Гилбертом Остином, отделился, словно кукловод от марионетки. И покуда они наблюдали за мной, я смешался со своим бывшим «Я», став при нем, если можно так выразиться, просто пассажиром, при моем прежнем «Я». Больше незачем бояться обнаружения, для этого у меня был слишком хороший самоконтроль. Я отключился от старого «Гилберта Остина» — тот словно кукла прошелся по комнате, позвонил в Хэмстадт и справился о здоровье миссис Вайсман, затем позвонил в фирму по хранению имущества и попросил перевезти мебель (мою мебель) и ящики с бумагами к ним на склад. Затем сходил поговорить с домохозяином, а остаток дня провел в Британском Музее у Германа Белла, заведующего археологическим отделом. И все это время я знал о слежке паразитов, хотя она была уже не такой пристальной. Видимо, после того как я распорядился насчет ящиков, интерес ко мне стал спадать.

Двое суток подряд я старался не думать ни о чем, кроме ежедневной рутины, связанной с раскопками в Каратепе. Это было не так уж сложно (позже читатель поймет, почему). Надо было лишь, по системе Станиславского, отождествить себя с той частью Гилберта Остина, которая с возбуждением рассказывала Беллу о раскопках и прочих вещах. Прогуливаясь по Лондону, я встретил старых друзей и принял приглашения на «скромную вечеринку», где со мной носились, как со знаменитостью (вечеринка тут же превратилась в огромное сборище, куда сбежались толпы приглашенных «на меня»). Я умышленно старался шевелить мозгами кое-как, в моей прежней манере. Возвращаясь домой, я хорошенько обдумал свое идиотское времяпрепровождение и дал себе слово не повторять больше подобных вылазок. Когда вертолет Компании приземлился в Диярбакыре, я почувствовал, как все вокруг очистилось, но я по-прежнему старался скрывать свои мысли за надежным щитом целых двое суток. К тому же Райх был на раскопках, так что искушение расслабиться у меня не возникало. Когда он вернулся, я все рассказал и предположил, что после отправки ящиков на хранение «они», возможно, отстанут от меня. Впрочем, уповать на это не стоило — надо по-прежнему соблюдать бдительность.

Итак, мы узнали кое-что новое о паразитах. Выходит, они не держат под постоянным контролем всех жителей планеты. Но тогда, почему же люди не «выздоравливают», когда паразиты оставляют их в покое?

Целые сутки мы ломали над этим голову. И Райх нашел ответ. Однажды он разговаривал с женой Эверта Рубке, президента Англо-Индийской Урановой Компании — тот только что отбыл на пару недель отдохнуть на Луне. Она пожаловалась, что у мужа совсем сдали нервы.

— Почему? — удивился Райх. — Ведь дела в Компании идут превосходно.

— О, да, — признала она. — Но когда человек возглавляет такой огромный концерн, как АИУК, он привыкает к постоянным тревогам и порой не в силах от них отвлечься.

Вот оно, что — привычка! Это же самоочевидно, если только дать себе труд немного поразмыслить! Не зря психологи толкуют нам, что человек, по сути своей, машина. Лорд Лестер[6] сравнил как-то человека с огромными напольными часами, которые идут при помощи пружинок от маленьких наручных часиков. Малейшая травма в детстве вызывает иногда пожизненный невроз. А парочка удачных моментов на заре жизни делают человека вечным оптимистом. Тело справляется с болезнетворными бактериями за неделю, а мозг сохраняет микробы болезненности и страха до конца дней. Почему? Потому что мозг склонен к застою. Он работает по привычке, от которой сложно избавиться, особенно, если эта привычка вредная.

Иными словами, уж если паразиты мозга «застолбили» кого-то, то человек этот становится словно подпорченные часы, к нему достаточно лишь раз в год наведываться для контроля. С другой стороны, Вайсман установил, что люди отравляют друг другу жизнь и этим здорово экономят силы паразитов. Детям передается мировоззрение их родителей. Один писатель-пессимист влияет на целое поколение литераторов, а те, в свою очередь, — почти на всех образованных людей в их стране.

Чем больше мы узнавали о паразитах, тем яснее понимали, до чего же они примитивны, и все более невероятной удачей казался нам случай, приведший к порогу тайны. И лишь гораздо позже слово «удача» перестало быть для нас неопределенным, подобно большинству абстрактных существительных — в нем появился совсем иной смысл.

Долго мы обсуждали главный вопрос: кого еще стоит посвятить в это? Найти ответ было непросто. Начали мы неплохо, но любой неверный шаг мог погубить все. Прежде всего, надо подобрать людей, способных правильно воспринять наше знание. Не то, чтобы мы очень боялись, что нас сочтут за сумасшедших, нет, просто нужна была уверенность в том, что избранные нами союзники действительно принесут пользу, а не разрушат уже сделанное.

Мы пересмотрели кучу книг по психологии и философии в поисках автора, близкого нам по духу. Нескольких отыскали, но покуда сохраняли осторожность. К счастью, я и Райх быстро овладели навыками феноменологии; поскольку мы оба не были философами и никакими предубеждениями против Гуссерля не обладали, семена его теории нашли благодатную почву, и теперь надо было разработать способ тренировки в этом виде ментального спорта. Способ, которым могли бы пользоваться другие люди. Мы не могли рассчитывать на одну лишь их сообразительность. В кратчайшие сроки их надо обучить тому, как защищаться от паразитов мозга.

Видите ли в чем дело: стоит научиться однажды пользоваться своим мозгом по-настоящему, как дальше все пойдет само собой. Главное — порвать с привычкой, нажитой человечеством за миллионы лет: отдавать все внимание внешнему миру и считать воображение лишь формой бегства от реальности, когда на самом деле, воображение — это короткая экскурсия в огромные неведомые страны нашего сознания. Мы должны знать, как работает мозг. Но не в физическом смысле, а, именно, как он чувствует и познает. Как оказалось, самое трудное для человека — понять, что «чувство» есть лишь другая форма познания. Я смотрю на человека, и я «вижу» его — это объективно. А ребенок смотрит на того же человека и говорит: «У-у, какой противный дядька». Ребенок в данном случае чувствует, а для взрослых это «субъективное». Мы даже не подозреваем, насколько глупа такая классификация, и какой хаос она вносит в мышление. На самом же деле, чувство ребенка также является «пониманием», но в более глубоком смысле, точно как наше «видение» является чувством.

Представьте себе это на примере того, как мы смотрим в бинокль. Вы крутанули колесико — и все расплылось. Затем еще один поворот проясняет картинку, делает ее резкой. Теперь представьте, что происходит, когда вам говорят: «Старик такой-то прошлой ночью умер». Голова ваша обычно полна самых разных мыслей, и вы в этот момент ничего не чувствуете, вернее, чувствуете что-то неопределенное, расплывчатое. Возможно, неделю спустя, вы будете сидеть в комнате и читать, как вдруг что-то напомнит об умершем старике, и вы почувствуете неподдельное горе. Чувства сфокусировались, словно в бинокле. Как еще убедить человека в том, что чувство и познание, в основе своей, — одно и то же?

Мой труд в большей степени является историческим, нежели философским, поэтому я не собираюсь вдаваться в подробности феноменологии. (Я уже сделал это в других книгах, а также посоветовал бы в качестве прекрасного объяснения предмета труда лорда Лестера.) Однако все эти философские выкладки необходимы для понимания истории борьбы против паразитов сознания. Ибо главным оружием против них был своеобразный «глушитель мысли», который можно сравнить с устройством, создающим помехи для радара. Мозг мыслящего человека постоянно изучает вселенную. «Жизнь пробужденного индивидуума есть постижение». К примеру, астроном следит за небом в поисках новых планет. А новые планеты открываются при сравнении старых и новых снимков звездного неба: если звезда сдвинулась со своей точки, то это уже не звезда, а планета. Вот так же наши чувства и рассудок постоянно обшаривают вселенную в поисках «смысла», который возникает лишь тогда, когда мы сравниваем две разновидности опыта и выводим общую закономерность.