Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1989 год Страница 22

— Когда несколько кувшинов будут готовы, их ставят вон в те кирпичные печи для обжига. Чтобы получить сосуды черного цвета, подкидывают в огонь зеленых веток с листьями для дыма. А потом уже раскрашивают. Орнамент же делают по сырой глине: вокруг горла кувшина выводят узор с помощью точек и бугорков. Затем втирают мягкой тряпкой свежую красную глину и ставят в печь. При обжиге таких сосудов дыма не должно быть, тогда кувшины получаются красновато-бурого цвета с отчетливым рисунком.

Для ознакомления с изделиями своей мастерской Бале подводит нас к пышущим огнем обжиговым печам. Показывает тонкогорлый сосуд с тонким носиком для варки кофе. Его спокойно можно ставить на газовую плиту.

— Называется он «джебека», а вот этот,— он подходит к большому горшку,— «гуллага». Видите, внутри по краям выступы, наподобие конфорки, посреди — решетка, а внизу имеется отверстие — поддувало. Так что это не просто горшок, а сосуд-очаг. В нем можно варить и печь все, что пожелаешь...

Солнце поднималось все выше, от печи и горшков полыхало жаром, и мне пришло на память древнее название родины Тырунеша Бале. В античные времена территорию к югу от Египта именовали «Айтиопией» — землей, населенной «людьми с обожженными солнцем лицами». Это название очень подходило к Бале, мечущемуся среди сверкающих кувшинов у раскаленной печи, с блестящим от пота лицом, словно бог гончарного ремесла.

... По пути к соседу, торговавшему интересовавшими меня картинами на коже, Бале делился своими заботами. Его семья сильно бедствовала, пока не вступила вместе с соседями в кооператив кустарей. Государство прислало мастера для обучения гончарному ремеслу, помогло в покупке оборудования, защищает от перекупщиков. Сейчас вся семья трудится в мастерской, кроме маленькой дочки Абди, не желающей и слышать о профессии гончара. Она учится в школе — хочет быть учительницей.

За разговором мы и не заметили, как подошли к сувенирной лавке Тадесе Махедо.

На прилавках с ювелирными изделиями много ажурного серебра. Пока я рассматриваю маленькие ножны для кинжальчика, словно сотканные из листьев, цветков и стеблей, Тадесе объясняет секрет их изготовления.

Оказывается, серебро, расплавленное в тигле, тянут щипчиками или пинцетом до нужной толщины и еще горячую проволоку режут на куски. Из них потом плетут растительный орнамент, который затем украшают гранеными «алмазами», выточенными из старых серебряных монет.

За спиной Тадесе висит несколько картин на коже. По краям квадратные прямоугольные куски кожи пробиты дырочками, через них пропущены сыромятные ремешки, которые закрепляют картины на простых деревянных рамках. Мне разъяснили потом, что на рамки идет эвкалипт. Его рубят в горах, полешки высушивают, затем колют на планки. Четыре планки врезают друг в друга, в лапу, чтобы торчали концы,— и рамка готова. Сложнее с подготовкой кожи.

— Шкуры берут разные — коровьи, овечьи, все равно,— объясняет Тадесе,— труднее ее правильно приготовить. Вначале шкуру сушат, натягивая на колышки над землей, стараясь ее выровнять. Затем режут на куски для картин, а потом уже очищают. Делают это обычно так: выдерживают в теплой воде, отмокшую кожу очищают от шерсти, жира каменными или железными скребками. Потом обрезают еще раз, как можно ровнее, и растягивают снова для просушки в тени, чтобы кожа не покоробилась. Только после этого натягивают куски на подрамники для рисования, стараясь, чтобы на них больше не попадала вода.

Пишут прямо по коже растительными и минеральными красками. Художник сам придумывает сюжеты: пишет все, что ему придет в голову...

Смотрю на картины, где перемежаются бытовые сцены с библейскими, и думаю, что не все здесь так просто. Явно видны традиции, лубочная манера.

Я уже видел стенные росписи в церквах, старые рукописные книги, украшенные множеством рисунков. Заметно сходство, заимствования. Например, некоторые слова перерисовываются с древнего языка геэз, на котором было написано в прежние времена много светских и церковных книг.

На картинах запечатлены музыкальные инструменты, деревенские орудия труда, убранство воинов, их портреты. Плоскостное изображение, краски без полутонов, застывшие фигуры с большими распахнутыми глазами, словно сошедшие с икон.

И за ними века жизни гураге и других народов Эфиопии, людей с обожженными солнцем лицами.

Аддис-Абеба

В. Савостов, наш спец. корр.

Роджер Желязны, Фред Сейберхэген. Витки

Продолжение. Начало см. в № 10, 11/89.

На меня продолжали смотреть, но вскоре показалась запруженная людьми платформа. Вагон остановился, как и положено, двери открылись. Я вышел, сразу затерявшись в толпе, пригладил волосы, поправил одежду, отряхнул пыль и тут только понял, что меня трясет. Мною овладело желание повалиться на ближайшую скамейку. Однако только что позади захлопнулся смертельный капкан — шестерни все еще вращаются, рычаги пляшут, противовесы ходят, но что-то или кто-то вмешался, поменял передаточное число, изменил баланс сил в мою пользу, и неприятное отступило: ведь я остался жить... Было бы глупо и нелогично, свалившись сейчас на месте, свести все это на нет. И я устоял.

Глава 7

Я взял первое же такси у станции и велел водителю ехать в город. Вышел у ничем не примечательного оживленного перекрестка и дошел до автобусной остановки, сел в первый попавшийся автобус и долго ехал приблизительно в северо-западном направлении.

Прежде чем добраться до окраины, я еще дважды менял автобусы и порядком отмахал на своих двоих, а там уже, вытянув руку, попытался привлечь внимание автомобилистов. У меня возникло ощущение, что такое уже было — давным-давно, еще в студенческие годы. Да, после первого семестра я собирался домой и хотел сэкономить. Надо улыбаться. Иногда это помогает...

И вот рядом остановился автомобиль. За рулем сидел мужчина в светлом деловом костюме.

— Вам куда? — спросил он.

— Вообще-то в Питтсбург.

— Я возвращаюсь домой в Норристаун. Если устроит, могу подбросить до Турнпайка.

— Великолепно. Я сел в машину.

Водитель оказался не из разговорчивых; я откинулся на спинку и попытался продолжить свои воспоминания, однако в голову ничего не шло. Ладно. Я уже не чувствовал того напряжения, как в такси, и мог бы, пожалуй, призадуматься над сложившейся ситуацией. Тогда, возможно, от примитивной реакции — бегства — удалось бы перейти к действиям.

Барбье определенно намерен меня убить. Сомнений нет. И Мэтьюс до сих пор работает на него, как и другие члены группы...

Группа... Вот ключ. Когда-то в нее входил и я, хоть сейчас даже думать об этом противно. Малыш Уилли, Мари Мэлстренд... Кора? Нет, она тут ни при чем — случайная встреча во время ее отпуска во Флориде. Энн Стронг? Очень похоже. Нас было четверо. Да. Четверо, наделенных...

Все мы были наделены необычайными психическими возможностями. Я общался с машинами — этакая телепатия между человеком и компьютером. Я мог читать их программы на расстоянии. Мари? Мари способна была воздействовать на предметы. ТК, телекинез. Но, способная физически уничтожить компьютер, она не могла узнать его содержимое, как это мог сделать я. Энн? «Обычный» телепат: читала мысли людей и внушала им что угодно, включая очень реалистические образы. Малыш Уилли?.. Он мог оказывать физиологическое воздействие, манипулировать веществом и энергией лишь внутри живых организмов.

Насколько сильны эти способности? Где их пределы? Память подсказывала... Как-то раз Мари на спор подняла Энн на несколько футов от пола и держала с полминуты, но вспотела, тяжело задышала и опустила ее довольно резко.

Малыш Уилли... Чем ближе вы к нему, тем скорее он сделает свое дело. Внезапная смерть в десяти футах, в двадцати — уже медленнее. Тридцать-сорок — давались ему с трудом. Пожалуй, его предел — пятьдесят футов, и минут пятнадцать понадобится ему, чтобы добиться результата.

Энн... Ее способности не зависели от расстояния. Она вполне могла сидеть в гостинице на Флорида-Кис и внушать мне образ того змея, когда самолет шел на посадку в Филадельфии. Слабость ее заключалась в другом, но в чем именно, вспомнить я не мог. Энн была неравнодушна к цветам. Их примитивные эманации неизменно успокаивали ее в минуты душевных тревог. Такое важное место занимали цветы в ее жизни, что часто окрашивали — или, вернее, ароматизировали — внушаемые ею образы. И еще — Энн могла заставить не видеть то, что действительно существовало.

Итого, четверо — группа, комплект инструментов для Барбье. Благодаря нам «Ангро» несколько лет назад обошла всех своих конкурентов. Я мог выкрасть информацию из любого компьютера. Энн добывала ее прямо из человеческого мозга. Мари срывала эксперименты, вызывала несчастные случаи, тормозила исследовательскую работу. А если кто-нибудь причинял особое беспокойство, Малыш Уилли мог пройти мимо на улице, сесть рядом в театре, пообедать в ресторане...