Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1980 год Страница 28

— Подъем! Поживее!

Мы прыгали с кроватей, натягивали брюки, обували башмаки — у кого они были — и спешили в туалет. Мылись тряпками, которые служили нам и полотенцами.

В пять тридцать снова гремели удары в рельс. Это был сигнал на завтрак.

В шесть часов раздавалась команда на первое построение. Перед нами появлялся начальник караула, окруженный охранниками.

— Головные уборы долой!

Так приветствовали не только коменданта лагеря, начальника караула, но и часовых, офицеров и солдат.

Мы сопротивлялись. Мы чувствовали себя униженными. Когда настали самые тяжелые времена, даже отказ снять соломенную шляпу означал много дней «жаровни», которая тут же назначалась охранником.

Когда по дороге на работу колонна встречалась с ослом, кто-нибудь из нас командовал;

— Головные уборы долой! Осел тоже человек!

И смеялись, когда осел ревел, словно отвечая нам.

После построения и приветствия охранников начиналось распределение по бригадам.

— Бригада в каменоломню!

— Бригада за водой!

—    Бригада на дорогу!»

—    

...Я видел эту каменоломню километрах в полутора от лагеря. Мы пришли туда с Франсишку Мигелом и Мануэлом Алпедринья на следующий день. В их глазах стояли трагичные картины прошлого. Зной. Солнце, от которого нет спасения. Худые как скелеты, доведенные до последней стадии изнеможения люди вяло взмахивали мотыгами. «Бодрей! Бодрей!» — покрикивает покуривающий сигарету охранник. Песок скрипит на зубах. Пот выедает глаза. Сил уже нет. Есть только одно желание — выжить. Дотянуть до вечера. Хотя бы до сегодняшнего вечера. Кто-то падает, харкая кровью.

— А ну, вставай, лодырь!

Приклад безжалостно бьет больного по голове.

Человек поднимается и снова падает, пытаясь нагнуться за оброненным ломом. Товарищи протягивают руки.

— По местам!

Он снова встает. И снова удары ломом о камень. Тупые, безнадежные удары. И солнце над головой. Солнце, от которого некуда деться.

Книга «Таррафал. Свидетельства» рассказывает.

«После охранников и москитов клопы были самыми жестокими врагами. Никаких химикатов у нас не было, мы проглаживали тряпье и одежду горячими утюгами.

Другим врагом были блошки, они въедались в ноги, отчего возникали фурункулы. Они причиняли нестерпимый зуд, и чтобы вырвать такой фурункул вместе с поселившейся внутри блошкой, приходилось вырезать и кусок здоровых тканей. Если не вырезать, возникало нагноение, что вело к ампутации пальца или даже ноги. Таких инвалидов на острове было много.

Суббота проходила в борьбе с клопами, стирке, мытье.

В воскресенье подъем объявлялся, как обычно, в пять часов. И если ничего не случалось, мы отводили воскресенье для чтения и занятий. Беседовали о политике.

Так было только вначале. Режим ужесточался. В тридцать седьмом году комендант решает отрыть вокруг лагеря ров 20 августа заключенных выстраивают на плацу, «Врач» Эсмералдо Пайс начинает «осмотр».

Из шестидесяти узников, у которых к тому времени появились симптомы малярии, только пятеро были освобождены от работы.

Мы протестовали, но напрасно. Нас построили в шеренгу, и работа началась. Августовское солнце нестерпимо жгло, земля раскалилась, и те, у кого не было обуви, переступали, подпрыгивали, чтобы не обжечь ноги. И ни ветерка. Ни тени.

Мануэль дос Рейс требовал от охранников, чтобы они заставляли нас работать во всю силу, но каждый день все больше и больше узников заболевали малярией.

Начался один из самых трудных периодов в истории Таррафала. Мы называли его «тяжелое время» Погибли первые товарищи.

Каждое утро охранники врывались в бараки, чтобы определить, кто еще в силах идти рыть ров, а кто — по их мнению — притворяется больным.

— Подъем! Шагом марш на работу!

Потом начались дожди. Потоки воды, упав на горячую землю, поднимались жарким паром, окутывали нас липкой влагой. Ливни прервали работы во рву. Но, как только небо очистилось, мы снова копали землю, задыхаясь от зноя.

Во рву оставалось все меньше и меньше узников.

— На работу! Нечего притворяться! — орали охранники, хотя каждое утро, появившись в бараках, они видели следы рвоты, видели наших товарищей, еще здоровых, спешащих к больным с жестянками.

Узники погибали один за другим. И в «медпункте» раздраженно позевывавший Эшмералду Пайш выписывал очередное свидетельство о смерти. На анкете появлялся кривой росчерк: «Умер».

Тело укладывали в гроб, за которым приезжал из поселка грузовик. Караульный солдат садился в кабину рядом с водителем. В кузов поднимались десять самых близких товарищей погибшего. На плацу выстраивались в две шеренги узники. Грузовик медленно ехал между нами, и товарищи обнажали головы, отдавая последнюю и единственную возможную почесть погибшему. В воротах грузовик останавливался для проверки. И в этот момент в лагере наступала абсолютная тишина. Неподвижные, похожие на скелеты, изголодавшиеся, исстрадавшиеся, измученные малярией и желтухой люди в тряпье и обносках провожали взглядом грузовик, исчезающий за забором

А потом был недолгий путь до кладбища Ашада, где не было салютов, цветов и речей. Лишь два негра-могильщика на краю вырытой могилы, ожидающей гроб.

Падала земля на крышку, мы сжимали кулаки, прощаясь с погибшим, и шептали для него и для нас самих:

— Борьба продолжается, товарищи!»

Да, борьба продолжалась! В этих чудовищных условиях они не сдавались, продолжали жить и учиться, готовиться к будущей революционной работе, к которой намеревались вернуться после освобождения.

Книга «Таррафал. Свидетельства» рассказывает:

«...Каждый заключенный как человек и как борец-антифашист обязан учиться. Одно из первых наших требований, предъявленных комиссии лагеря, было право на чтение и учебу. И так как нам постоянно отказывали в этом праве либо не полностью удовлетворяли наши требования, мы вынуждены были любыми путями добиваться поставленной цели, стремясь перехитрить бдительных надзирателей.

При первых обысках часть книг спасли. Их прятали в соломе матрацев, на крыше бараков или в огороде, словом, в любом месте, где можно было устроить надежный тайник. Периодически в бараках появлялись охранники и командовали:

— Все книги — на стол!

— Запрещено писать!

— Отдать чернила, бумагу и книги!

Обыски повторялись, но у нас всегда были книги, чернила, бумага. Откуда?

Карандаши мы делали из угля. Чернила изготовляли из раствора, вынесенного из медпункта, и краски из плотницкой мастерской. Обрывки бумажных мешков, в которых завозили цемент, резали и использовали для копирования наших немногих книг. Переписывали их по ночам.

Света не было, но мы смастерили небольшие керосиновые светильники из пустых флаконов от медикаментов, которые посылали нам родственники. Протыкали пробки, через дырочки пропускали фитилек и накладывали сверху маленькую алюминиевую крышку от тюбика с таблетками. Оставалось залить керосин, который в лагере удавалось достать, и светильник готов.

Свет он давал слабый, но все равно часовой мог его заметить. Поэтому пользовались светильником очень осторожно. Так мы и работали, копируя книги с сотнями страниц. Для этого выбирали товарищей с самым разборчивым почерком. Ручки и перья тоже мастерили сами.

Перевели с французского учебники математики, физики, других предметов. Это был учебный материал для уроков.

Организовали учебу. Более грамотные обучали тех, кто не имел образования.

Газет в лагере не было. И поэтому, отправляясь за водой, мы всегда внимательно следили за валявшимися на земле бумажками, обрывками газет, принесенными ветром. Таща бачки с водой, мы глядели вокруг во все глаза. Когда замечали клочок газеты, раздавался сигнал:

— Внимание!

Мы ставили бачки якобы для того, чтобы отдохнуть, сменить руки, и один из нас так, чтобы караульный не видел, подхватывал бумажку и прятал ее в карман. Вернувшись в лагерь, мы с нетерпением доставали находку. Иногда оказывалось, что это обрывок страницы с коммерческой рекламой, и, значит, риск был напрасен. Но порой везло. Мы передавали эти листки товарищам, которые копировали газетную информацию и распространяли ее между заключенными».

Узники Таррафала шли на любые ухищрения, чтобы поддерживать связь с родиной, с партией. Попробовали сконструировать коротковолновый приемник. Не получилось: слишком плохими оказались детали, которые удалось раздобыть. Пытались читать между строк письма родных, подвергавшиеся строгой цензуре. Выведывали новости у часовых о том, что происходит в стране и в мире.

Когда началась вторая мировая война, условия жизни в лагере еще больше ужесточились. Главари фашистского режима уже видели грядущую мировую фашистскую империю и с еще большей яростью бросились искоренять «коммунистическую заразу». Но узники Таррафала тоже не сидели сложа руки и продолжали улучшать каналы получения информации.