Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1974 год Страница 3

Ночные улицы старого Кракова похожи на длинные пролеты храмов. Чуток здесь каждый нечаянный звук. Здесь чье-то затаенное дыхание замерло за каждым углом, здесь высота стен затянута решетками, карнизами, каменной резьбой. Можно долго ходить переулками и постоянно выходить с разных сторон в одно и то же место, к старой площади — Главный рынок.

Башня Ратуши, Сукеннице, Мариацкий костел умело подсвечены с разных сторон электричеством, смотрятся чеканенными из старой меди. На площади пустынно, валяются рассыпанные после дневной торговли цветы да ходят в обнимку полуночные туристы. Все замерло. Только ночные такси, эти неутомимые букашки, снуют на площадь и в стороны — улицами, похожими на переулки, переулками, похожими на костелы или на часовни.

Дорога из Кракова в Освенцим живописна и солнечна. В воскресный день она залита праздничной, можно сказать, райской красотой, светом. Останется далеко позади замкнутой безлюдной крепостью монастырь норбертанок над Вислой. Перестраиваясь, прорастая башнями, надстройками, монастырь здесь живет с XII века. По правую руку начинаются горные хребты. Хребты лесисты, но одомашнены. В них мелькнет здесь башня, там купол или просто высокие крыши монастыря камедулов, где пребывают в назначенном им наказании провинившиеся ксендзы. Села бегут одно за одним, одно за одним. Сады и улицы чисты, опрятны. Дома деревянные, бревна покрыты красной охрой. Люди одеты со вкусом, с достатком. Прямо-таки процессиями гуляют из села в село. Детей множество. Их, может быть, больше, чем взрослых. И обязательно вам попадется молодая мать на велосипеде. К рулю пристроена изящно сплетенная корзина. В корзине сидит младенец. И мать, счастливая, веселая, не едет, а летит по воздуху.

По левой стороне, а позднее и по правой — холмы, холмы вздуваются, как пышки. На холмах снопы. Незаметно и все же внезапно дорога уходит в леса. Высокие, глухие. Леса просвечены солнцем, но тяжестью веет от них. Сердце начинает биться медленно. И в голове всплывает чудовищное слово: «Освенцим».

Какая странная судьба у некоторых, казалось бы, безобидных слов. До второй мировой войны кто когда-нибудь слышал это слово? Да и ничего в нем не было грозного, даже какая-то разбитная звучность раздается в нем. Ну стояли себе до 1939 года здесь унылые солдатские казармы, да и все. А сегодня?! Приснись оно среди ночи, жуткие видения поползут, на тебя одно за другим, и проснешься в холодном поту, в смертельном страхе.

Здесь, в Кракове, в этой близости, все время думаешь об Освенциме. Постоянно возвращаешься мыслью к нему, к этому колоссальному промышленному комбинату смерти. И все труднее и труднее укладывается он в голове. Освенцим!.. Это действительно просто фабрика, множество фабрик, которые ничего не вырабатывали. То есть работали наоборот. Уничтожали то, что создала природа. 14 июня 1940 года в шестидесяти километрах от Кракова в бывшем военном городке перед строем двухэтажных казарм начальник новоучрежденного лагеря обратился к первой группе заключенных. Начальник был откровенен. Он сообщил заключенным, что те «прибыли в концентрационный лагерь, из которого есть только один выход — труба крематория». Что чувствовали тогда эти несчастные? Как продолжал жить этот большой город? Как все-таки выжил он, пока в королевском замке на Вавеле сидел гитлеровский наместник Ганс Франк? Как дождался того наполненного радостной тревогой дня, о котором позднее маршал Конев мог сказать: «Говорят, будто солдатское сердце привыкает за долгую войну к виду разрушений. Но как бы оно ни привыкло, а смириться с руинами не может. И то, что такой город, как Краков, нам удалось освободить целехоньким, было для нас огромной радостью». Такие слова поистине достойны великого солдата и почетного гражданина этого города.

Иной раз летишь в машине и не догадываешься, что это не просто дорога, шоссе, а величественная и бесконечная улица. Так оно и есть на Побережье. Гданьск — от центра через Вжещ, Оливу, Сопот и дальше в сторону Гдыни — просвечен широкой, временами переходящей просто в парковую аллею улицей. Тянется она не один десяток километров, и такое ощущение, будто это не город, а целая страна, с лесными полянами, романтическими коттеджами, глухими казармами, стеклянными корпусами заводов, флагманскими районами новых застроек, тупичковыми старыми квартальчиками, застревающими в одомашненных садиках. Море то покажется, то мелькнет вдалеке, то совсем его нет. Здесь припоминаешь дорогу на Ораниенбаум, Юрмалу, Сочинское побережье. Но с налетом курортности тут чувствуется рабочая деловитость, трудовая будничность порта со всеми пристрастиями и заботами.

В Гдыню разворачивается высокий рыболовный траулер. Он откуда-то из Атлантики. На берегу ждут моряков родные и друзья. От судна пахнет рыбой, словно недоспелыми арбузами. А дальше в море — все суда и суда. Свои и чужие. Они подступают к городу, сами как большой город под множеством разных флагов, но город дружественный. Гудит и напрягается порт. И рядом забавная, но вполне серьезная опереточность.

В этом смысле замечателен в Гданьске Главный вокзал. Со стороны его принять можно за что угодно: за ратушу, за театр, за почтамт, за рынок. Длинное кирпичное здание с полубашенками по крыше, мощный кирпичный неф поперек, башня высокая, полуроманская, с часами, на ней прилеплены барочные купола — чистая колокольня. Видно обязательное желание жить по-своему, с прихотью.

На железной дороге это сразу дает себя знать. В иных вагонах стеклянные двери отделяют купе от коридора. В таких купе всегда светло и ощущение многолюдности, как на улице. На стенах немного старомодные фотографии различных городов и местечек. Тут пассажиров четверо. Но есть вагоны, в которые билеты продаются вне зависимости от количества мест, и в них вы можете чуть ли не через всю страну ехать как в трамвае.

Во всех польских вокзалах есть что-то тревожное, грустное и в то же время приподнятое. Тут всякому видно, как живет вся страна, торопливо, неудержимо, как она полна сил и надежд. И как живо в памяти людей, даже самых юных, все, чем обрушилась на страну последняя война. Словно еще не затихли прощальные солдатские марши с мягкими мелодиями славянских напевов, еще доносятся беспощадные и оглушительные ритмы нацистских гимнов, злые выкрики военных команд, лай овчарок, бушующий огонь Варшавы и «Танго смерти» Треблинки.

Вообще на всех дорогах Польши осел и слышится горьковатый дымок прошлых бед и превратностей. И в самом деле, за последние полторы тысячи лет чему только не была свидетелем эта равнина. И бронзовая поступь последних римских легионов, и вой несметных гуннских стрел с костяными наконечниками, и гул татарской конницы, и ледяной звон тевтонских доспехов, и тупая мерность царских полков, и мальчишеская храбрость кавалерийских атак на танковые клинья, эшелоны Освенцима, безумие Варшавского восстания... Когда я видел на вечерних, на ночных вокзалах Кракова, Гданьска, Варшавы польских женщин, молодых и старых, я не мог уйти от ощущения, будто они кого-то тревожно провожают или встречают, в нетерпении ждут или смотрят вслед. Их лица в этот момент необыкновенно красивы и печальны. Кто-то дарит кому-то цветы, кто-то танцует в стороне на площади вальс, где-то слышатся марш, полонез... И одинокая женщина почему-то уходит с перрона, и долго слышны шаги ее высоких каблуков в старых каменных переулках.

Там за Познанью, среди равнины, лежит небольшой городок Шамотулы, до которого ехать пригородным поездом с вагонами времен первой мировой войны. В этом городе со старинной усадьбой и дворцом устроилось правление комбината, объединившего десять государственных хозяйств. Здесь производят мясо, молоко и яровую пшеницу. Пшеницу сеют семенами разных стран, и на польской земле соседствуют сорта советские и сорта из ГДР. Здесь работают машины, собранные в цехах ГДР, Болгарии, Венгрии и Советского Союза. Во дворце со старинной лепкой, с богатым паркетом поселились дирекция комбината, клуб, библиотека, кафе, бар. И вы можете вечером поболтать с рабочими, сидя за свежими газетами, которые продаются тут же, если приедете сюда из Познани в забавном пригородном поезде с необычной, во всю длину вагона, подножкой, в каждое купе которого ведет отдельная дверь.

Я видел, как горит над Новой Гутой молодое солнце новой Польши. Отсюда, с могильских полей, 19 января 1944 года наступали на Краков советские войска. Здесь гремело тогда поле сражения на старых кладбищах. Теперь Новая Гута на многие километры вытянула бесконечные корпуса цехов и колоннады труб. Кажется, невиданный корабль идет в далекое плаванье, клокоча неистовым нутром своим, нутром безостановочных машин. Гута похожа на дредноут, который уходит из-под низкой дымовой завесы. Оттуда пахнет окалиной, переваренным в чудовищных желудках антрацитом и всем, что сопутствует рождению металла.