Три Царя - Игорь Маревский Страница 35

Балдур чувствовал запах зловоний, и как с его черного носа, что был размером больше, чем его голова, капает отвратная жидкость. Мужчина поднял голову и смотрел перед собой, все еще направляя оружие на пленника.

— Твоё оружие, — животным басом прогромыхал волк. — Я видел такое много раз, ты стервятник, человек. Ты из тех, что ходят в наш лес и собирают дух для каменных городов.

Балдур молчал.

— Знак, что ты изобразил на земле, еще один трюк тебе подобных. Это ловушка, обманка чувств обоняния и восприятия. Кроме ингредиентов и руны, требуется кровь стервятника и кровь жертвы. Чего ты планировал добиться этим, человек? Сконцентрировать дух в одной точке? Обмануть мою стаю? Заставить их на хищном уровне путать добычу и окружение? Дезориентировать? Может даже напугать?

Он не прервал своего молчания, лишь почувствовал, как Сырник, что перебежал на другое плечо, держится за его шею, и едва слышно шепчет ему на ухо.

— Бал… Балдур, мать твою! Это же он! Клянусь тебе, это он… тот самый ведь, как ни на есть что есть он!

— В тебе много чего выдает твой род деятельности, прямоходящий. Повадки, одежда, принципы, и то, как ты держишься предо мной, свисая над пропастью смерти, — Волк довольно зарычал, а затем прошелся языком по щекам, громко чавкая. ¾ Однако запах, запах который я не забуду никогда, Балдур Красный Стервятник, его я почуял, когда вы только вошли в лес.

Чаша весов изначально не перевешивала в сторону отряда, а после резни, которую они устроили, шансы просачивались в мягкую от крови почву. Все замерли и опасались сделать лишнее движение, которое вожак стаи сможет воспринять как угрозу.

— Я знаю, ты боишься, я это чувствую. Чувствую, как от тебя исходят вибрации, как дрожит твое тело, человек. Твоя душа обливается кровью и начинает выть о спасении, словно слепой новорожденный щенок, что скулит и тянется к грудям матери. Ты украл мою охоту, это стадо моё по праву сильнейшего, — зверь на секунду отвел взгляд в сторону, осматривая мёртвых волколаков, а затем продолжил. — Убил членов моей стаи, опозорил моё имя. Кровь требует крови, плоть должна разорваться и перегнить.

— Ты знаешь, как всё было на самом деле, — сглотнув ком в горле и подавив дрожащий голос, наконец ответил Балдур. — Я не крал твою охоту, стадо живо. Твоя стая напала на мою, и по законам Лика я имел право на защиту.

— Что ты можешь знать о законах Лика? — растянулся волк в улыбке. — Ты пришелец, чужак, этот лес и эта земля не твоя, как и законы, по которым существует жизнь многие миллионы лет. Следы, что ты оставляешь, пахнут гнилью, всё, к чему ты прикасаешься, нарушает сам баланс Лика. Ты — стервятник, духокрад, троглодит из внешнего мира, кой мне противен. Не заблуждайся в своих размышлениях и суждениях. Ты уже мёртв, как и твоя стая. Твоя плоть разодрана, кости перемолоты, а остатки брошены твоим собратьям на объедки.

— Тогда что мне мешает нажать на курок, Серый? — внезапно с уверенностью в голосе, произнес человек, чем поверг в шок его отряд.

Каждый из них был не понаслышке знаком со зверем. О нем ходило множество историй, рассказов, которые редко заканчивались благоприятным исходом. Помимо клише, навешанным практически всем опасным хищникам, Волк выделялся одним. В силу разума и гордости, он никогда не вел беседы со слабыми созданиями, однако даже в самый добрый день, он не выносил наглости в свою сторону.

— Если я уже труп в твоих в зубах, — продолжил Балдур. — Что мешает мне забрать с собой этого бедолагу, и напоследок устроить тебе духовную головную боль?

Волк повел себя ожидаемо. Его глаза источали злость, а взгляд изменился на гримасу тысячи смертей, которые он мысленно обещал человеку, однако он не атаковал. Ему было интересно, но не настолько, чтобы терпеть подобное от какого-то человека, чей род деятельности он презирает. Балдур завел курок револьвера, а затем продолжил:

— Я может и человек, но хожу в духокрадах почти два десятка лет и законы Лика знаю, соблюдаю. Можно даже сказать чту побольше твоего. Охоту я твою не крал, просто оказался быстрее тебя и эти иглопузы, как и их дух мои по праву первого.

Волк фыркнул.

— Выхода, я вижу, всего два, — продолжил человек. — Первый, я не сомневаюсь, что ты справишься со мной, а может даже и с остальными, а затем присвоишь себе стадо, что прибывает в коматозном состоянии от духовного голодания. Также уверен, что столь небольшое нарушение законов Лика, такому могучему вожаку стаи ни коим образом не аукнется, — Балдур шмыгнул носом. — Однако перед смертью, я тебе напомню, что какой-то чужак, духокрад уважает местного правителя куда глубже, нежели знаменитый Серый Волк.

Стервятник чувствовал, как сердце начало биться сильнее, а в груди зарождался неконтролируемый животных страх, что он старался похоронить как можно глубже. Кровь вновь потекла со лба, но Балдур никак не отреагировал на это.

— Второе, мы сложим оружие, как ты и просил вначале, и попробуем обговорить происходящую ситуацию, которая из степени обычного кровопролития превратилась в катастрофически неприятную. Мне больше импонирует второй вариант, но как хозяину этих земель, я оставляю выбор за тобой, Серый. Нам есть о чем договориться.

— О чем же мне договариваться с тобой, Красный Стервятник? — голос волка понизился настолько, что Балдур едва не проглотил собственный язык.

Под ногой Балдура зашевелился волколак, а в лицо подул приятный лесной ветерок, что принес с собой запах диких ягод. Шелест листвы смешивался со скрежетом зубов волка и прерывистым дыханием человека. Он вновь пообещал себе вернуть над собой контроль, уже в который раз. Быть может, снаружи он казался хладнокровным, но внутри всё его естество металось из стороны в сторону, в жалких попытках бежать.

Неосторожный шаг, угрожающий жест, и волк откусит ему голову, прежде чем с неё успеет упасть хоть один русый волосок. Стоит зайти слишком далеко в суждениях или высказываниях, итог будет схожим. Стервятник начал понимать, что все его попытки урегулировать конфликт, возможно закончатся смертью, но была надежда. Надежда хранилась лишь в настроении и любопытстве создания, так как тот, что способен проглатывать людей целиком, просто стоял.

— Что же ты мне можешь