Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 03 Страница 41

Дома Ольга спросила Вадима: «Мне никто не звонил?» Сын покачал головой. Ольга вспомнила, что у неё всегда было какое-то к Валентине недоверие. Слишком она была настойчивой, словно хотела что-то доказать. Теперь понятно, что главным образом себе. Ведь она тоже спасалась.

Обида и злость прошли. Ольга взяла телефонную трубку и тут же опустила её. Дура, номера её так и не удосужилась запомнить! Думала не долго, поехала к Валентине. Когда вышла из маршрутки, сразу посмотрела на балкон: трубы там не было. В квартиру звонила короткими и длинными звонками, потом стучала. Вышла соседка: «Вы к Валентине?» — Крашеная блондинка, немного постарше. — «Так её нет дома». Сзади женщины послышались скорые шлепки бойких ног. «Мама, кто к нам пришёл?» Любопытная девочка выглянула из-за ног. «Изюминка», — улыбнулась ей Ольга. «Кто?» — не поняла женщина, а Ольга спросила: «А где она, вы не знаете? Я её подруга». «На нашей даче, за городом, — принялась объяснять женщина. — Зимой дача всё равно пустует, а жить там можно, печка есть. Валентина нам всегда помогает, и за ребёнком присмотрит, когда мы с мужем уезжаем… Постойте, а вы знаете, как туда добраться?»

Снегу за городом было море. Ольга спешила, оступалась с узкой, протоптанной дорожки и проваливалась в сугробы. Пустынная белизна резала глаза. Вот и овраг. Дом с искрящейся на солнце крышей, дым из трубы. Благословенная, изначальная тишина. Мороз возбуждал. И тут Ольга почувствовала, что у неё появилось нестерпимое желание крикнуть. Заголосить самым отчаянным, сумасшедшим криком. Чтобы слышно её было на многие километры вокруг. И она крикнула изо всех сил: «Валентина-а-а!!!» И стала ожидать, когда эхо ещё раз, уже с той стороны, отзовётся ей встречным криком.

ПОЭЗИЯ

Илья Недосеков

(20 лет, Москва)

НАШИ ОБЩИЕ СНЫ И ТРЕВОГИ…

По пшенице ладони скользили…

Мы расстались, мой милый ариец,В тех краях, где я правды искал,И теперь эта жизнь, как зверинец,Обнажила звериный оскал,

Эта власть, что в пороке зачата,Обнажила повадки врага…В этой жизни мы оба — волчата,Но свобода лишь мне дорога.

Ведь мерцание снежного склонаНе поймёшь и не примешь всерьёзТы, поверивший в силу закона,Как слепой, дрессированный пёс.

Ослеплённый своими правами,Оглушённый призывами, тыСлишком часто бросался словами,Извлекая их из пустоты…

Мы расстались в конечном итоге,Но из памяти разве сотрёшьНаши общие сны и тревоги,Нашу общую правду и ложь?

По пшенице ладони скользили…А в груди навсегда, как ожог,Как слеза побеждённой России,Отражён твой далёкий Торжок —

Отражён, как видение, чтобыОт разлук был какой-нибудь толк…Да, мы были волчатами оба,Но теперь я давно уже — волк.

«Не бывает стихов о любви…»

Не бывает стихов о любви.Не бывает стихов о разлуке…Я целую дрожащие руки,Побледневшие руки твои.

Те порывы, что были нежны,Те мечты неземные — сбылись ли?Говори. Мне нужны твои мысли,Мне слова твои очень нужны.

Но несбывшихся чувств не зови.Я о них не жалею нисколько,Потому что, как это ни горько,Не бывает стихов о любви.

На земле, где порядок таков,Что мечты и порывы — телесны,То стихи для любви слишком тесны,То любовь недостойна стихов…

Обречённо забыв свою грусть,Но исполнив своё обещанье,Обними ты меня на прощанье —Я к тебе никогда не вернусь.

Но замаливать станешь грехи, —Не забудь, как сердечные муки:Не бывает стихов о разлуке!Так о чём же бывают стихи?

«Тихо, как в небе — за белой звездой…»

Тихо, как в небе — за белой звездой,В облаке белой космической пыли…Как хорошо, что в судьбе непростойБыли печали и радости были.

Были деревья в прозрачной смоле,Были широкие русские дали…Как хорошо, что на этой землеДевушки в губы меня целовали.

Я не забуду и не отрекусь,Мир полюбив, где, забвенье нашедший,Тихий кузнечик, приветствуя грусть,Вторит безмолвию, как сумасшедший.

Мне ли, прижавшему клевер к губам,Пряча глаза за вершинами сосен,Думать, что я никогда не отдамСердце тому, кто об этом попросит?

Мне ли грустить о далёкой звезде,Если, ссыпая смородину в блюдце,Руки дрожат, как цветы на воде,Но не пытаются к звёздам тянуться? —

Знают, что их обожжёт метеор,В медленном небе до срока сгорая…Как хорошо, что небесный просторСердце собою заполнил до края,

Жить научил и глядит с высотыТак, словно только недавно был рядом…А серебристое око звездыМанит своим понимающим взглядом.

Сергею Есенину

Тишина деревенской РусиТреплет рыжего клёна локон.Тёплый дождь, выбиваясь из сил,Льётся в землю берёзовым соком.

Всё здесь, плача, молчит о тебе.Всё здесь молится, тихо вздыхая…Сквозь печаль серебристых небесПромелькнёт журавлиная стая…

До сих пор всех бросает в дрожьТвоей жизни суровая полночь…До сих пор всюду ржавая ложь,Что плела фарисейская сволочь!

Лезла в душу всякая дрянь,И смердела упрёков плесень.Неужели собачья браньЗаслонила бы свет твоих песен?!

Неужели чёрная грязьРазлилась бы в словесных узорах?!Бирюза твоих ласковых глазНавсегда отразилась в озёрах…

Но завяли глаза, как цветы,Глядя в жадно-надменные лица…И гордятся слепые скотыСвоим мифом о самоубийце…

Нет, не верю! Не верю в ваш хлам —Мемуарам и некрологам!В вечной буре трагедий и драмОн остался чист перед Богом!..

Отцвела белоснежная гладь…На губах — только запах жасмина…И недаром старая матьОтпевала умершего сына…

«Шёпот вереска, шум бересклета…»

Шёпот вереска, шум бересклета,Бесконечных полей целина…Ты осталась одна у поэта,О, моя полевая страна!

Ты прими меня, даль луговая,У заросшей осокой межи,Через край небеса проливаяВ опустевшую чашу души.

Запылённой тропой ПодмосковьяИз московской глухой суетыЯ пришёл твоей рыжей коровеНакосить луговые цветы.

Дай мне ветер и посох пастуший,Птичий щебет — наперебой.Может, вылечат стихшую душуПодорожник и зверобой…

Ведь, ржаным покрывалом одета,Окаймлённым узорами льна,Ты осталась одна у поэта,О, моя полевая страна…

Русский самородок

Издалека мерцают купола,И кажется, как будто всюду — свято…Лишь тяжело вздыхает Ханкала,Кровавыми пожарами объята,

Лишь от озноба стонет Гудермес,И в мутные глаза Урус-МартанаИспуганно бросается с небесРассвета окровавленная рана.

В бреду застыли Грозный и Аргун…А вдалеке сквозь рубежи и граниЦветут дожди, как колокольный гул,И об ушедших плачут христиане…

Последние слова — с надгробных плит —К зрачкам до боли льнут, сжимая души,И с вечностью упрямо говоритПростуженное эхо — голос Сунжи,

Как будто, не тая последних сил,Всё рассказать пытается кому-то,Как русский воин вслух произносилСлова молитв в окрестностях Бамута…

Его теперь не упрекнёт никто:Он до кончины был правдив и кроток,Чтоб каждый выродок запомнил, чтоНе продаётся русский самородок!

«Сегодня в этом небе — журавли…»